– Все это случилось, когда Феликс отправился в одно из своих долгих путешествий. Отец продал магазины и участки у побережья. Когда Феликс вернулся и узнал об этом, то очень разгневался. Помню, как они ожесточенно спорили. Но вернуть все к прежнему состоянию уже не было возможности.
Лицо Мерчент становилось все печальнее.
– Если бы только мой отец относился к дяде Феликсу получше. Тогда бы мы начали поиски раньше. Но все это уже в далеком прошлом.
Оставшаяся площадь поместья составляла сорок семь акров, в том числе находящийся под особой охраной лес из старых секвой позади дома, дубовая роща и весь склон, ведущий к берегу по западному краю. В лесу был старый дом на дереве, построенный Феликсом на большой высоте.
– На самом деле я там никогда не была, – сказала Мерчент. – Но мои младшие братья говорили, что он просто роскошен. Конечно же, не следовало их туда пускать до того, как Феликса официально признали умершим.
На самом деле Мерчент знала о семейных делах не намного больше остальных людей. Нидеков знали все, они были важной частью истории округа.
– Я так понимаю, что они еще зарабатывали деньги на нефти, алмазах и недвижимости в Швейцарии, – пожав плечами, добавила она.
Записанные на нее трастовые фонды были совершенно обычными инвестиционными структурами, работавшими в Нью-Йорке, как и те, что были оформлены на ее младших братьев.
После оглашения завещания дяди Феликса выяснилось, что он оставил большие суммы денег в Бэнк оф Америка и «Уэллс Фарго», намного больше, чем могла бы ожидать Мерчент.
– Значит, тебе нет нужды продавать этот дом, – сказал Ройбен. Хотя он и так уже знал это сам.
– Мне нужно продать его, чтобы стать свободной, – ответила Мерчент. Помолчала, прикрыв глаза, а затем сжала в кулак пальцы правой руки и постучала себе по груди. – Я должна убедиться, что все это кончилось, понимаешь? А тут еще мои младшие братья.
Ее лицо переменилось, как и тон ее голоса.
– От них пришлось откупиться, чтобы они не стали опротестовывать завещание. – Она снова еле заметно пожала плечами, печально. – Они хотят свою долю.
Ройбен кивнул, хотя ничего и не понял.
«Я попытаюсь купить этот дом».
Теперь он точно знал это; не важно, каким бы устрашающим это ни выглядело, сколько бы ни ушло на то, чтобы ремонтировать дом, отапливать его, поддерживать в должном состоянии. Иногда наступает момент, когда ты просто не можешь сказать себе «нет».
Но все по порядку.
Наконец Мерчент завела речь о катастрофе, в которой погибли ее родители. Они летели с друзьями из Лас-Вегаса на небольшом самолете. Они сотни раз так летали. И, попав в густой туман, столкнулись с мачтой высоковольтной линии. Все погибли от «повреждений, несовместимых с жизнью».
– Вероятно, они даже не успели понять, что произошло, – сказала она. – И это самое ужасное. Они так часто летали этим же маршрутом, и тут вдруг врезались в мачту в тумане.
Тогда Мерчент было двадцать шесть. Феликс отсутствовал уже девять лет. Она стала опекуном своим младшим братьям.
– Наверное, я сама все испортила, – сказала она. – После той катастрофы они изменились. В их жизни появились выпивка и наркотики, и они стали водить дружбу с плохими людьми. Мне хотелось вернуться в Париж. Я мало времени с ними проводила с самого начала. А они менялись от плохого к еще худшему.
С разницей в возрасте в год, им было шестнадцать и семнадцать лет соответственно, когда случилась катастрофа. Но они были больше похожи на близнецов, со своим тайным языком из ухмылок, подмигиваний и перешептываний, не подпуская к себе никого. Да и окружающие не могли выносить их долго.
– Вплоть до недавнего времени, еще пару лет назад, здесь висели прекраснейшие картины импрессионистов, – сказала она. – Мои братья их украли, придя сюда, когда в доме не было никого, кроме Фелис, и продали за гроши. Я была вне себя от ярости, но вернуть картины уже не смогла. А потом выяснила, что они украли и часть столового серебра.
– Тяжело было это перенести, наверное, – сказал Ройбен.
Мерчент рассмеялась.
– Это точно. Вся трагедия в том, что эти вещи пропали навсегда, а какая с того была польза ребятам? Пьяный дебош в Саусалито, и их забрала полиция.
