А вот у нее голос был явно усталый и равнодушный…
— Будем писать? — спросил Щербак.
— Пока ноль информации. Про семинар уже рассказала Самарина. Может, дальше чего будет? Ну давай включу… Стереть всегда успеем. — Филя потянулся к магнитофону и включил запись.
— Значит, ничего… Ну а этот американец, про которого ты рассказывала?
— А-а… Да. Был. Но это особый разговор. Не на бегу… Ты лучше скажи, как у тебя-то?
— Ай! Моя ханум скоро совсем озвереет от ревности. Не понимаю, кто ей мог донести? Ну и народ у нас!
— А что именно?
Она словно проснулась. А он захохотал.
— Ты ни за что не поверишь!.. В Пятигорске… Ну ты помнишь!.. Оказался то ли проездом, то ли торговал там — хрен его знает! — какой-то ее дальний родственник. Вот и выяснилось: он был когда-то на нашей свадьбе…
— И что?
— Да ничего! Она говорит: тебя видели в Пятигорске, что ты там делал? А чего делал? Я ж не могу ей рассказывать, как мы с тобой…
Он продолжал хохотать.
— Это совсем не смешно! — строго сказала она.
— Да брось ты! Не бери в голову. Чушь! Я ей так и ответил. Ошибся твой родственник. Покажи, говорю, мне его, я ему яйца оторву!.. Ну скажи, разве он мужик после этого? Предположим, увидел знакомого с красивой женщиной… Вроде тебя. Так что он должен делать? Бежать доносить? Он завидовать должен, как говорил наш бывший великий вождь и учитель!
— Так вот, может, он и позавидовал. А ты не обратил на него внимания. Не объяснил, что к чему. Он и подумал, что ты пренебрегаешь им. А где обида, там и месть рядом. Он и кинул тебе мелкую подлянку.
— Разве что так… Но я ей, кажется, сумел вдолбить, что всю командировку просидел безвылазно на приборостроительном, в Нальчике. А в Пятигорске если кто и мог видеть меня, так лишь один раз, когда я ездил в Минводы. Убедил, по-моему…
— Видишь теперь, насколько я была права?
— Дорогая, ты всегда права. И чем больше я тебя узнаю, тем больше в этом убеждаюсь. А сегодня, когда приехал в порт, как мы с тобой и договаривались, и вдруг вижу Кикимору, ну, думаю, сейчас она устроит нашему Масику по полной программе. И как тебе удалось?
— Эта дура считает, что у нас с ним может быть что-то этакое…
— А что, разве не может?
В его голосе заметно прозвучали ревнивые нотки.
— Так это ж он сам уже не может! — рассмеялась она. — Я понимаю, что с ним происходит. Он полностью, в отличие, к примеру, от нас с тобой, утонул в науке. И там все его и мысли, и желания. Пару раз… были мы там в гостях у одного ракетчика, расслабились — океан, пляж, полный кайф… Ну погладил он меня по коленке. А мне смешно стало: будто папаша дочку приласкал! Думаю про себя: да что ж ты такой?! Ну давай, действуй дальше, отпусти pучонки-то! Я ж ведь дам, тем более рядом ни одной живой души! Нет, погладил, улегся на спину, панаму такую здоровенную на нос нахлобучил и… захрапел. Чуть не убила его!
— Бедная девочка! — засмеялся он. — Так, значит, ничего и не получила? А что, сильно хотелось?
— Как видишь! — Она вздохнула.
— Ну тогда мы с тобой быстренько поправим это дело!
— А мне совсем не надо быстренько! И вообще, я соскучилась. Эй, друг, а куда это ты меня везешь?
— Как куда? К тебе домой.
— Здрасте! А Нолин?!
— А вот он как раз пашет, бедняга. В Нижнем он, на Сормове. Вернется, как я узнал у Серафимы, сегодня ночью, самолетом. Серафима мне, кстати, время и вашего прилета уточнила. А ей постоянно названивала Кикимора, можешь себе представить? Кажется, наш Масик уже полностью под колпаком у Мюллера.
— Зря смеешься. Это очень скверно.
— Почему?
— А потому, что дела предстоят серьезные. А ему никакие хвосты и соглядатаи не нужны. Они могут крепко помешать.
— Ту имеешь в виду американца?
