– А вы откуда же меня знаете?
– Как комсорг части во встречах участвовал на Новой площади…
– Бывает, что память и подводит, подполковник, – перебил лысый. – Бывает, обознаешься… Понял?
– Давай, Барышев, докладывай. – Генерал хмуро покосился на лысого. – Товарищи устали, не тяни, расскажи, какие результаты – и все…
– Слушаюсь, товарищ генерал. Разрешите сразу по итогам?
– Давай по итогам…
– По итогам подготовки специальной группы в учебном центре. Докладываю, Иван Федорович: мною была организована проверочная операция, полностью имитирующая выполнение основной задачи, поставленной как цель подготовки. В операции были задействованы, кроме специальной группы, выполняющей эту задачу, военнослужащие из личного состава учебного центра, в частности преподаватели спецотделения, работавшие с группой, на трех автомашинах «Волга». Все участвовавшие в операции были вооружены соответствующим задаче стрелковым и иным оружием. Специальной группе, а также группе, имитирующей противника на трех автомашинах…
– Какого, на хер, противника, Барышев?! – генерал не выдержал. – Ты что, совсем опупел?
– Была поставлена задача, Иван Федорович. – Барышев встал. Стоял, глядя на генерала сверху вниз, твердо, но не вызывающе. – Я выполнял учебную задачу наилучшим образом, чтобы иметь настоящее представление о возможностях подготовленной группы. С этой целью участвовавшим в операции были выданы боеприпасы и разъяснено, что операция боевая. Кроме того, членам специальной группы я обещал по окончании операции организовать встречу с семьями, о чем просил вашего разрешения и что вами, Иван Федорович, было разрешено. Семьи прибыли спецрейсом из Москвы уже в то время, когда операция началась…
– Погоди, подполковник, насчет семей. – Лысый перестал качаться на стуле, смотрел на Барышева с интересом, в желтых глазах отражались огни не то низко висевшей над столом люстры, не то какие-то дальние, невидимые. – Значит, если я тебя правильно понял, они там боевыми хуячили? Всерьез?
– Так точно, товарищ секретарь, – повернулся к лысому Барышев, и тут уж генерал вздрогнул и даже крякнул, будто на ногу ему наступили. – Так точно, огонь велся на поражение…
– Хорошая у тебя память, подполковник, очень хорошая… – Огни плясали в желтых глазах. – А я в комсомоле никогда не работал, откуда ж ты меня знаешь?
– У меня действительно хорошая память. – Барышев глянул лысому прямо в глаза и не отвел взгляда от желтых огней, смотрел спокойно, только чуть гуще стал смуглый румянец на щеках. – Я профессиональный разведчик, специалист по военно-диверсионной работе, я обязан иметь хорошую память…
– Погодите, – перебил его седой комсомолец, – а если бы ваша спецгруппа с заданием не справилась?
– Проверочная операция дала бы тем более важный результат. Я бы доложил о необходимости создания и подготовки новой группы, зато была бы гарантия, что не способные выполнить задачу люди не будут использованы и не подвергнут риску всех, кто взял на себя ответственность за операцию… В этом случае семьи должны были быть доставлены на аэродром к обратному спецрейсу соответствующим образом подготовленным транспортом…
– Сам готовил? – усмехнулся лысый.
– Так точно. В автобусе были установлены дополнительные емкости с бензином, расчетным образом ослаблены гайки крепления передних колес…
– Ну, ты даешь, подполковник. – Лысый покрутил головой. – Но спецгруппа, значит, оказалась на высоте?
– Спецгруппа с задачей справилась, несмотря на то что противниками были высококвалифицированные профессионалы, которые преподавали членам группы боевые дисциплины. Видимо, подействовало понимание членами группы зависимости свидания с близкими от результатов их действий. Кроме того, я предполагаю, что члены группы догадывались о решении судеб их семей в случае неудачи проверочной операции. По крайней мере, я не дал никакого ответа, когда мне был задан соответствующий вопрос старшим этой группы. Он же во время операции действовал эффективнее всех…
– А, каратист, – седой засмеялся. – В Лондоне он тоже наших метелил будь здоров… Ну, Барышев, и сколько ж ты народу замочил на этом экзамене?
– Одиннадцать убитыми, Игорь Леонидович.
