Кузнец неохотно кивнул, подошел к наковальне и принялся работать мехами. Когда из горна полетели яркие искры, он вернулся за посохом.

Сдвинуть его с места не удалось.

– Он вроде как прилип!

Кузнец дергал упрямую палку, пока у него на лбу не выступил пот. Посох упорно отказывался поддаваться его усилиям.

– Дай-ка я попробую, – предложила матушка и потянулась к посоху.

Что-то щелкнуло, и в воздухе запахло каленой жестью.

Кузнец, слегка поскуливая, торопливо бросился вслед за матушкой, приземлившейся вверх ногами у противоположной стены.

– Ты не ушиблась?

Она открыла глаза, похожие на гневно сверкающие бриллианты.

– Понятненько. Значит, вот ты как, да?

– Как? – переспросил совершенно обалдевший кузнец.

– Помоги мне подняться, болван. И принеси топор.

Ее тон ясно давал понять, что кузнец поступит очень благоразумно, если немедленно послушается. Он разворошил кучу старого хлама в глубине кузницы и достал старый обоюдоострый топор.

– Отлично. А теперь сними передник.

– Зачем? Что ты задумала? – удивился кузнец, явно утративший контроль над ситуацией.

Матушка раздраженно вздохнула.

– Это кожа, идиот. Я оберну ее вокруг ручки. На одну и ту же уловку я дважды не поймаюсь!

Кузнец кое-как стянул тяжелый кожаный передник и осторожно подал его ведьме. Она обернула топор и сделала пару пробных взмахов. Изрядно смахивающая на паука в свете раскалившейся почти добела наковальни, матушка Ветровоск пересекла кузницу и, торжествующе крякнув, с размаху опустила тяжелое лезвие на середину посоха.

Что-то щелкнуло. Что-то вжикнуло, как куропатка. Что-то гулко стукнуло.

Наступила тишина.

Кузнец, замерев на месте, медленно поднял руку и коснулся острой стали. Топорище отсутствовало, а сам топор впился в дверь рядом с головой кузнеца, отхватив крошечный кусочек уха.

Матушка, которая выглядела слегка размыто из-за того, что удар ее пришелся по абсолютно неподвижному предмету, уставилась на кусок дерева, оставшийся у нее в руках.

– Н-н-н-н-у и л-лад-н-но, – заикаясь, выговорила она. – В-в-в т-т-так-к-ком с-сл-лучае…

– Нет, – твердо сказал кузнец, потирая ухо. – Что бы ты ни собиралась предложить – нет. Оставь посох в покое. Я завалю его чем-нибудь. Никто и не заметит. Не трогай его больше. Это обыкновенная палка.

– Палка?

– А ты можешь придумать что-нибудь получше? Боюсь, что в следующий раз я вообще без головы останусь…

Матушка Ветровоск свирепо смерила глазами посох, который, похоже, полностью игнорировал ее.

– Прямо сейчас не могу, – наконец призналась она. – Но если ты дашь мне немного времени…

– Хорошо, хорошо. А пока извини, у меня дел невпроворот, всякие незахороненные волшебники, ну и так далее…

Кузнец взял лопату, которая была прислонена к задней двери, но вдруг, засомневавшись, остановился.

– Матушка…

– Что?

– Ты случаем не знаешь, как правильно хоронить волшебника?

– Знаю!

– Ну и как?

Матушка Ветровоск задержалась у подножия лестницы.

– Очень осторожно.

Последний медлительный луч оставил долину, и на деревню мягко опустилась ночь, а в усеянном звездами ночном небе засияла бледная, умытая дождем луна. Из темного сада, что располагался позади кузницы, доносились стук лопаты о камень и приглушенные проклятия.

В колыбельке на втором этаже первая женщина-волшебник Плоского мира спала и не видела во сне ничего особенного.

Белая кошка дремала на личной полочке рядом с горном. Единственным звуком, раздающимся в теплой кузнице, было потрескивание углей, остывающих под пеплом.

Посох стоял в углу, где ему и хотелось стоять, окутанный тенями, которые были чуть более черными, чем обычные тени.

Время шло, в чем, собственно, и состояла его основная работа.

В кузнице что-то слабо зазвенело, пронесся порыв воздуха. Какое-то время спустя белая кошка уселась на своей лежанке и принялась с интересом наблюдать за происходящим.