— А кого же еще. Ладно, поговорим… Нет, нехорошо. Ну что-нибудь придумаем… Знаешь-ка что, у меня нет ни малейшей охоты ехать сейчас домой. Тебе ведь известно: я не люблю рисковать. В таких случаях.
— Боишься за супружескую постель?
Он, похоже, начал язвить.
— Ты до такой степени изголодался, что других мыслей в голове уже нет? Успеешь. Получишь. А поедем мы с тобой давай сейчас по Алабяна, по маршала Жукова и — прямо в Серебряный Бор. Я знаю место, где мы с тобой сможем чуть-чуть оторваться.
— А что там такое?
— Приедем — увидишь. Господи, да что с тобой?! Ну дача там самаринская. А ты разве не знал?
— Откуда? Я в его компанию не вхож. Хоть и одно дело делаем.
— Ну да, он — академик! Как же! Плохо ты, однако, людей-то знаешь… А он тебя ценит. И ты, кстати, это поймешь, когда я тебе все расскажу.
— Но только потом!.. А там, в Серебряном Бору, где?
— Огромная дача. И ключ у меня в кармане.
— Интересно!..
— Кажется, действительно становится интересным. — Филя многозначительно покачал головой. — Что скажешь, Николай?
— Блядский разговор, — мрачно ответил Щербак. — И сами они такие. Только я теперь не понимаю: если эта сучка не лепит горбатого, то какой смысл был у Самариной — это ведь она, надо понимать, Кикимора? — нас нанимать? Денег девать некуда? Или правду говорят, что ревность может полностью бабе глаза заслонить?
— А этой ты веришь? — с усмешкой спросил Филя.
— Ни одному слову. А чего они все какого-то американца поминают?
— Американец нас, Коля, не колышет. А вот что ключ от дачи Самарина в кармане этой сучки, это явно на что-то указывает!
— Поедем наблюдать, как эти будут трахаться? — все так же мрачно заметил Николай. — Знать бы, где дача, можно было бы их опередить…
— Ничего, — успокоил Филя, — есть у меня еще одна хитрая штучка.
Он помотал головой и полез в бардачок машины…
— А никто из них там случайно появиться не может? — после долгой паузы спросил вдруг он.
— Лето. Ребятня его где-то отдыхает. А Кикимора сюда практически не ездит.
— Это значит?..
— Ничего не значит, дурачок! Просто сам привык здесь работать. А ты разве не в курсе?
— О том, что он где-то здесь торчит постоянно, знают даже наши уборщицы. А у тебя-то какая роль?
— Самая главная! Фигаро здесь, Фигаро там! Странно, что он до сих пор тебя сюда не приглашал…
— Может быть, потому, что у нас не настолько доверительные отношения.
— Ну это дело мы, конечно, поправим. С одним условием.
— Каким?
— Ты должен быть умным и не ревновать. Вообще лучше смотреть на меня, как на пустое место. Сумеешь?
— Если дело потребует, буду стараться. Но не уверен.
— В чем же?
— В том, что мы наконец доедем. Слушай, а может, не станем ждать?
— Ты сошел с ума!
— Похоже на то… А ты разве не видишь?
— Еще как вижу!.. Терпи, казак!
— Ненавижу казаков!
— Это почему?
— Ты не поймешь… — Он вздохнул. — Это слишком глубоко в крови сидит… Толстого читай, у него все написано…
— Ага, поэтому вы на наших баб как оголтелые кидаетесь?
— Ты — особая статья. Ладно, не отвлекай, а то я уже весь не в себе…
— Вэс нэ в сэбэ! — передразнила она. — Ох, все вы — кобели порядочные…
Дача стояла за высоким зеленым забором на четвертой линии Серебряного Бора, рядом с излучиной Москвы-реки. Поистине райское место в столице. По соседству с домом Самарина находились шикарные дома патриарха, иностранных послов и каких-то совсем уже новых русских. В общем, заповедное место.
«Жигули» подъехали к воротам и остановились. Мужчина и женщина вышли из машины. Он проверил дверцы и «вякнул» сигнализатором. Она тем временем открыла ключом калитку, и они удалились на территорию дачного участка.
Там было тихо. Собаки не лаяли, похоже, и сторожа отсутствовали.
Щербак подогнал машину почти вплотную к высокому забору. Филя легко вскочил на капот, затем на крышу, взялся за кромку ограды и через миг, перемахнув ее, мягко опустился… в глухие заросли крапивы. А вот на это он никак не рассчитывал.
