— Тайные общества существуют в Китае на протяжении многих веков, — прервал его принц, — и преследуют самые разные цели. Время от времени пекинское правительство расправляется с ними, но потом они появляются снова.

— Я не могу отделаться от чувства, ваше высочество, — отвечал спокойно, но веско мандарин, — хотя, конечно, вполне могу ошибаться, что движение «боксеров» гораздо агрессивнее и многочисленнее, чем те общества, которые существовали раньше.

Принц ничего не ответил, но в разговор вступил Ли Хун-Чжан:

— Вы действительно видели банды «боксеров» между этими местами и Пекином?

— Человек сорок-пятьдесят, — ответил мандарин. — Но сейчас они, наверное, уже навербовали немало сельских жителей из числа тех, перед которыми устраивали свои дикие представления. В других селениях, через которые я проезжал, тоже мелькали их красные повязки. И все кругом заклеено и усыпано их листовками и воззваниями.

Ли Хун-Чжан глубоко задумался.

— Должен признаться, я не представлял себе, что они зашли так далеко на север, — после долгого молчания наконец заговорил он. — Хотя я и слышал, что волнения происходят во многих районах, в частности, в Гаоло.

— Что там случилось? — спросил мандарин.

— Сегодня утром до меня дошли сведения, что там подожгли дома, принадлежащие китайцам-христианам, а самих владельцев жестоко убили. В провинции Чжили, через которую мне довелось проезжать, произошли столкновения между войсками и «боксерами». Губернатор, слабый человек, позволил движению разрастись, и это привело к огромным беспорядкам.

— Если это детское движение выйдет из-под контроля, его совсем не трудно будет погасить. — Принц пытался говорить как можно беззаботнее.

— В провинции Шаньдун «боксеры» уже поняли, что вдовствующей императрицы им бояться нечего, — отвечал Ли Хун-Чжан. — Всякий раз, как губернатор докладывал ей, что намеревается нанести удар по шайкам бандитов, императрица немедленно издавала высочайший указ, повелевая вступать в переговоры с мятежниками.

— Старушка Будда мудра, — заметил принц, — ей нужны все людские силы, с какой бы стороны они ни приходили.

— Неужели вы всерьез считаете, что этих негодяев можно принимать в императорскую армию? — Ли Хун-Чжан не мог сдержать изумления.

— Почему бы и нет? — все так же беззаботно отвечал принц. — Чем больше людей у нас будет, тем сильнее окажется наша армия и тем лучше она сможет нас защищать.

Стэнтон Вэр чуть было не спросил, для чего армия должна быть сильной. Но он сдержался, потому что знал ответ, а также ненависть принца ко всем иностранцам.

Разговор перешел на обсуждение сокровищ, которыми обладал принц, и украшение дворца. Собеседники обсудили недавно вышедшую из печати книгу о конфуцианстве. К счастью, Стэнтон Вэр читал ее и смог участвовать в разговоре.

Конфуцианство утверждало как вечные ценности мудрость, человечность и мужество.

Майор думал про себя, что Ли Хун-Чжан, бесспорно, воплощает первую и третью добродетели. Но насколько человечен был этот старый и мудрый политик, Стэнтон Вэр не знал. В его манерах чувствовались властность, нетерпимость. Действительно ли его глубоко и искренне волновали судьбы китайского народа? Пытался ли он когда-нибудь облегчить долю бедных? Впрочем, всю важность прогресса для процветания страны Ли Хун-Чжан, несомненно, понимал.

Уже приближалось время ужина, когда принц произнес:

— Надеюсь, вы, господа, одобрите мое предложение. Мои наложницы почтут за великую честь для себя, если после трапезы они смогут нас развлечь.

— Провести таким образом вечер было бы очень приятно, — любезно согласился Ли Хун-Чжан.

— А вы, благородный господин, — обратился принц к своему второму гостю, — вы ведь привезли свою наложницу? Может, она тоже составит нам компанию?

Стэнтон Вэр вежливо поклонился и, поскольку выбора у него не было, ответил:

— Если Безупречная Жемчужина не слишком утомилась в пути, я уверен, что она с удовольствием примет приглашение вашего высочества.

