— Правда. Но прежде я питала непоколебимое доверие…
— А теперь оно у вас пропало? Вот это мило, никак не ожидал!
Молодая женщина не оправдывалась. Усевшись на широкий диван с шелковыми подушками, она облокотилась на колени, подперла белой рукой подбородок и грустно задумалась. Жан тихонько подошел к ней, встал на колени и повернул ее лицо к себе.
— Что это значит, Жаклина? Чем подал я вам повод подозревать меня? Можно ли ставить мне в вину испорченность окружающих вас личностей? Благоразумно ли слушать их наветы? Если вы огорчены, значит, что-нибудь да есть, какая-нибудь интрига, Расскажите мне все. Я хочу знать, в чем заключаются ваши подозрения, чтобы тем легче рассеять их.
По лицу госпожи Леглиз потекли слезы, ее губы дрожали от сдержанного волнения, Однако она молчала. Жану было действительно больно видеть ее плачущей и расстроенной. Он все еще слишком любил ее, чтобы оставаться равнодушным. Ему было искренне жаль эту добрую, хорошенькую и нежную подругу, которой он был обязан одними радостями и которая в первый раз из-за него страдала.
— Жаклина, — заговорил он с чувством, — мне, право, горько встречать ваше недоверие, вы серьезно беспокоите меня. Что вам такое рассказали? Я хочу знать: я имею на это право.
— Да ведь вы уже слышали.
— Как, эта глупейшая басня? Только-то?
— Разве этого мало?
— Но если я утверждаю, что этого нет!
Она покачала головой с унылым видом.
— Этого нет сегодня, охотно верю. Но это будет завтра. У меня явилось жестокое предчувствие в первый же раз, когда я увидала вас возле этой молодой девушки. Мы, женщины, руководствуемся безошибочным инстинктом. Вы шли по садовой аллее рядом, разговаривая между собой, а госпожа де Ретиф сопровождала вас. Я тотчас угадала, что с этих пор вы перестали, быть моим. С какой стати мелькнула у меня эта мысль? Как часто видала я вас возле молодых девушек, в гостях, на морских купаньях, на скачках, везде, и никогда не являлось у меня подозрения, что я могу быть покинута вами ради другой. Но тут горькая уверенность вонзилась мне в сердце. Я поняла, что вы отдаетесь мадемуазель Превенкьер под покровительством Валентины, а мне предстоит быть покинутой навек после того, как я отдала вам свою жизнь, которую вы презрительно возвращаете мне за ненадобностью. Какую роль играет во всем этом госпожа де Ретиф? Я уверена, что она замешана в интригу. Голос у нее переменился, и она с некоторых пор не смотрит на меня прямо. Отнимая у меня мужа, эта женщина нисколько не стыдилась; она болтала, смеялась, целовалась со мной. Ее обращение было свободно и естественно, она знала, что не делает мне никакого зла, не причиняет никакого горя. А теперь она хитрит, наблюдает за мной исподтишка, точно подготовляя какое-то вероломство. Явно, что она будет содействовать той, которая отнимет у меня любимого человека.
— Милая Жаклина, вы сочинили целый роман.
— Нет, это истинная правда. Валентина любит только деньги, она никогда не искала и не будет искать ничего, кроме денег. Она неспособна на истинную страсть. Эта красивая и соблазнительная женщина внушает чувства, которых не может испытать сама. Появление Превенкьера в нашем кругу перевернуло все. Держу пари, что Валентина мечтает подобрать к рукам этого миллионера. Готовясь покинуть Этьена, она, может быть, задумала разбить и паши отношения, чтобы ее разрыв с моим мужем наделал меньше скандала.
Жан побледнел и с досадой махнул рукой, видя, что Жаклина с ясновидением любви угадала почти всю истину. Она подумала, что оскорбила его, и стала поспешно оправдываться.