– А раненые были? – Снова огни зажглись в желтых глазах, снова закачался лысый на ножках стула.
– Раненых не было. – Барышев опять глянул прямо в кошачьи глаза, и огни погасли. – Я лично был на месте операции через три минуты после ее окончания и проверял…
– Одиннадцать. – Генерал встал, отошел к окну, чуть отодвинул занавеску, поглядел на снег, уже не ползущий редкими струями, а ложащийся под ветер волнами низких сугробов. – Одиннадцать… Ты, Барышев, много на себя взял…
– Товарищ генерал, во время последних учебных десантирований в дивизии погибло четырнадцать, вы знаете. Учитывая важность задачи, я считаю потери минимальными. Тем более что преподавательский состав спецотделения учебного центра по действующим документам положено обновлять регулярно…
– Молодец, подполковник. – Лысый перестал качаться, стул встал на все четыре ножки. – Молодец… Ты что кончал? Кремлевский курсант? Или Рязанское?
– Москвич, – коротко ответил Барышев.
– Понятно, – лысый кивнул. – Значит, после операции готовься к академической деятельности… Чтоб с делом покончить, отвечай прямо: за команду ручаешься?
– Ручаюсь.
– Ну и спасибо… Иди, подполковник, отдыхай…
Они стояли на крыльце, глядя, как Барышев садится в «уазик», резко разворачивается к воротам и вырывается на бетонку, едва дождавшись, чтобы неловкий солдат в тулупе дал дорогу.
– Ну и что с ним дальше делать? – Лысый сказал не громко, почти без вопросительной интонации, будто сам себе. – Больно гордый… Профессионал… А чтобы промолчать – не удержался, всех знает… Пижон… Как считаешь, Игорь Леонидович?
– Думаю, ты прав. – Седой ступил с крыльца, пошел к машинам как был, в одном свитере, только шапку надвинул глубже. Остановился, сказал с невидимой усмешкой: – Профессионал… А я, ты знаешь, любитель…
«Волга» вылетела на бетонку. Лысый поежился и ушел в дом.
На повороте, на темной улице среди спящих домов, «Волга» встала рядом с вездеходом. Посидели минуту, не выходя. Потом дверца «уазика» открылась, офицер ступил на снег, встал у машины. Словно в театре, в этот миг показалась из-за снеговых туч и наполнила ночь зеленым светом луна. Темным бликом мигнул в правой руке Барышева пистолет, он шагнул к «Волге» – тут же дверца ее распахнулась и из глубины машины ударила – негромко и коротко, словно одно слово, отбитое пишущей машинкой, – серия выстрелов. Седой бросил пистолет с нелепо длинным из-за глушителя стволом на сиденье, выскочил, втащил тело в «уазик», не садясь, крутанул баранку вездехода, уперся, подтолкнул – машина медленно поехала к стене дома, въехала на тротуар, косо стала… Седой вернулся в «Волгу», прицелился… После третьего попадания бак рвануло, огонь поднялся к окнам второго этажа… «Волга» прыгнула с места и помчалась к центру городка, к площади с памятником – там можно было развернуться и не торопясь ехать к гостевому домику другой дорогой.
Он знал этот унылый поселок, как свою ладонь, здесь семнадцать лет назад служил в комендантской роте.
Солдат в тулупе открыл ворота, заглянул в машину, козырнул. Потом он долго запирал въезд. Наверное, утихомирились, думал он, больше выезжать не будут, суки. Побродил по двору – нелепый ферзь среди белых волн низких сугробов и черных проплешин еще не занесенной земли. Подошел к светящемуся апельсиновым светом окну. Тени – длинные, уродливые – двигались, поднимали стаканы, выпускали к потолку сигаретный дым… Если сейчас двинуть стволом по окну и сразу дать длинную, веером, можно за один раз достать всех, подумал солдат. Из этого, в лампасах, воздух сразу выйдет, как из проколотого гондона… И всех их бросит к стене, и они будут сползать по ней, оставляя красные дорожки на светлом дереве, и нужно будет дать еще одну, и еще – чтобы каждого достать в отдельности… Там наверняка останется коньяк, и потом можно будет принять стакан, согреться… Он уже замерз, а до смены час, и падла разводящий уж точно опять опоздает минут на десять.