Его ответ все-таки оставлял Цзыване возможность отказаться, но майор знал, что девушка ею не воспользуется.

И вот после ужина, продолжительного и восхитительно вкусного, во время которого обильно лилось лучшее вино, в просторной и богато украшенной комнате, где удобно устроились на мягких диванах трое знатных господ, появились наложницы.

Вслед за тремя девушками принца шла Цзывана.

Все четверо, едва переступив порог, низко поклонились, коснувшись нежными лбами пола.

Стэнтон Вэр не мог не отметить, что, несмотря на свою красоту, наложницы принца не могли сравниться с Цзываной по изысканности и элегантности.

Лица их, по традиции покрытые белой маской косметики, проигрывали рядом с прозрачной, чистой, нетронутой кожей Цзываны. Она поистине казалась жемчужиной.

Одежда наложниц отличалась красотой отделки и разнообразием украшений. Тяжелый великолепный атлас уже сменили воздушные летние наряды.

На ногах у девушек красовались маньчжурские туфли на высоком каблуке, но без пятки, искусно вышитые и украшенные.

На наложницах принца были зеленое, розовое и цвета беж платья. А Цзывана надела нежно-желтый наряд, расшитый топазами и крошечными бриллиантами.

Такие же камни сияли в ее темных волосах и украшали защитные чехольчики на длинных ногтях.

Глаза девушки оставались опущенными, темные пушистые ресницы отбрасывали тень на бледные щеки. В который раз майор задал себе вопрос: найдется ли в целом мире женщина, способная красотой сравниться с этим таким хрупким на вид, но сильным и трезво мыслящим существом?

Первая наложница принца по имени Цвет Персика исполнила для гостей очень популярную старинную китайскую песню о любви. Песня была очень грустная и даже показалась Стэнтону Вэру несколько затянутой. Но он горячо поблагодарил исполнительницу, а та в знак признательности вновь низко поклонилась.

Вторая из наложниц обладала необычным и затейливым даром.

Слуги внесли клетку с маленькими птицами. Красавица по одной вынимала их из клетки и заставляла петь, вдохновляя нежным, похожим на птичий, свистом. Птички прекрасно понимали свою хозяйку.

Они бегали по рукавам ее платья, садились на плечи, даже совершали сальто вокруг палочки из слоновой кости, которую она им протягивала. Зрелище это было трогательным, умилительным и в то же время интересным.

Наконец, по команде хозяйки, певуньи взмыли под самый потолок, чтобы, словно маленькие ястребы, камнем упасть вниз, прямо в свою клетку.

Такое искусство никого не могло бы оставить равнодушным, и принц был весьма польщен, когда и мандарин, и Ли Хун-Чжан поблагодарили его за доставленное удовольствие.

Третья наложница принца развлекала гостей фокусами на картах и искусно манипулируя маленькими китайскими шариками и цветными платками, вытаскивая их из широких рукавов своего платья.

Когда она закончила, принц взглянул на Цзывану.

— Может ли этот прелестный цветок, который появился у нас совсем недавно, добавить что-нибудь к искусству тех, кто сделал все, чтобы развлечь вас, дорогие гости? — спросил он.

Цзывана, ни на секунду не замешкавшись, вышла вперед, как делали это остальные.

Поклонилась она с такой грацией, что вряд ли с ней могла бы сравниться хоть одна женщина. Опустившись на колени, она начала читать стихотворение, написанное много веков назад. До сих пор Стэнтону Вэру не приходилось его слышать. Как все китайские поэты, автор использовал образы природы, чтобы символизировать душу, ум и сердце.

Цзывана читала неторопливо, нараспев, почти зримо передавая поэтические образы своим мелодичным, мягким голосом. И Стэнтон Вэр унесся мыслями далеко от того места, где находилось его тело.

Он чувствовал себя так, словно сидит в монастыре у ног гуру, который учит его великим истинам. А кругом покрытые снегами горные вершины словно стоят на страже кладовых знания. Потом ему вдруг показалось, что дух его отделился от тела и начал путешествие во времени. И в ту же секунду Стэнтон понял, что работа, которую им с Цзываной предстояло, вы полнить, сравнима лишь с камешком, брошенным в огромный океан. Но круги от этого камешка могли разойтись по воде очень широко.