Казалось, все идет по-доброму. А беда надвигалась. Изнутри, невидимая, вползала. Немногие в полку ощущали ее приближение. Враг использовал каждую щелку, маломальскую прореху, каждое неосторожное слово, неверный шаг. Иванов, председатель парторганизации, сдержал слово — подключил унечского чрезвычкома Трифонова. Тот со своими чекистами перекрыл кое-какие тайные тропки из поселка в солдатские бараки за путями. В первую же ночь попалось несколько человек, «цивильных» и военных. Народ оказался пришлый. Всю осень через контрольно-пропускной пункт Клинцы — Унеча бредут пешком по шпалам военнопленные — немцы распускают концентрационные лагеря. В Унече пограничные власти после беглой проверки сажают их в теплушки и отправляют в Брянск. Многие остаются, напрашиваются в полк, кому некуда идти, кого не особо ждут дома. Среди них и попадаются «военнопленные», кто вчера только в Новозыбкове сменил синий жупан гайдамака на измызганную серую шинель с чужого плеча.
После недавнего крупного набега в полку произошло событие, взбудоражившее все бараки. Двое парней из пятой роты батальона Зубова при отходе от Робчика бросили станковый пулемет «максим». Удачно, на него налетел комроты Тищенко; пулемет был благополучно доставлен в команду. Беглецов арестовали и препроводили в Чека. Пошли кривотолки, слухи: расстреляют, мол, а за что? Пулемет не достался врагу, парни молодые, глупые… Суток трое длилось нехорошее молчание. Потом по чьему-то распоряжению в один день прошли по ротам и командам собрания — избрали по выборному из рядовых в товарищеский суд.
Каждый час ставит перед Николаем проблемы. Перед командиром и человеком; долг и совесть его в постоянном напряжении. Внешне незаметно; казалось, в нем все согласно: слова, поступки. Понимание общественного долга, трезвая оценка происходящего брали верх над жалостливым сердцем. Победа давалась ему нелегко; ночами, когда он один на один с собой, порою мучительно трудно оправдать свои поступки, жестокие слова, сказанные при холодном рассудке. Сколько мук, душевных терзаний доставили эти горе-пулеметчики! Струсили в бою, бросили оружие, бежали с пустыми руками, сея панику и страх… В бою нет тягчайшего преступления. Молодые, не нюхавшие пороха; кроме «мамы», у них нет ближе других слов… Закон войны знал одно наказание для такого проступка — расстрел. Он, командир, неся нелегкий крест обвинителя, на самочинно возникшем товарищеском суде именно этого и добивался. Дважды выступал; говорил необычно много, говорил страстно, убедительно о той жестокой схватке, какая ждет их, может быть, через час, иные из них наверняка погибнут…
— Я требую расстрела. Трусам нет никакого оправдания. Этим мы поднимем боеспособность полка. Пусть будет уроком для всех.
Поддержали командиры; ни одна рука выборных не поднялась.
Странно, ночью он не метался в постели. Привиделся Сновск, ребячье место на реке у моста и, кажись, Глаша… Лицо не помнит отчетливо, а одежда солдатская — в гимнастерке, кобура на поясе. Плескаясь под рукомойником, вдруг ощутил подступившее тепло. В гимнастерке, та, смуглолицая, с грустными глазами. Подумал, что труда не составляет увидеть ее. Смелая. Красивая. Фрума Хайкина была грозой унечской контрабанды. Последнее время все чаще в Чека их сталкивали неотложные дела, виделись почти каждый день.
Оглядывая с осуждением себя в зеркало, с облегчением вспомнил, что ему все равно надо быть нынче в тех краях. Повеселевший, он поспешно сменил расхожую гимнастерку на шерстяную, вошел в штабную комнату. На вопросительный взгляд Никиты Коцара сказал, будто оправдывался:
— У Иванова буду… Партийное собрание он на сегодня назначил. Ты знаешь?
— Я объявление на дверях вешал.
Весь день, как обычно, Николай провел в бегах. Строевые занятия в поле, снабженцы; с полудня задержался в околотке, а к вечеру попал в ревком. До собрания заглянул в Чека, к Трифонову. Окидывая пустые столы, наигранно-беспечно спросил:
— Куда народ твой подевался?
— Самая работа для нашего брата, ночь… — посмеялся Трифонов, отсовывая кипу бумаг, — А тебе кого, Хайкину? Держи с ней контакт. Молодая — не беда, глаз зато у нее нацелен верно. Напала на след, ведущий в твои бараки… Выход вижу один: разгонять из Унечи всякую нетрудовую сволочь. Они пускают корешки в полку. Спохватимся — будет поздно. Иванов ставит нынче вопрос о разгрузке поселка. Пошли, время.
