Если Вы едете в автобусе или троллейбусе. Или ожидаете, не приведи господи, приема у врача. Или пришли домой усталым, и ни о чем не хочется думать. Тогда возьмите в руки эту книгу. Откройте её и начните читать. Гарантируем, через минуту все Ваши треволнения отойдут на задний план.

Может быть, и улыбка окрасит Ваш лик.

Сборник миниатюр состоит из шести вещей. Каждая из них имеет свою интригу, своих оригинальных персонажей. В сборнике найдут свой интерес разные по характеру и своим предпочтениям читатели.

Рисунки Уральского художника Звягина Владимира

Лето семьдесят восьмого выдалось замечательным, и я решил месяц посвятить пленеру. Решил: уеду в глушь. Туда, где переливаются рыжими волнами поля ржи. Где на лугах ромашки да Иван-чай. Где нет еще над избами жердей с телеантеннами, а ЛЭП-500 далеко. Как и далеки металлический звон железной дороги и зловонный дух автотрасс. И вот я тут.

Степан, которого я слушаю, не стар. Ему пятьдесят три года. Когда началась война, было ему шестнадцать. В армию забрать – не забрали, а в училище военное определили. И стал он воевать в сорок втором уже командиром взвода. Как выжил, один Бог знает. Жизнь взводного на фронте коротка. Ранен был, но легко и на исходе войны с фашистами. Отлежался в санбате и думал: уж домой отпустят. Ан нет. Одели, обули, напоили, накормили и повезли на восток.

Генерал сказал: «Вам предстоит закончить Вторую мировую войну». Мужики поворчали: «Нам америкашки не очень торопились помочь разбить Гитлера». Но русский мужик таков: надо – сделает. Хоть в лепешку расшибется. Степан в лепешку не расшибся. Более того, на Дальнем Востоке нашел себе зазнобу-кореянку. Дошел почти до Сеула. Но об этом говорить никому было нельзя.

Сидим на лавочке вместе. Рядом со мной рюкзак и этюдник. Степан курит свой табак. Когда я предложил ему своих папирос, он как отрезал.

– Уволь! От твоих папиросок одна чесотка в горле.

Поинтересовался об этюднике. Я пояснил, для чего он предназначен.

– Хитро придумано. У нас хоть и средняя полоса – места красивые.

– Деревня наша небольшая. Как вышла из войны в двадцать дворов, так и живем. Зовется наша деревня Связки. Точно! Свезло нам. С войны вернулись почти все мужики. Двадцать дворов, двадцать семь коров. Дойных. А колхозных и того больше. Богато живем.

Наш председатель говорит: «Мы с вами живем в Средней полосе России. Но жить средне стыдно».

У сына моего друга теперя новая родина. Он теперь в городе. На учебе от колхоза. Тьфу на меня. Все по-старинке – колхоз да колхоз. Совхоз уж у нас.

Так о чем я? Да. О средней полосе. Прочел в книге «География СССР» об этой полосе. Оказывается, о ней упоминается еще при императоре Павле первом. Точнее, в Уставе о лесах аж 1785 года. Я даже наизусть выучил, как тот документ называется – «Обозрение Российской империи в нынешнем её новоустроенном состоянии». И фамилию адъютанта Императора запомнил. Плещеев он был.

Почему я его фамилию-то запомнил? А потому, что к нам стал ездить мужик из района. Я его представителем зову. Он с виду представительный мужчина. Мы его представителем называем. Сам-то он себя прозывает уполномоченным. Так его фамилия как раз Плещеев.

Ну да Бог с ним! Я о нас. О нашей деревне. Пережили мы послевоенное лихолетье. Не так чтобы сильно голодали, но и не жировали. Потом пришел к власти Хрущев. Ну, тут мы попали. Какие сады у нас были! Доходу пшик. Какой навар с антоновской яблони? Или, к примеру, осенней полосатой. А все радость детям. Да и бабам нашим дело. Наливки делать. А этот Хрущев обложил наши сады таким налогом, что пришлось деревья вырубить.

