– НАДЕЖДЫ НА БУДУЩЕЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ, – возразил Смерть.
– Но тогда что ж оно нам готовит?
– МЕНЯ.
– Я имею в виду помимо тебя?
Смерть посмотрел на него озадаченным взглядом.
– ПРОСТИ, НЕ?
Рев бури у них над головами достиг апогея. Мимо задом наперед пролетела чайка.
– Я всегда хотел знать, – горько проговорил Ипслор, – что в этом мире есть такого, ради чего стоит жить?
Смерть обдумал его вопрос и наконец ответил:
– КОШКИ. КОШКИ – ЭТО ХОРОШО.
– Будь ты проклят!
– МЕНЯ МНОГИЕ ПРОКЛИНАЛИ, – ровным голосом откликнулся Смерть.
– Сколько у меня осталось времени?
Смерть выудил из сокровенных глубин своего одеяния большие песочные часы. Их колбы были заключены между черными с золотом пластинами, и почти весь песок перетек вниз.
– ОКОЛО ДЕВЯТИ СЕКУНД.
Ипслор выпрямился во весь свой по-прежнему внушительный рост и протянул сверкающий металлический посох сыну. Тот выпростал из-под одеяла похожую на маленького розового крабика ручку и крепко схватил подарок.
– Тогда пусть я буду первым и последним в истории этого мира волшебником, который передаст свой посох восьмому сыну, – медленно и звучно проговорил Ипслор. – И я поручаю ему использовать этот посох…
– НА ТВОЕМ МЕСТЕ Я БЫ ПОТОРОПИЛСЯ…
– …На все сто процентов, – продолжал Ипслор, – и стать могущественнейшим…
Молния, с визгом вырвавшаяся из самого сердца тучи, воткнулась прямо в вершину шляпы волшебника, потрескивая пробежала по его руке, промелькнула по посоху и ударила в ребенка.
Волшебник исчез, оставив после себя лишь струйку дыма. Посох полыхнул сначала зеленым пламенем, потом белым, а затем просто раскалился докрасна. Малыш во сне улыбнулся.
Когда раскаты грома стихли вдали, Смерть медленно нагнулся и взял ребенка на руки. Тот открыл глаза.
Они сияли золотистым светом. Впервые в… За неимением лучшего слова придется назвать это жизнью. Так вот, впервые в жизни Смерть обнаружил, что смотрит в глаза, взгляд которых ему трудно вынести. Они как будто фокусировались в точке, которая находилась где-то внутри его черепа.
«Я не хотел… – произнес голос Ипслора откуда-то из воздуха. – Он не пострадал?»
– НЕТ. – Смерть наконец нашел в себе силы оторваться от всезнающей улыбки младенца. – ОН ВОБРАЛ В СЕБЯ ЭНЕРГИЮ МОЛНИИ. ОН ЧУДЕСНИК. ДЛЯ НЕГО ЭТО СУЩИЙ ПУСТЯК. А ТЕПЕРЬ… ТЫ ПОЙДЕШЬ СО МНОЙ.
«Нет!»
– ДА. ВИДИШЬ ЛИ, ТЫ МЕРТВ. – Смерть оглянулся в поисках колышащейся тени Ипслора и не смог ее обнаружить. – ТЫ ГДЕ?
«В посохе».
Смерть оперся на косу и вздохнул.
– ГЛУПО. Я ЖЕ ЛЕГКО ДОСТАНУ ТЕБЯ ОТТУДА.
«Не получится. Для этого тебе придется уничтожить посох, – возразил голос Ипслора, и Смерти показалось, что в нем появились какие-то новые, густые, торжествующие нотки. – Но сейчас, когда малыш принял мой дар, ты не можешь уничтожить посох, не уничтожив младенца. А для этого нужно изменить ход вещей. Мое последнее волшебство. По-моему, довольно ловко».
Смерть потыкал в посох пальцем. Посох начал потрескивать, и по нему самым бесстыжим образом забегали искры.
Как ни странно, Смерть не особенно разозлился. Злость – это эмоция, но для эмоций требуются железы, а Смерти железы ни к чему, поэтому ему нужно было очень уж завестись, чтобы разозлиться. Но легкое раздражение он все же испытал. Смерть снова вздохнул. Люди не раз пытались проделывать подобные штучки. С другой стороны, за этим довольно интересно наблюдать, и, по крайней мере, данный фокус был более оригинальным, чем обычная символическая игра в шахматы, которой Смерть всегда побаивался, поскольку никак не мог запомнить, как ходит конь.
– ТЫ ТОЛЬКО ОТТЯГИВАЕШЬ НЕИЗБЕЖНОЕ, – предупредил он.