Наступил рассвет. Здесь, в Овцепикских горах, рассветы выглядят очень впечатляюще, особенно если гроза очистит воздух. Из долины, занимаемой Дурным Задом, открывался вид на менее высокие горы и предгорья, озаряемые ранним утренним светом, который медленно лился по их склонам (потому что в мощном магическом поле Диска свет никуда не спешит) пурпурными и оранжевыми красками. Дальше расстилались обширные равнины, все еще утопающие в тени. Еще дальше поблескивало море.

По сути дела, отсюда можно было увидеть весь Плоский мир до самого Края.

Причем это не поэтический образ, а простой и непреложный факт, поскольку Диск имеет плоскую поверхность. Более того, всем известно, что передвигается Плоский мир на спинах четырех слонов, которые, в свою очередь, стоят на панцире А’Туина, Великой Небесной Черепахи.

Внизу, в долине, Дурной Зад начинает просыпаться. Кузнец только что зашел в кузницу и с удивлением обнаружил, что в ней царит порядок, коего за последние сто лет не наблюдалось здесь ни разу. Все инструменты лежат на своих местах, пол подметен, а горн подготовлен к тому, чтобы разжечь в нем огонь. Кузнец сидит на наковальне, которая оказалась передвинутой в другой конец кузницы, смотрит на посох и пытается думать.

В течение семи лет не происходило ничего важного, если не считать того, что одна из яблонь в саду кузнеца заметно обогнала в росте своих сестриц. На эту яблоню частенько лазила маленькая девочка с каштановыми волосами, дыркой между передними зубами и чертами лица, которые обещали стать если не красивыми, то, по крайней мере, интересными.

Ее назвали Эскариной – без всяких на то особых причин, просто ее родной матери нравилось, как звучит это имя. Хотя матушка Ветровоск не переставала внимательно присматриваться к девочке, ей так и не удалось обнаружить никаких признаков магии. Ну да, Эскарина, в отличие от обычных маленьких девочек, проводила гораздо больше времени, лазая по деревьям и носясь с воплями по двору, но девочке, четверо старших братьев которой до сих пор живут дома, можно многое простить. Так что ведьма постепенно успокоилась и начала думать, что магия все-таки не привилась.

Но магия имеет привычку прятаться, словно грабли в траве.

Снова наступила зима, которая на этот раз выдалась суровой. Облака, точно большие толстые бараны, висели над Овцепикскими горами, заполняя лощины снегом и превращая леса в безмолвные, мрачные пещеры. Перевалы завалило, и следующий караван ожидался только весной. Дурной Зад превратился в маленький островок тепла и света.

– Беспокоюсь я за матушку Ветровоск, – как-то раз за завтраком сказала мать Эскарины. – Что-то в последнее время ее не видать.

Кузнец мрачно посмотрел на жену поверх ложки с овсяной кашей.

– А я и не жалуюсь. У нее…

– Слишком длинный нос, – вставила Эск.

Родители уставились на девочку свирепыми взглядами.

– Нехорошо так отзываться о взрослых людях, – строго заявила мать.

– Но папа сам говорил, что она вечно сует свой…

– Эскарина!

– Но он…

– Я сказала…

– Да, но он действительно говорил, что у нее…

Кузнец дотянулся до дочери и шлепнул ее по попе. Шлепок вышел не очень сильным, но кузнец все равно пожалел о содеянном. Мальчишкам доставалось и от его ладони, и – когда они того заслуживали – от его ремня. Однако беда с дочерью заключалась не в обычном непослушании, а в досадной привычке продолжать спор, когда его давно следовало закончить. Это всегда приводило кузнеца в смятение.

Эскарина ударилась в слезы. Кузнец, злой и сконфуженный своим поведением, поднялся из-за стола и, громко топая, удалился в кузницу.

Оттуда донесся громкий треск, за которым последовал глухой удар.

Кузнеца нашли лежащим на полу без сознания. Впоследствии он утверждал, что ударился лбом о притолоку. Правда, роста он был невысокого и раньше без труда проходил в дверь… Во всяком случае, к смазанному пятну, мелькнувшему в самом темном углу кузницы, случившееся не имело никакого отношения – так очень хотелось думать кузнецу.