Голосованием Николай был избран председателем собрания; секретарствовать посадили Брагинского. Правда, в повестке вопрос о разгрузке поселка стоит первым.
Некстати председательство. Думал через пару часов исчезнуть: прибывает начальник штаба дивизии, Петренко. Отпрашиваться теперь неловко посреди собрания. Остается уложиться. Вынул из кармана часы.
— К одиннадцати закончим.
— Благие намерения. До трех как минимум. Один Ольховый затянет до одиннадцати. Говорун стойкий.
Кривая усмешка Брагинского прибавила Николаю решимости. Объявив повестку, он тут же утвердил регламент.
Возник было спор по первому вопросу. Не знали, кому поручить разгрузку поселка от «непроизводительного элемента» — гражданскому комиссару или чрезвычкому. Избрали комиссию из трех: представителя парторганизации Щорса, чрезвычкома Трифонова и председателя гражданского отдела.
Ольховый, как и предрекал Брагинский, не уложился, В руках у него еще толстая пачка листов. Добавили четверть часа.
Текущие дела тоже не застаивались. Вскрылось — коммунисты проявляют небрежность к военным занятиям. Постановили: занятия проводить с 8 до 9 с половиной. Заведующий отделом продовольствия высказал тревогу, что из-за массовых реквизиций приток хлеба с Украины совершенно прекратился и поселку угрожает голод. Обязали продотдел вступить в переговоры с представителями украинского синдиката о скорейшей доставке одного вагона муки. Временным заместителем заболевшего Ермишина на посту предревкома избрали Никитченко.
Ровно 10. Уложились в два часа.
Иванов, принимая протокол, восхищался:
— По-военному, Николай Александрович, всегда буду вводить тебя в президиум. Мне за год не удалось достичь такого успеха в проведении партсобраний. А ты за какую-нибудь неделю… Уж больно слов у нас, гражданских, много. Ей-богу.
— Открою секрет… Времени у меня в обрез. Встречаю начальство.
Прощаясь, Николай приложил руку к козырьку.
Случилось поздно вечером.
С утра Николай возился с начальством. Петренко сопровождал важного гостя с советской стороны. По виду военный, недавно ходил в больших чинах. Официально не представлялся; Петренко шепнул: консультант, мол, оперативного отдела Наркомвоена. В дивизии он уже несколько дней; побывал во всех полках. Сейчас, проездом в Серпухов, задержался в Унече. На закате солнца Николай усадил их в поезд на Брянск.
Не удалось с глазу на глаз побыть с начальником штаба дивизии. Из коротких реплик его, намеков понял, что большие события назревают, не заставят теперь долго ждать. Конечно, речь о Советской России — не случайно здесь этот консультант. Происходят какие-то изменения и у них в дивизии. Непонятное делается с Крапивянским, будто смещают. Не от Петренко пошло — его сопроводителей. У таращанцев тоже намечаются новшества: вместо Барона в командование полком будто бы вступает Василий Боженко. О том в Унече уже слыхали. Что сообщил Петренко определенно: дивизия перемещается на другой участок, южнее, ко Льгову. Предупредил: готовьтесь, ждите приказа. Посоветовал вывести третий батальон из Брянска. С комбатом Барабашом он, комполка, еще толком и незнаком: видались как-то на бегу.
Вечером, уже по-темному, Николай попал к себе в штаб. Снял усталость холодной водой, умывшись до пояса; ординарец подогрел ужин. Не елось — привык с Коцаром. Со вчерашнего опустела его комнатка; опустело и на душе у Николая. Остро ощутил одиночество. Коцара отозвал ЦВРК; с ним отбыл и Исакович. Привык к обоим; почувствовал, как их не хватает. Сейчас, сопоставляя факты, слухи, он начал догадываться, зачем они понадобились. Вероятно, в дивизии укрепляется, политотдел. Подумал и о своем наболевшем: ни Константин Лугинец, ни Михалдыка явно не «тянут». Колотить себя в грудь, кичась социальным происхождением, каторгой, страшно мало, да и устарело. Нужны подготовленные, политически грамотные партработники, с большим тактом, чутким сердцем. Бойца окриком нынче не возьмешь, как, бывало, царского солдата; умеючи добирайся до души, овладевай сознанием. Ни тот, ни другой такими качествами не обладают. С Исаковичем был разговор. Тот указал на Барабаша; обещал посоветоваться в политотделе дивизии. Рекомендует Барабаша и Унечский ревком — опытный партработник, организатор. Сразу встанет вопрос о комбате: кем Барабаша заменить?