Вошла Фелис, молчаливая, хрупкая. Неуверенными, но быстрыми движениями собрала со стола пустую посуду. Мерчент ненадолго вышла, чтобы расплатиться с «девушкой», и вернулась обратно.
– Фелис всегда у вас работала? – спросил Ройбен.
– О да, вместе со своим сыном, но он в прошлом году умер. Он был хранителем этого дома, самым настоящим. Управлялся со всем. Терпеть не мог моих братьев, особенно после того, как они устроили пожар в гостевом доме и разбили машины, причем не одну. После его кончины я нанимала пару других, но без толку. Теперь у дома нет хранителя. Только старый мистер Гэлтон, который живет у дороги неподалеку, но он всегда договаривается обо всем, что нам необходимо. Упомяни об этом в своей статье. Мистер Гэлтон хорошо знает дом и лес тоже. Когда я уеду, то заберу Фелис с собой. Тут уж ничего не поделаешь.
Она помолчала, а тем временем Фелис принесла малиновый ликер в хрустальных рюмках.
– Феликс привез Фелис с Ямайки, – продолжила она. – Вместе с коллекцией предметов народных промыслов оттуда же. Он всегда привозил с собой какое-нибудь сокровище – ольмекскую статую, писанную маслом картину колониальной эпохи из Бразилии, кошачью мумию. Подожди, ты еще увидишь выставку его находок и склады наверху. Там есть таблички, древние глиняные таблички, полный ящик…
– Таблички, ты имеешь в виду настоящие древние глиняные таблички из Месопотамии? Клинопись, Вавилон?
– Именно, – со смехом ответила Мерчент.
– Это просто бесценно, – сказал Ройбен. – И заслуживает отдельной статьи, само по себе. Я хочу поглядеть на них. Ты ведь мне их покажешь? Слушай, про это я пока в статье писать не буду. Слишком много информации, она отвлечет покупателей. Конечно, мы хотим продать дом, но…
– Я тебе все покажу, – сказала Мерчент. – С огромным удовольствием. Совершенно неожиданно на меня свалившимся. Раз уж речь зашла о таком, то все уже не выглядит таким невозможным, как казалось.
– Слушай, может, я смогу чем-то помочь, официально или неофициально. Когда я учился в Беркли, то на летние каникулы выезжал на раскопки. – сказал Ройбен. – Это была мамина идея. Она сказала, что если уж ее мальчику не суждено стать врачом, пусть хоть станет просто образованным человеком. И записала меня в несколько экспедиций.
– И это тебе понравилось.
– Честно говоря, терпения не всегда хватало, – признался Ройбен. – Но мне нравилась эта работа. Я поработал некоторое время в Чатал-Гуюке, в Турции, где нашли одно из древнейших в мире человеческих поселений.
– О, да, я тоже там была, – ответила Мерчент. – Просто чудо. – Ее лицо просветлело. – А Гёбекли-Тепе видел?
– Видел, – ответил Ройбен. – Летом, перед тем как ушел из Беркли, поехал на раскопки в Гёбекли-Тепе. Написал статью для журнала. Благодаря ей потом получил нынешнюю работу. Честно, мне очень нравилось работать со всеми этими сокровищами. Нравилось играть хоть какую-то роль в том, что там делают. Как насчет еще одной статьи, которую можно напечатать, когда отсюда все вывезут, статьи о наследии Феликса Нидека? Ты бы хотела, чтобы я ее написал?
Она на мгновение задумалась, и ее глаза вдруг стали очень спокойными.
– Даже словами не выразить, как сильно.
Потрясающе, насколько ее это заинтересовало. Селеста всегда быстро перебивала его, стоило ему заговорить об археологии. «Я о том, Ройбен, куда тебя все это приведет, понимаешь? Что тебе толку со всех этих раскопок?»
– А ты никогда не хотел стать врачом, как твоя мать? – спросила Мерчент.
Ройбен рассмеялся.
– Я не могу запоминать научную информацию, – ответил он. – Могу цитировать Диккенса, Шекспира, Чосера, Стендаля, но если речь заходит о теории струн, «черных дырах» или ДНК, у меня в памяти ничего не удерживается. И не то чтобы я не пытался. Я просто не смог бы быть врачом. Кроме того, один раз в обморок упал от вида крови.
