Все это время в зрительном зале царила тишина, но, следя за действием на экране, я пожалел, что фильм не озвучен. В этом месте следовало дать взрыв звуков, всплеск музыки, что-то, что бы указало, что это наивысшая точка, начало кульминации. Но я услышал нечто не менее важное — фактически даже более важное, быстрый, резкий звук внезапного вздоха. На слух трудно было определить, откуда он шел, но я уже знал, кто это. Тут в кадре появилась рыжеволосая женщина. Она вышла из боковой двери, огляделась и направилась к бассейну. Миссис Френч, должно быть, первая поняла, кто та женщина, которую изображала актриса.

Рыжая подошла к бассейну, остановилась, увидев две прильнувшие друг к другу фигуры, бросилась к ним, размахивая руками, губы ее двигались, будто она что-то кричала. Но те двое не отпрянули друг от друга. Миссис Френч, та, что на экране, развернулась с искаженным лицом, увидела в траве бутылку, схватила ее и, снова повернувшись к ним, подняла руку, готовая нанести удар. В этот момент в зале раздался женский крик: «Прекратите это! Прекратите!» Пронзительный крик в молчаливой аудитории произвел впечатление мощного удара.

Сеанс тотчас прервался, в зале вспыхнул свет. Анастасия Френч стояла, прижав к щекам руки, закрыв глаза.

— Не показывайте дальше. Пожалуйста! Я все скажу.

Медленно нарастающее напряжение оказалось выше ее сил. Значит, у меня все в порядке. Возбужденно, без пауз, миссис Френч рассказала почти слово в слово то, что уже рассказывала мне раньше. Но теперь она продолжала:

— Я ударила моего... мужа. Он побежал. Я ударила ее, Кельбу, несколько раз. Господи, я не знаю, сколько. Я не хотела убивать ее. Я была вне себя от ярости. Я бросилась к своей машине, гнала ее несколько часов. — Рыдая, она закрыла лицо руками. — Я даже не знала, что я убила ее!

Я встал.

— Минутку, миссис Френч, — сказал я медленно. — Вы ее не убили.

Анастасия быстро обернулась и взглянула на меня. То же сделали все, кто был в зале. Теперь я владел ситуацией и вел их, куда мне было нужно, включая и того, кто действительно был убийцей Кельбы. Я преследовал не Анастасию Френч, но ее порыв сделал свое дело. Этот внезапно потрясший всех крик, ее взволнованные слова и рыдания еще больше усилили напряжение, объединившее всех эмоционально, всех, кроме одного из нас.

Она сказала, заикаясь:

— Как? Я...

— Она утонула, — сказал я. — Вы ее толкнули?

— Нет... но я думала, она сама... потеряв сознание... упала в воду...

— Не совсем так, — сказал я, — она не упала в бассейн. Того, что я сам знал или был уверен, что знаю, кто убил Кельбу, было недостаточно. У меня не было настоящего реального доказательства, чтобы вынести приговор, во всяком случае, пока еще не было. И теперь мне необходимо было его получить. Начав показывать этот фильм, я сжег свои последние мосты.

— Заметьте, что пока все совершается так, как было на самом деле, — сказал я. — Так будет и дальше, до самого конца. А теперь посмотрим, как произошло убийство. И кто был убийцей.

Я сел, обливаясь потом, чувствуя, как здесь невыносимо жарко, во рту у меня пересохло от напряженного ожидания развязки. Свет снова погас, и действие на экране возобновилось с того же места, на котором было прервано. Миссис Френч замахнулась, бутылка опустилась, задев Саймону Френчу плечо. Отпрянув, он вскочил на ноги, бросился бежать и исчез из кадра. Иоланда-Кельба была видна в кадре. Было показано, как бутылка поднялась над ее головой и опустилась на нее несколько раз. Потом, на одно мгновение — искаженное ужасом лицо миссис Френч. Она выронила бутылку и побежала. Камера последовала за ней, но ненадолго.

Когда она исчезла, камера остановилась, сфокусировала на заднюю стену дома Трентов. Сначала ничего не происходило, но затем возникло какое-то движение. В окне миниатюрной римской бани рядом со спальней миссис Трент что-то зашевелилось. Это появился я, Шелл Скотт. Я играл убийцу, вылезающего из окна, перебегающего через лужайку. Я столкнул неподвижное тело в бассейн, бегом вернулся к дому и влез обратно в окно.

Но камера снова переместилась влево, поймав обмякшее лицо Алана Гранта, его полузакрытые глаза. Он покачал головой, провел рукой по лицу и снова упал на траву. На экране заплясали причудливые фигуры и очертания, и фильм закончился. Дали свет, показавшийся после темноты ослепительным.

В зале не было слышно ни звука, кроме жужжания кондиционера. Я сказал:

— Ну, так что же, Портер?

Его лицо было безобразно, но не от гнева — от тоскливого страха. Но А.А. Портер, который прошлой ночью, у окна, принял самое большое и быстрое из всех своих решений и осуществил его, завершив действие непоправимым актом убийства, сейчас принял еще одно решение и весьма успешно. На его лице появилось почти спокойное выражение, он поднялся с кресла и повернулся ко мне. Спокойным, ровным голосом он сказал:

— Вы совершили ужасную ошибку, Скотт. И мне придется привлечь вас к суду. Надеюсь, вам это понятно. — Он пригладил жидкие пряди волос, взмокшие и слипшиеся, похожие сейчас на черный мох. — Это хуже, чем просто попытка обвинить меня в убийстве. Это самое гнусное, злобное...

— Жарко, не правда ли?

Он заморгал, уставившись на меня с таким видом, будто я лишился рассудка.

— Что?

— Я сказал — жарко, не правда ли?

Он потряс головой, его красное лицо выражало недоумение.

Я сказал:

— Взгляните наверх, Портер. Вот почему здесь так жарко — из-за этих ламп. Вы же работник кино — вы были им. Вы должны кое-что знать об инфракрасных лучах. При инфракрасном свете, имея специальную кинопленку, вы можете снимать кадры даже в темноте. Я знаю об этом не очень много, но сегодня днем один из ваших техников рассказал мне массу интересного в этом плане.

И тут-то он, наконец, испугался по-настоящему. Испугался до смерти. Страх выступил на его лице, как будто его кожу смазали каким-то зримым веществом.

— Вот именно, — сказал я. — Но только инфракрасные лучи — это невидимый глазу спектр, это тепло, не световая волна, а тепловая. Тепловую волну можно использовать для киносъемки. Вот для чего здесь гудящий кондиционер — чтобы мы не изжарились здесь заживо, а также для того, чтобы заглушить звук кинокамеры.