— Велел призвать ты нас. Не знаем мы, зачем нас хочет видеть военачальник Топильцин, сын Змея, злого духа, который волшебством своим убил обычаи народа, построил пышные хоромы, чтобы там нежились сыны земли, которые Тольтеками теперь зовутся: они совсем забыли о богах, а ныне проявляют недовольство. Чего ты хочешь, Топильцин?

— Хочу дождя! Лишенья терпят наши люди и поднимают бунт. Вокруг меня враги, изменники. Как накормлю народ — верну порядок и спокойствие Туле.

— Ты попроси воды у своего Кецалькоатля!

— Не мой он! Если был, не будет! Он не в своем уме, хотел унизить Тулу. Сейчас он у меня в плену, с женой и малым сыном. Народ волнуется и требует его освобожденья. Толкуют, мол, плененье первенца, сынка белесого, как зреющий початок кукурузный, маису нашему расти мешает.

— Кецалькоатль народил детей? — спросили удивленно колдуны.

Один из них сказал:

— Вот почему так страшно гневаются боги!

— Поведай, Топильцин, чего от нас ты ждешь?

— Я жду дождя! Земля потрескалась, засохла. Жажда, голод, мрут люди. Станем скоро мы добычей легкой для вражеских племен. Хочу дождя! Я воин. Нет у меня волшебных сил. Мне нужно колдовство, и боги мне нужны: их можете умилостивить только вы.

— У нас бездождье тоже, — ответили они. — А это значит, что Тескатлипока в гневе. Все поклоняются Змее, забыли все Тескатлипоку, все, кроме нас: ему приносим жертвы мы в пещерах горных, неподступных.

— Что я могу? Что делать мне? — спросил их Топильцин.

Молчали долго колдуны, глаз не спуская с Топильцина. Забеспокоился военачальник.

— Нужна великая Тольтеков жертва. — Они сказали.

— Вам принесем любую! — Он ответил.

— Дай нам сына первородного Кецалькоатля!

— Да будет так! — сказал он с радостью.

— И охраняй в дороге нас! — потребовали колдуны.

Той же ночью сын-первенец Кецалькоатля похищен был и передан жрецам.

Никто и никогда не смог дознаться в Туле, куда пропал ребенок, светлый, как маис. Ходили слухи, что возродился он в Майабе, на землях Ица[25], где его чтили все и называли Ку-Куль-Кан[26]

А старая старуха поняла, что жить совсем ей расхотелось, и радовалась, что койотиха не умерла. Старуха призвала ее сама и с нею медленно ушла, иссохнув.

Кецалькоатль, услышав о пропаже сына, свою тюрьму покинул, и не отважился никто ему путь преградить. Так велика была его беда, что слов не находилось в утешенье и не нашлось ни у кого. Искал он мальчика, но тот как в море канул.

А дождь не шел. Напротив, сильные пожары пылали в Туле, угрожая ее с лица земли стереть. Тогда народ, Кецалькоатля снова увидав, стал слезно умолять его от кары страшной их избавить. Но он не слышал никого, а только кликал сына. Люди ходили с ним и тоже мальчика искали. Уэмак вместе с ними был. Толпа дошла до пышного дворца, жилища Топильцина.

— Отдай мне сына моего, — сказал Кецалькоатль, и его зычный голос дрогнул. — Отдай, и я свершу, что хочешь!

— Нет! Умри! — ответил тот и кинулся к Кецалькоатлю, но Уэмак успел встать между ними; люди ворвались во дворец, побили стражу.

— Прочь уйди! — рычал свирепо Топильцин.

— Верни детеныша! — кричал Уэмак.

— Нет у меня щенка проклятого, хозяина дождя. Отдал его Тескатлипоке я, чтобы вернуть благополучье Тулы! — злобно в ответ промолвил Топильцин.

Кецалькоатль выпрямился, кинулся орлом на Топильцина, и его пальцы змеями обвили горло недруга и начали душить. Все замерли. Но вдруг Кецалькоатль тело обмякшее отбросил от себя и громким шепотом сказал:

— Не так, не так, не так!

И вышел вместе с испуганной толпой из дома.

— Воды! Дождя! — просили люди.

— Мой сын! Где сын? — стонал Кецалькоатль.

— Дай воды! Дождя! — упрашивал народ. — Ведь наши дети гибнут, мрут от жажды, с голоду! Ведь наши сыновья такие же, как сын твой первородный!

