— Да, ты прав, Филипп. И все-таки я нарушу это правило. Я верну этого молодого человека и поговорю с ним еще раз.

… — Садитесь, — сказал Александр, указывая на кожаное кресло.

Кристиан сел.

Они находились в гостиной, большой комнате со стенами, украшенными скульптурными медальонами, и высокими окнами, выходившими в сад.

— Я решил, пусть будет по-вашему, — продолжил Александр. — Я от вас откуплюсь. Будут вам и документы, и деньги.

— Хорошо. Хотя, на мой взгляд, вы откупаетесь от чего-то большего.

— Не философствуйте. Здесь все предельно просто.

— Понимаю.

— Надеюсь, я вас больше не увижу?

— Нет, потому что я уезжаю.

— Куда? — против воли поинтересовался Александр.

— Довольно далеко отсюда. На остров.

— С вашей Мари?

— Да.

— И что вы намерены делать в будущем?

Кристиан пожал плечами:

— Это неважно. Главное — я нашел свою Мари.

— Вы можете подождать несколько дней? Я пришлю вам документы? Скажите адрес.

Когда молодой человек ушел, Александр огляделся. Эти стены нерушимы, как и жизненные устои. То тщательно взвешенное соглашение, которое он только что заключил, — нет, не с Кристианом, а с самим собой, вернуло его в мир серьезных размышлений, мудрых решений и крупных выигрышей. И лишило радости, возможности что-то поменять на своем пути. А ведь это тоже своего рода рабство. Так существует ли на свете настоящая свобода?

Спускающиеся к воде каменные уступы, лодки, колыхающиеся на воде возле убогого причала, выше — лабиринт темных крыш и всюду — запахи, пробуждающие жажду жизни и мысли о чем-то суровом, необузданном, беспощадном…

Мари ощущала странную пустоту во всем теле. Возможно, причиной тому была слабость, а еще — глубокое душевное волнение, охватившее ее при виде родных мест. Собственно, она слишком рано тронулась в путь, но Кристиан опасался оставаться в Париже, да и не смел далее обременять своим присутствием Пьера Шатле.

Встревоженно глядя в ее бледное лицо и на странное выражение потемневших глаз, Кристиан сказал:

— Вот что, Мари, мы плывем на Большие скалы, к твоей сестре.

Она медленно повернулась и тихо произнесла:

— Нет.

Кристиан подошел ближе и прикрыл ее опиравшуюся на борт руку своей рукой.

— Это неизбежно. Ты плохо себя чувствуешь, я это вижу. Будет лучше, если мы остановимся у твоей сестры. Ты сможешь увидеть свою дочь, — негромко прибавил он.

Она отвернулась, чтобы скрыть слезы:

— Ты не понимаешь…

— Понимаю.

— Ты меня любишь? — с глубоким вздохом спросила она, готовая слышать это снова и снова.

— Люблю, Мари. Ты не веришь?

— Верю. Верю, как в чудо.

Некоторое время они молчали, потом Мари неловко произнесла:

— Но там тебе придется увидеть человека, с которым я некогда сбежала от тебя.

— Поверь, меня это совершенно не тревожит.

Они старались не вспоминать о событиях, которые ранят душу, и в то же время, если это было необходимо, могли быть предельно откровенны друг с другом.

— Захотят ли они нас принять? Я поняла, что для Корали и Эжена было бы лучше, если б я навсегда исчезла, умерла, — задумчиво произнесла Мари.

— Тебя так сильно волнуют чувства других людей?

— Они не волновали меня достаточно долго, но теперь я хочу стать другой. Хотя бы такой, какой была прежде.

— Знаешь, — заметил Кристиан, — говорят, тех, кто не предает самих себя, никогда не покидает Божья милость.

— Наверное, да. И я мечтаю ее вернуть.

— А еще о чем ты мечтаешь?

— О тебе, — просто и искренне промолвила Мари.

— Скажи, — медленно произнес он, — почему ты не призналась сразу, неужели ты сомневалась во мне, в моих чувствах?

Она вздохнула:

— Ты меня не узнал, и я думала: а если ты меня придумал, вообразил себе нечто такое, чего просто не существует на свете?

И тогда он сказал:

— Быть может, я что-то придумал, не знаю, но мне никогда не забыть, как я держал тебя в своих объятиях. То была реальность, какую ничто не может победить.

