Девушка в растерянности опустилась на лежанку. Что же делать? Ведь ей совершенно не в чем ехать. Но ей просто необходимо хорошо выглядеть — ведь это ее первый выезд в свет! Ей так хотелось покрасоваться на ярмарке перед другими людьми в новой яркой одежде, может быть, даже потанцевать... Почему-то ей вдруг показалось это очень важным. Эрика почувствовала, как слезы обиды закипают где-то в горле, готовые пролиться на ее старое, страшное, все в заплатках платье. Повесив голову, она некоторое время сидела неподвижно. Конечно, она может ходить в Хоике так, как ходит дома, ведь там ее никто не знает...

Неведомое до сих пор чувство гордости за свою семью взыграло в ней. Она не появится на празднике, как какая-нибудь замарашка. Надо что-нибудь срочно придумать.

— Ты Перси! — тихо сказала она себе. Слова прозвучали странно в пустой комнате, где ее некому было слушать, но стало немного легче.

— И Рэндолф, — немного подумав, добавила Эрика. — А это ко многому обязывает.

Вот так-то лучше. Решительно подойдя к сундуку, она одним движением смела с него покрывало и отбросила тяжелую крышку. Из темных недр сундука пахнуло травами и запахом чистой беленой холстины. Когда-то, когда она была совсем маленькой, этот сундук казался Эрике настоящим средоточием сокровищ... Увы, теперь она слишком хорошо знала, что ничего сколько-нибудь ценного там нет. Все подходящие старые платья матери уже давно были проданы или перешиты на нее, а новых вещей в нем не появлялось уже очень давно. Они были так бедны, что впору было завидовать церковным мышам.

У девушки возникла мысль: в Хоике нельзя показывать свою бедность, потому что никто ничего не станет покупать у бедняков по высокой цене. Зачем предлагать оборванцам хорошую цену, если они и так продадут свой овес, лишь бы заработать копейку?

Девушка принялась с остервенением рыться в сундуке, выбрасывая оттуда старые, никому не нужные вещи. Теплая накидка из овечьей шкуры, высокие вязаные носки, шапка-колпак, в которой она ходила зимой. Старый, но хорошо сохранившийся плед в красно-зеленую клетку. Не то, все не то. Ничего не подходит! Беленое полотно, холстина... На простую одежку, в которой ходили крестьянки, они годились. Девушка на секунду задумалась, но потом также отшвырнула их. Нет, только не это! Если она появится на празднике одетая, как простая крестьянка из долины, над ней все станут потешаться! А вдруг там, на ярмарке, они встретят кого-нибудь из своих шотландских родственников? Конечно, они давно уже не общались, но кто- нибудь из Рэндолфов и Дугласов запросто может узнать отца. И как она предстанет перед ними в таком виде? Эта мысль привела ее в ярость, и Эрика с еще большим ожесточением стала рыться в сундуке.

Через некоторое время показалось деревянное дно сундука, а ничего стоящего она так и не нашла. Обессиленная и вконец расстроенная, Эрика уселась прямо на кучу тряпья и заплакала. Она вытирала мокрое лицо колючим рукавом, но слезы лились у нее из глаз потоком, и остановить их не было никакой возможности. Девушка чувствовала себя несправедливо обиженной, обделенной. Почему, ну почему у нее нет нового платья? Даже вертихвостка Энни, дочь старосты деревни, и та одевается лучше, чем она! На прошлое Рождество она щеголяла в новеньком платье и желтых сапожках, и было очень обидно...

Она знала, что в деревне их зовут «знатными голодранцами» — недаром она все детство провела среди деревенских мальчишек и девчонок. Но кто же виноват, что все так получилось? Девушка зло вытерла слезы. Ну и пусть. Она просто никуда не поедет. Обхватив руками колени, она застыла, искренне предаваясь своему горю.

Снаружи послышались медленные шаркающие шаги, потом в дверь постучали.

— Эрика! Ты тут?

Кэтрин, не дожидаясь приглашения, отворила дверь и зашла в комнату.

— Я так и знала, что ты здесь. Заставила меня подниматься...

Старуха только всплеснула руками, оглядывая разгром в комнате своей воспитанницы.

— О Господи! Девочка, что тут произошло? И чего это ты ревешь в три ручья?

Эрика молча шмыгнула носом, не меняя положения. Кэт, семеня своими слабыми ногами, подошла и наклонилась над ней. Проницательно посмотрев на Эрику, она только покачала головой.

