— Я не могу, — мягко сказала она.

— Почему?

Этого он никак не мог понять. Почему она цепляется за богом забытый кусок земли и тощий огород?

— Я обещала.

— Никакие обещания не стоят вашей жизни… и их. — Он посмотрел на Чэда.

— Я не могу, — сказала она.

В ее голосе снова слышалось тихое отчаяние, и ему захотелось придать ей уверенности — хотя его задача состояла в том, чтобы напугать ее.

— Почему?

— Останьтесь вечером ужинать, и я вам все расскажу, — ответила она, подходя к Чэду и глядя на его руку. Она осторожно размотала повязку и нахмурилась при виде раны.

Кровь перестала идти, и она стала успокаивающими движениями поглаживать Чэду руку.

— Очень больно?

Чэд отважно покачал головой и закусил губу, когда она подвинула подушку ему под руку.

— Надеюсь, Салливэн быстро приедет, — сказала она.

— Салливэн?

— Доктор.

Лобо почувствовал, что в нем забилось какое-то незнакомое ощущение. Ревность? Было ли ревностью что-то темное и яростное поднявшееся внутри него при таком небрежном упоминании ею имени другого мужчины?

— Я поеду за ним, — резко сказал он, как будто отметая беспокоящее ощущение.

— И вы останетесь на ужин? — Она повторила предложение, глядя ему в глаза с мягким, настойчивым выражением, требующим ответа.

Лобо колебался. Может быть, это предоставит возможность убедить ее кое в чем. Он представил себе, как будет сидеть напротив нее за столом, как она будет готовить еду. Еще никто никогда ему не готовил.

— Джесс? — неуверенно произнесла она.

Он не сразу понял, что она обращается к нему.

— Как ваши руки? — спросила она, не дождавшись ответа.

Он посмотрел на свои руки. Пальцы в перчатках были сжаты в кулаки. Он пожал плечами — обычный ответ на большинство вопросов.

— Если бы лучше не стало, вы бы мне сказали?

— Нет, — ответил он.

Его ответ был совершенно серьезным, без малейшего следа насмешки. Взгляд ее вернулся к его лицу, к этим небесно-синим глазам, грозившим поглотить его в своих глубинах.

Чэд застонал, и этот звук разрушил завороженное молчание.

— Я поеду, — сказал Лобо и нерешительно добавил, — почему бы вам не написать записку на случай, если его нет. Если записка будет от кого-то знакомого, может он приедет быстрее.

Хотя он ощутил приступ унижения, его лицо оставалось непроницаемым. Он не мог сказать ей, что не умеет читать и писать, и не хотел передавать сообщение через хозяина магазина. Ему не хотелось, чтобы его присутствие навлекло на нее осуждение или причинило неловкость. А так оно и было бы, уж он-то это хорошо знал. Приличные люди не имели дела с такими, как он.

Но она, казалось, не заметила его обман и ненадолго вышла, оставив его с Чэдом и выглядывавшей из-за двери Салли Сью. Салли нерешительно подошла к нему и потянула его за руку.

Он глянул вниз на маленькое личико, немного испуганное, немного беспомощное, немного решительное.

— Вы мне нравитесь, — сказала она, наклонив голову, и Лобо вспомнил, как она говорила ему спасибо за спасение Юпитера.

Это невинное нежное личико выражало серьезность, от которой у него защемило внутри.

Почувствовав, каким большим он должен казаться малышке, Лобо наклонился. Его рука протянулась к ее плечу, потом быстро отдернулась, но голова оставалась склоненной набок, как бы в знак вопроса.

— Вы вытасили меня из дылы, — прошепелявила она. — Мне было стлашно.

У него дернулся уголок рта.

— Мне тоже, — сознался он.

Она недоверчиво посмотрела на него, потом на толстеньких ножках бросилась из комнаты.

Он поднял глаза и увидел стоявшую у двери Уиллоу Тэйлор. Ее глаза смеялись.

— Она немного стеснительная, — сказала она.

Он пожал плечами и протянул руку за запиской. Даже сквозь перчатку он ощутил шок, как от электрического удара, когда их пальцы соприкоснулись. Смутившись, он повернулся к Чэду и коротко кивнул ему, прежде чем торопливо выйти.

Дорога в Ньютон казалась бесконечной. Записка в кармане жгла его. Он лишь мельком глянул на нее, заметив, как ровны были непонятные ему строчки. С чувством глубокого уныния он осознал, как велико расстояние, разделявшее его и людей в только что покинутом им, разваливающемся, но полном любви доме. Черт возьми, он даже не мог читать, не мог сделать такой простейшей вещи, как черкнуть записку для доктора.

Будь у него хоть капля ума, он бы оставил записку, а потом повернул на север. Не в Денвер, не в какое-то знакомое место, но к новым горам и новым местам. Он бы уехал и забылся в стремлении просто выжить, в радости одиночества, в наслаждении свободой, которой ему все не хватало.

Ты обещал мальчику, что вернешься, напомнил он себе.

Но ведь ты, только, сделаешь хуже и себе, и им.

А какое мне до них дело?

Да, какое?

Но что-то неодолимое подталкивало его. Он пытался доказать себе, что это был взгляд Чэда, который он сразу узнал. Взгляд, свидетельствовавший, что Чэд навидался такого, чего никогда не должен видеть мальчик его возраста. Он пытался не думать о том, что причиной была женщина. Это было просто катастрофой, все равно что дразнить медведицу с медвежонком.

Джесс. Почему он ей это сказал? Потому что, сознался он себе, он не хотел назвать ей свое настоящее имя, не хотел видеть на ее лице ужас и отвращение.

Город был уже близок. Сумерки опускались на уродливые строения, замерцали первые огоньки. Он увидел свет в кабинете доктора и напрягся. Он не хотел встречаться с этим типом, имя которого так естественно упоминала Уиллоу Тэйлор, но должен был — ради мальчика.

Лобо спешился и постучался в дверь. Содержавшееся в порядке деревянное строение, похоже, служило доктору и кабинетом и домом.

Дверь быстро открылась, и Лобо увидел стройного мужчину в холщовых брюках и белой полотняной рубашке с закатанными, как у него, рукавами. Доктор был почти так же высок, как и он, с усталым лицом и запавшими щеками. Глаза, однако, выражали живость и интерес и вопросительно глядели на него.

— Да?

Мгновение Лобо смотрел, не отвечая. Этот взгляд, встретившийся с его взглядом, был благожелателен, как у Уиллоу, улыбка, хоть и вопросительная, была искренней, манеры мягкими. Смятение Лобо усилилось, когда он осознал, как эти двое подходили друг другу. Молча он протянул доктору записку.