Мари шла наверх, черпая силы в охватившем ее волнении и уцепившись за руку Кристиана, как за единственную опору. Остров таил в себе надежды, обещал осуществление заветных желаний.

Во дворе никого не было, зато Мари увидела качели: две веревки, привязанные к толстой ветке старого тополя, и деревянную доску. Перед ней промелькнули видения детства: океан до самого горизонта, высокое синее небо, горячий шелковистый песок. И они с Корали, отыскивающие раковинки в его бесконечных недрах, они с Корали под защитой скал и наивной веры в вечность чудесной солнечной поры.

Мари и Кристиан вошли в дом. Сквозь решетчатые ставни в комнату проникали солнечные лучи, они исчертили пол и стены золотыми полосами. Увидев Мари, Корали мгновенно залилась краской. Она кормила грудью ребенка и теперь быстро встала и поспешно запахнула ворот платья.

Кристиан нежно сжал руку Мари, и эта согревающая ласка придала ей сил.

— Тебя можно поздравить, Кора? — спросила Мари без всякой иронии, кивнув на сверток. — Сын?

— Да, — еле слышно ответила Кора и с опозданием пригласила: — Садитесь. Как ты, Мари?

— Со мной все в порядке.

— Простите, — сказал Кристиан, — на самом деле Мари плохо себя чувствует. Ей лучше лечь. И, пожалуйста, если можно, приготовьте ей чашку чая.

— О да, конечно!

Кора засуетилась: отнесла малыша в соседнюю комнату, быстро набросила на стол скатерть, а потом пригласила Мари умыться с дороги.

У Корали стучало в висках. Ее пробирала дрожь, словно от холода, тогда как младшая сестра казалась невозмутимой, почти равнодушной. Кора видела, что Мари бледна и движется как тень, а этот мужчина… Его глаза блестели, не страстно, нет, и не тревожно, это был иной блеск. Он смотрел куда-то внутрь, минуя внешнее, так, словно заглядывал прямо в сердце.

Кора уже поняла — это был тот, слепой. Но теперь он видит! И все-таки что-то в нем осталось прежним. И этим он отличается от остальных людей.

Мари прилегла в соседней комнате. Кора вернулась к Кристиану.

— Мы немного поживем у вас? — спросил тот.

— Да, конечно.

— На Малых скалах остался принадлежащий нам дом; я не знаю, что с ним. Нельзя ли съездить туда и посмотреть?

— Конечно, можно.

— А где ваш супруг? — спросил Кристиан.

Корали смутилась:

— Он скоро придет.

— А дочь Мари?

Женщина задрожала от волнения.

— Мои родители взяли ее к себе на время.

— Понятно.

Корали встала и прошла к Мари. И только сейчас сквозь толщу опасений к ней пришло осознание, что это ее младшая, горячо любимая сестра и что если они не поймут друг друга, то их здесь не поймет никто.

— Тебе что-нибудь нужно? — ласково спросила она.

— Я могу посмотреть, где обычно спит Таласса?

— Конечно. Идем в детскую.

Мари встала. В ее взгляде был какой-то особый покой, покой ожидания и робкой надежды.

Кора открыла дверь, и Мари увидела уютную комнатку с колыбелью и белой постелькой, с сидящими в ряд тряпичными куклами, заботливо сшитыми руками Корали.

— Мне нравится, — просто сказала она и вернулась в отведенную ей комнату.

Вскоре малыш расплакался, и Кора вышла с ним во двор. Кристиан сел рядом с Мари.

— Я вижу, как ты страдаешь, — тихо сказал он. — Я поговорю с ними о твоей дочери.

— Эжен ее не отдаст.

— С Эженом мы как-нибудь справимся.

— Да и нужно ли это? — продолжила Мари. — Здесь у Талассы есть любящие родители, семья, дом, родина, мир, который ей, возможно, не захочется покидать. А если впоследствии ей придется узнать правду о прошлом своей матери?

Они помолчали. Потом Кристиан сказал:

— Я понял одну важную вещь. Ты не собираешься оставаться здесь навсегда?

Мари слабо улыбнулась:

— Разве ты хочешь?

— Я мог бы, если бы этого желала ты…

К вечеру вернулся Эжен. Он весьма и весьма удивился, но не подал виду и держался вежливо, но сдержанно.