«В этом и заключается жизнь».
– НО ЧЕГО ТЫ НАДЕЕШЬСЯ ДОБИТЬСЯ?
«Я останусь рядом с сыном. Стану учить его, хотя он и не узнает об этом. Буду направлять его разум. И, когда он повзрослеет, буду направлять его шаги».
– НО СКАЖИ, – вопросил Смерть, – КУДА ТЫ НАПРАВИЛ ОСТАЛЬНЫХ СВОИХ СЫНОВЕЙ?
«Я выгнал их из дома. Они осмелились спорить со мной, не желали слушать то, чему я их учил. Но этот малыш меня послушает».
– РАЗУМНО ЛИ ЭТО?
Посох ничего не ответил. Лежащий рядом мальчик довольно улыбнулся при звуке голоса, который он один мог услышать.
Невозможно найти аналогию тому, каким образом всемирная черепаха Великий А’Туин движется на фоне галактической ночи. Когда ваша длина составляет десять тысяч миль, а панцирь изрыт метеоритными кратерами и покрыт льдом комет, единственное, на кого вы можете походить, это на себя самого.
Итак, Великий А’Туин медленно плыл в межзвездных глубинах, словно самая большая из всех когда-либо существовавших черепах. Он нес на своем панцире четырех громадных слонов, на чьих спинах покоился огромный, сверкающий, окруженный Краепадом диск Плоского мира, существовавшего либо благодаря какому-то немыслимому выверту на кривой вероятности, либо потому, что богам тоже присуще чувство юмора.
Чувство юмора, которым немногие люди могут похвастаться.
Неподалеку от берегов Круглого моря, в древнем, раскинувшемся на многие мили городе Анк-Морпорке на бархатной подушке, что лежала на полке на одном из верхних этажей Незримого Университета, хранилась шляпа.
Это была хорошая шляпа. Просто отличная шляпа.
Разумеется, она была остроконечной, с широкими волнистыми полями, но, только покончив с этими основополагающими деталями, ее изготовитель по-настоящему взялся за дело. Шляпа была украшена золотым кружевом, жемчугом, полосками самого что ни на есть настоящего дурностая[1], сверкающими анкскими камнями[2], невероятно безвкусными блестками и кольцом из октаринов.
Поскольку на данный момент октарины не окружало сильное магическое поле, камни были тусклыми и походили на довольно плохонькие бриллианты.
В Анк-Морпорк пришла весна. Это не было заметно с первого взгляда, но существовал ряд признаков, которые истинные знатоки замечали с первого взгляда. К примеру, пена на реке Анк, на этом величественном, широком, медленном водном пути, который служил двуединому городу резервуаром, канализационным коллектором и зачастую моргом, приобрела радужно-зеленый цвет. Окосевшие городские крыши покрылись матрасами и подушками – это горожане выставили зимние постельные принадлежности просушиться на слабеньком солнышке. В глубине затхлых подвалов выгибались и стонали балки, сок внутри которых отзывался на извечный зов корней. Птицы вили гнезда среди сточных труб и карнизов Незримого Университета, хотя необходимо отметить: как бы велика ни была нехватка мест для гнездования, ни одна птица ни разу не устроила гнездо в зазывно открытых ртах выстроившихся вдоль крыши горгулий-водометов – к большому разочарованию последних.
Нечто вроде весны пришло даже в древний Университет. Наступил День Мелких Богов, и волшебники должны были избрать себе нового аркканцлера.
Ну, не совсем избрать, поскольку волшебники не очень-то жалуют все эти унизительные затеи с голосованием. К тому же хорошо известно, что аркканцлеры избираются согласно воле богов, а в этом году можно было биться об заклад, что боги поспособствуют избранию старого Виррида Шатогуся, который был неплохим малым и много лет терпеливо ждал своей очереди.
Аркканцлер Незримого Университета был официальным главой всех волшебников на Диске. Некогда это означало, что он наиболее могуществен в обращении с магией, но в нынешние спокойные времена старшие волшебники имели склонность рассматривать магию как нечто недостойное. Они обычно предпочитали управленческую работу, которая была безопаснее и доставляла почти столько же удовольствия, да еще позволяла участвовать в званых обедах.
Одним словом, долгий день шел своим чередом. Шляпа лежала на выцветшей подушке в апартаментах Шатогуся, а сам Шатогусь сидел в ванне перед камином и намыливал бороду. Другие волшебники дремали над фолиантами или неспешно прохаживались по саду, чтобы нагулять аппетит перед предстоящим вечером пиршеством. Примерно дюжина шагов позволяла нагулять буквально бешеный аппетит.