— Кажется, я знаю, что случилось. Ох-хо-хо... — старуха вздохнула и присела на лавку, стоящую возле разоренного сундука.

— Да! — не выдержала Эрика. — Конечно, знаешь! Мне совсем, совсем нечего надеть туда, на эту ярмарку в Хоик! И поэтому я не поеду!

Она опять громко шмыгнула носом.

— Ну, это мы еще посмотрим, — рассудительно сказала Кэтрин, гладя ее по голове. — Может, вообще никто туда не поедет.

— То есть как это — никто не поедет? — возмутилась Эрика. Слезы ее мгновенно высохли, и она теперь гневно взирала на свою няньку.

— Я считаю, что нельзя вам туда выбираться. Опасно это. Не дело затеял сэр Родерик, — проговорила та, недовольно поджав губы. — Дуглас недаром грозился, что изведет ваш род. Разве можно идти в самые лапы к шотландцам, когда так неспокойно вокруг?

— Да ты что?! — выкрикнула девушка. — Кто нас там тронет? У нас в соседях сплошные шотландцы, мою мать звали Эйлин Рэндолф, ты забыла, что ли? Да мы в кровном родстве с ними, — она просто захлебнулась от возмущения. — Дуглас, ха! Очень страшно! Да он уже все забыл давно... Тоже выдумала. Ты просто трусиха, Кэт.

Старая женщина покачала головой, грустно глядя на разбушевавшуюся Эрику.

— Нет, девочка. Может, я и трусиха, но Уильям Дуглас не из тех, кто может забыть свою клятву. Попомни мои слова, англичане еще наплачутся от его дел. Для шотландца нет ничего важнее кровной мести. И я боюсь, как бы не случилось беды... Ну да я вижу, что вас с отцом не переубедишь. Тот тоже заладил: «Поедем, что бы ни случилось».

— Что может случиться хуже, чем сейчас! — запальчиво возразила ей Эрика. — Посмотри на нас! Мы забились в эту нору, прячемся от всех! Скоро этот старый разваливающийся замок упадет нам на голову, и никто не вспомнит о лорде Тейндела. Пожалуйста, Кэтрин, не надо отговаривать отца! — девушка с мольбой сложила руки и прижала их к груди.

Старуха задумчиво пожевала губами, прикрыв веки.

— Хотя, если подумать, ты права, — медленно сказала она. — Нечего вам, молодым, тут сидеть. Может, на том празднике тебе и жениха подыщем...

Эрика нервно расхохоталась.

— У тебя одно на уме! Да, конечно, подыщем. Там как раз найдется любитель огородных пугал, и я ему понравлюсь. Кэт, сколько раз я говорила тебе: я не хочу замуж!

— А мы сейчас посмотрим, что можно придумать, — словно не слыша ее последних слов, нянька с удивительным проворством поднялась с лавки. — Ну-ка, поглядим...

Она стала рыться в куче вещей, в беспорядке разбросанных на полу, что-то удовлетворенно бормоча себе под нос. Нашла и сунула Эрике в руки деревянный гребешок.

— Причешись и жди меня здесь! — приказала она. — Я скоро вернусь.

Старуха быстро вышла из комнаты, так что Эрика даже не успела спросить ее, куда это она направляется. Девушка с усмешкой подумала, что ее старая нянька, когда захочет, может быть очень быстрой, и ни глухота, ни ревматизм не досаждают ей.

Умывшись над оловянным тазом, Эрика принялась заплетать косы. Она не очень-то любила такое занятие, потому что это было сущим мучением. Тщательно разделив пушистые непослушные пряди, она принялась с ожесточением раздирать их, выбирая репьи и колючки. Вот же послал Господь наказание! Волосы были главной проблемой Эрики. Мало того что рыжие, из-за чего все окрестные мальчишки дразнили ее фейри, так еще и вьются, как плющ на изгороди. Стоило какому-нибудь легонькому ветерку подуть на них, — и густая легкая шевелюра превращалась в непролазные дебри. Чертыхаясь про себя, Эрика заплела две толстые косы и закрепила их потрепанными ленточками, давно потерявшими цвет.

— Ну вот, теперь хорошо! — раздался у нее за спиной скрипучий голос няньки.

— Кэтрин! — Эрика обернулась. — Где ты была?

Старуха появилась у нее за спиной словно по волшебству —