Очнулся вдруг Кецалькоатль, услышав крик души народа, увидев слезы на глазах отцов сквозь собственные слезы. И, как когда-то ранее, как много лет тому назад, созвал людей и прежним голосом своим громоподобным так им сказал:

— Воды нет в Туле! Я не в силах помочь вам. Только веру могу я вашу укрепить. Я сына собственного отыскать не в силах. Но поддержу я вашу веру. Путь ветров и туч дождливых мне неведом. Не знаю я, как снова их сюда вернуть. Но сделаю я то, что должен сделать. Бог людям не позволил тучами повелевать. Полетом ветра, бегом вод не может человек распоряжаться. В силах я только вашу веру поддержать. Взойду на Пирамиду я, как Се-Акатль, и строгий пост там буду соблюдать, пока к нам не придут дожди или пока я не погибну.

Искусство дождь на землю привлекать мне не дано, не ведаю, как дверь открыть небесных хлябей, но я могу прибегнуть к умерщвленью плоти, когда ни разум, ни умение уже не в помощь будут мне.

Могу я собственное тело, чтобы призвать дожди, мучениям подвергнуть, смерти медлительной предать. Тольтеки, верьте! С вами я верю вместе. Иль небеса разверзнутся, или меня не будет! Одно из двух. Безумная затея. Но только так могу я поступить в беде своей, в своем бессилии. И верую.

Ни слова более не прибавив, торжественно взошел Кецалькоатль на Пирамиду и начал пост, который сорок дней он соблюдать зарекся.

А Топильцин уже не жаждал власти, той ее малой толики, что у него осталась. Почувствовав на горле когти смерти и услыхав ее жужжанье тусклое, он радость власти потерял.

— Я больше не хочу командовать, — сказал он. — Горек власти плод, когда приходит пораженье. Все забывается, добра народ не помнит и судит лишь последний, глупый шаг. Я не могу командовать. Не знаю я, что делать дальше.

Здесь сможет властвовать и править только тот, кто власть имеет над дождем, а мне такое не по силам. Дождь могут вызвать только боги. Я уже сделал все, что мог.

— Ты сделал преступление, — ему ответил Уэмак. — Ты уговор нарушил, предал нас по злодейски.

— Великая нам требовалась жертва, — промолвил тихо Топильцин.

— Себя ты в жертву не принес, ты жертвовал чужим страданьем. И не богов, а собственную злобу ублажал.

— Пусть так, — ответил Топильцин, — но я раскаянья не признаю. Ведь должен кто-то был за Тулу пострадать. И быть верховным управителем я больше не желаю!

— Да, Топильцин, вернее: ты не можешь! Ты уже мало значил, но даже малость эту взял у тебя Кецалькоатль. Все видели: он мог тебя убить, но сжалился.

— Да, это так. Я думаю, вожди должны собраться и решить, как надо поступить со мною.

— Мы все уже собрались здесь и скоро вынесем решенье!

Посовещавшись, люди знатные явились к Топильцину, который ждал их, сидя на полу, в пространство устремив невидящий потухший взор.

— Мы приняли решенье, Топильцин. Командовать не сможешь ты! И не сумеешь! Мы выдадим тебя Кецалькоатлю. Пусть он тобой распорядится, как захочет. Мы ждем больших событий. Пока же станем властвовать сообща. Так будет.

— Будь что будет! Мне все равно, — ответил Топильцин.

И все пошли к Кецалькоатлю. Он сидел, поджавши ноги, в храме на Пирамиде, перед воздвигнутым им вновь крестом, а рядом в глиняной жаровне благоухал копаль. Шел день пятнадцатый, как он затеял пост и умерщвленье плоти. К той поре Кецалькоатль уже заметно постарел. Седые пряди высветились в волосах, а под глазами пролегли глубокие морщины. Двадцать шесть лет провел он в этих землях, люди все так же его чтили и перед ним благоговели.

Знатные Тольтеки на Пирамиду поднялись, когда спустился вечер. И Топильцина привели с петлею веревочной на шее. Кецалькоатль сидел, как статуя, с закрытыми глазами. Теплый ветер чуть колебал его седую бороду, которая до заточения была как смоль черна.

— Послушай, господин, — промолвил Уэмак, — всем тем, что нам дает земля, не управляет больше Топильцин, плоды и спелое зерно не раздает. Он власти не имеет и больше властвовать не хочет. Мы тоже не желаем власть оставлять ему. Теперь ты к нам вернулся, ждем приговора твоего: скажи, что делать с ним, как дальше быть.