Коли речь зашла о наливках, скажу и о самогонке. Гоним, а что скрывать? Но по уму. К праздникам. Председатель наш специально в район уезжает. На два дня. А нам того достаточно. Гонят самогон только три двора. Кто желает, брагу наварит и тащит ко двору того, кто уж сам продукт делает. Порядок!

Председатель говорит: «Поеду в район получать ценные указания, где и что нам сеять. Им там виднее. Сидят за бюро и кумекают».

Так что, гоним мы только к праздникам. Или у кого свадьба. Или, упаси меня Боже, кого помянуть надо.

Хозяйство мое невелико. Корова и бычок. Так бычка я к новому году забью. Два порося. Кур немного. Зато гусей прорва. Люблю гусятину.

Моя вторая жена из местных. Живуча баба. Не то, что кореянка. Ну та, что я с Дальнего Востока привез.

Кореянке наш климат не подошел. Оно и понятно. Там у них снегов нет. Морозов тоже нет. Вот она и простыла. На все тело простыла. Я её и в бане парил, и травами отпаивал. Ничего не помогло. Умерла по весне.

Со второй женой детей не нажили, как ни старались. У Родиона так все трое детишек. Он как выпьет, мне говорит: «Степан, что за жизнь. Как с женой на полати теплой печи лягу, она несет от меня. Хоть вовсе не ложись. Старшего родила, думали еще одного – и все».

Это он теперь в городе на механика учится. Совхоз ему стипендию платит. Дожили же! За учебу тебе и платят. А говорят, живем в Средней полосе.

Жена зовет. Не даст спокойно с умным человеком побеседовать. Кто тут умный? Спросите. А я, по-вашему, дурной что ли? Другого кого на дворе чего-то не видать.

Степан легко встает с лавки. Рукой зовет: «Пошли за мной». Двор у Степана ухоженный не по-деревенски. Дорожка песком посыпана. По бокам оградка из прутьев.

– Степан! – доносится из избы.

– Жена у меня хороша. Есть на что любо-дорого поглядеть.

– Ты думаешь идти в дирекцию. Все уж комбикорма получили. Одни мы ушами хлопаем. Чем порося кормить собираешься?

С женой не поспоришь. А как с ней спорить, когда у неё образование восемь классов и курсы?

Дальнейшее повествование пойдет от имени Степана. Так будет лучше. Нечего отбирать у него «лавры». Я не то, чтобы неотступно следовал за ним, но если и сам не был рядом, то вечерами, когда мы выходили к лавочке покурить, Степан мне в деталях и весьма артистично рассказывал о событиях дня.

Денек разгулялся что надо. Хорошо бы на речку сходить. Некогда, однако. Сено пора заготавливать. Мне название реки нравится. Черная Калитва.

В дирекции один бухгалтер. Все по полям разошлись. Это директор у нас такой. Не дает засиживаться в конторе.

– Ты, Степан Николаевич, – уважительно так ко мне бухгалтер. Женщина у нас бухгалтер, – Пиши заявление, а мы рассмотрим.

– Чего заявлять-то? – это я так. Для разговору. Уж больно хочется с Милой поговорить. С кем еще разговаривать? Не все же с самим собой.

– Не придуривайся. Знаешь же. Просто языком желаешь почесать? Так мне некогда. Вот ведомости оформлю на зарплату и пойду на ферму твою жену проверять.

Жена моя – бригадир на ферме. Чего её проверять? В теле она и при всем при том. При том, что здоровой бабе полагается. Так и говорю. Для разговору, значит.

– Работу её проверять. А про то, что ты говоришь, найдутся проверяльщики и без меня.

Тут меня задело. Какие такие проверяльшики?! Но развить тему не удалось. Пришел Родион с околицы. Он у нас навроде пограничной стражи. Мимо его избы никто в деревню не проедет.

– Людмила Петровна! – кричит с порога, – Куда наш директор смотрит?

– Куда ему надо, туда и смотрит. Чего раскричался? Тут тебе не базар. Контора тут.

Мила права. Чего орать-то? Родион оглох на фронте. Я что? Я пехота. Он в артиллерии воевал. Там хочешь не хочешь, а оглохнешь.