— О, не заходите дальше моей мысли! Я хочу сказать, что она, пожалуй, распустила на ваш счет те слухи, которые меня так огорчили, именно с целью отвлечь от себя внимание… Я не подозреваю вашей деликатности, мой друг. Мне известно ваше великодушие. Кроме того, вы не искатель приключений и не спекулятор. Вы независимы и руководствуетесь только своим вкусом и симпатиями. Она же, эта дрянная женщина, не что иное, как содержанка, и самого худшего разбора, потому что обманывает свет, сохраняя внешнее достоинство и приличие. Она стоила Этьену безумных денег, но я не жалуюсь: деньги для меня ничто. Однако, если он так щедр, зачем она собирается променять его на другого? Ведь помните, тогда в театре Фоли-Бержер она буквально похитила Превенкьера у всех на виду, как могла бы сделать одна из кокоток, бродивших по театральному коридору. А что-то скажет Этьен? Что будет со мною, когда он лишится своей любовницы? Как же мне не убиваться, когда приходят в голову такие мысли? Для этого надо быть глупой, как госпожа Варгас, или беззастенчивой, как госпожа Тонелэ и госпожа де Рово, которые, потеряв одного любовника, заменяют его первым встречным. Нет, Жан, от меня нельзя ожидать ни покорности бессловесного животного, ни распущенного бесстыдства. Для этого я слишком уважаю и себя, и вас. После вас, знайте это, никто не будет обладать мною, Я имела слабость уступить вам, потому что полюбила и не захотела вас мучить, Та, которая вам принадлежит, не будет принадлежать никому больше, и ее любовь не угасит ни отчаяние, ни разлука, ни сама смерть.
Томье потерял свое самообладание и разгорячился.
— Вы сумасшедшая, Жаклина! Скажите на милость, что значат ваши угрозы? Теперь вы мне толкуете о самоубийстве, только этого недоставало. И при чем тут я? Из-за того, что госпожа де Ретиф замышляет что-то против Этьена, вы приписываете мне скверные планы относительно вас. Если вы долго не делали мне сцен, то теперь наверстываете потерянное с избытком! Берете если не количеством, то качеством!
Он шагал по мастерской, взволнованный с виду, но спокойный внутренне, и спрашивал себя: не воспользоваться ли этим поводом для первых шагов к разрыву? Ведь если ловко повести дело, то можно вызвать госпожу Леглиз на ссору, которая послужила бы первым шагом к разладу и постепенному охлаждению. В эту критическую минуту, когда несчастная женщина дрожала за свое личное счастие, за нравственность, у Томье хватало чудовищного хладнокровия обдумывать свои дальнейшие планы, взвешивать результаты, соображать, что для него выгоднее: отпереться от всего или допустить некоторые признания?
Впрочем, он испугался искренности Жаклины. Ему показалось, что она говорит правду и что он рискует убить ее, отняв у ней всякую надежду. И вот, думая о другой, он был принужден обманывать свою любовницу ложными обещаниями, успокаивать ее сладкими уверениями. Им овладело жестокое отвращение. Его натура возмущалась против лжи, и его губы кривились от притворных улыбок. Он уселся на маленький пуф против Жаклины, почти у ее ног, и пустился философствовать.
— Видите ли, дорогая моя, маленькие неприятности, которые вы испытываете, служат справедливой расплатой за долгое счастие. Без этих морщин на лепестке розы не обходится никакая радость. В здешнем мире все несовершенно, и мы должны мириться с тем, что самые нежные узы имеют свои неудобства. Люди, избалованные полным спокойствием, становятся слишком требовательными. Они не допускают, чтобы на их горизонте могла появиться туча хотя бы на один час. Из того, что до сих пор все у них шло гладко, они выводят заключение, что и на будущее время судьба непременно обязана щадить их. Но и люди, и вещи, и время, и жизнь суть элементы, с которыми приходится считаться и которые могут изменять, по-видимому, самые прочные отношения. Старость, болезнь, смерть берут свое. Вы не замечаете, что я старею, В одно прекрасное утро я сделаюсь стариком, а вы будете еще очень молоденькой женщиной. Неужели же вы потребуете от меня, чтобы я вел себя, как юноша, и любезничал, обзаведясь брюшком и седыми волосами? Если вы останетесь такой же неуступчивой, как теперь, что будет со мной? В угоду вам, я буду принужден подвергаться насмешкам молодежи, которая не очень-то почтительна к старости, и любезничать с вами, когда следовало бы усвоить себе спокойное достоинство почтенных лет. Ничто не остается неподвижным, вы это знаете. И любовь меняет температуру, как природа, переходя от лета к осени и зиме. У меня уже осень, Жаклина, тогда как у вас только что кончилась весна. Мы не можем идти одним шагом по житейской дороге. Мы встретились в тот момент, когда наши годы удачно гармонировали между собою. Однако этот момент не может продолжаться в действительности, и чем дальше, тем резче будет выступать несоответствие наших сил, наших вкусов и привычек, Вот о чем я думаю нередко с бесконечной грустью, мой дорогой друг, и что, по-видимому, никогда не приходит вам в голову. Между тем здесь-то и кроется тайна нашего будущего. Если мы сумеем перейти от страстной любви к более солидной привязанности, нам еще предстоят счастливые дни. Но если вы будете настаивать на своих требованиях, не желая считаться с действительностью, тогда вы встретите серьезные преграды и будете страдать, увы, причиняя жестокие страдания другим.
