Прочие события также не предвещали ничего хорошего для Афганского правительства. Многие солдаты Афганской армии оставили свои гарнизоны сразу после ухода советских войск. Чаще всего это происходило в самых удаленных районах, но и более населенные области не стали исключением. После того, как 201-я мотострелковая дивизия покинула Кундуз, сотни боевиков-моджахедов принялись грабить город. В ответ на просьбу Наджибуллы о помощи, генерал Варенников лично прибыл в город, чтобы координировать его успешный захват силами 18-й дивизии Афганской армии при поддержке советских войск и авиации.

Советы были вынуждены периодически задерживать вывод отдельных войсковых частей для проведения операций по защите своих автоколонн. Кроме того, они впервые применили ряд новых видов оружия, включая тяжелый огнемет на танковом шасси, прозванный «Буратино» (или «Пиноккио»),[111] который, по словам солдат, мог выжечь все на расстоянии до четверти мили перед собой. Также советские вооруженные силы использовали ракеты SCUD класса «земля-земля»[112] и реактивные истребители МиГ-27, способные действовать на низкой высоте.

Чтобы попытаться сгладить вывод войск, Кремль направил в Пакистан первого заместителя министра иностранных дел Юлия Воронцова,[113] который должен был договориться с лидерами моджахедов о продолжении перемирия и о возможностях создания вместо режима Наджибуллы коалиционного правительства. Министр иностранных дел Шеварднадзе также летал в Исламабад в 1989 году. Но моджахеды все более и более втягивались в борьбу за власть между собой, решая, кто придет к власти после вывода советских войск. Фундаменталист Хекматьяр, пользуясь поддержкой ИСИ, уже приступил к убийствам своих конкурентов из числа командиров других моджахедских группировок и прочим жестоким мерам по устранению своих противников в борьбе за власть над Афганистаном.

Ахмад Шах Масуд хорошо осознавал то состояние неопределенности, в котором должен был оказаться Афганистан после вывода советских войск. В 1987 году он признался Атта Мохаммеду Нуру, одному из своих главных командиров, что, несмотря на свою уверенность в уходе 40-й армии в течение года, он все же «надеется, что русские останутся еще года на четыре».

«Мы так долго боролись с ними, и теперь Вы хотите, чтобы они остались?» — рассмеялся Атта. Масуд ответил, что его беспокоит явный раскол среди моджахедов, особенно между Хекматьяром и другими лидерами. «Мы разбираемся в партизанской войне, но не правительственных делах», — сказал Масуд, добавив, что «Джамиат»[114] и «Шура-и-Низар»[115] — организации Раббани и Масуда — «никогда не должны входить в правительство». Как сказал Атта, это было единственное обещание, которое, по его свидетельству, Масуд все же нарушил.[116]

Большая часть 40-й армии отступала по серпантину вдоль перевала Саланг, где плоская равнина к северу от Кабула переходит в бесплодные скалистые горы и где продвижение обычно замедлялось из-за огромных снежных заносов. Затем — через закопченный до черноты выхлопными газами Салангский туннель и вниз по северному склону перевала, покрытому предательски скользким льдом, к плоской пустыне, ведущей к мосту Дружбы в Советский Узбекистан. Масуд договорился о перемирии с генералом Громовым, по условиям которого его бойцы должны были установить посты на дорогах между контрольно-пропускными пунктами Советской и Афганской армий, чтобы не допустить нападений других группировок моджахедов на грохочущие дизельными моторами, изрыгающие черный дым советские конвои. Однако нападения из засады, организованные в основном с целью грабежа, продолжались, причем главным образом в окрестностях коварного перевала Саланг.

Пилот вертолета Владимир Костюченко вернулся в Афганистан в третий раз, чтобы обеспечивать с воздуха безопасный вывод советских войск. Когда он совершал очередной полет на север, в сторону Узбекистана, внезапная очередь из пулемета ДШК снесла хвостовой винт его вертолета Ми-8, который летел с полным боезапасом бомб и топливным баком. Машина стала неуправляемой и вошла в штопор, когда остановить ее стремительное падение уже было невозможно. Но Костюченко, как пилот с большим опытом, сразу же выключил двигатель, и вертолет просто упал на землю. Машина опрокинулась, но сам Костюченко, так же как его экипаж и пассажиры, не получили серьезных травм.

Востротин и другие советские командиры в конце 1988 года получили приказ нарушить перемирие с Масудом. На этом приказе настаивал Наджибулла, опасаясь, что Масуд быстро свергнет его. Незадолго до того влиятельный лидер мятежников отклонил предложение стать министром обороны Афганистана, которое Наджибулла сделал ему в надежде таким образом нейтрализовать его. Приказ министерства обороны о прекращении перемирия вызвал явное неодобрение Востротина и других высокопоставленных советских офицеров, которые считали его не только нечестным, но и опасным для советских войск.

Генерал Громов начал в январе 1989 года операцию «Тайфун».[117]

Три дня огнеметы «Буратино», ракетные установки «Град»,[118] самолеты и вертолеты поливали огнем местность к югу от Салангского туннеля. Эта демонстрация силы побудила моджахедов, в свою очередь, еще более усилить нападения на советские конвои, выставляя затем по обеим сторонам дороги трупы советских солдат. Операция «Тайфун» стала последним «ура» в этой войне. Согласно советским отчетам, последним убитым в Афганистане солдатом был десантник 345-го полка, которым командовал Востротин, застреленный одним из снайперов Масуда. 15 февраля 1989 года бронетранспортер с покрытым одеялом телом Игоря Ляховича пересек мост Дружбы на границе Афганистана и Узбекистана.

После этого последняя танковая колонна, следовавшая из Афганистана, замерла посередине моста. Из одной из машин вышел последний советский офицер, официально покинувший Афганистан — командующий 40-й армией генерал Борис Громов. Большая группа советских и иностранных журналистов наблюдала, как он направился к другой стороне, где его встречал его пятнадцатилетний сын, сжимая в руке букет красных гвоздик. Они обнялись и шли последние пятьдесят ярдов вместе.

Наджибулла признал формальный вывод советских войск коротким заявлением: «Я выражаю свою признательность народу и правительству Советского Союза за всестороннюю поддержку и солидарность в защите Афганистана». Тщательно отрепетированная сцена на мосту Дружбы не понравилась никому из-за ее чрезмерной наигранности. Проведя всю предыдущую неделю в приграничном советском Термезе, Громов подготовился к этому шоу и спокойно вернулся в Афганистан накануне ночью. К тому же, на самом деле он не был последним офицером, пересекшим советско-афганскую границу. В течение следующих недель мост Дружбы пересекли еще несколько советских боевых подразделений. Кроме того, в Афганистане остались несколько сотен советских военных советников. Среди них был генерал Махмут Гареев, новый главный военный представитель Москвы в Кабуле. Он прибыл в Кабул 7 февраля, как раз тогда, когда моджахеды усилили обстрел афганской столицы, и война, казалось, решительно оборачивалась не в пользу правительства Наджибуллы.

Прежде Гареев был заместителем начальника Генерального штаба и, несмотря на свое хрупкое телосложение, отличался боевитостью и ярой гордостью своим татарским происхождением. Когда вскоре после 15 февраля он посетил Наджибуллу, то обычно невозмутимый с виду афганский президент был в отчаянии. Он умолял не выводить советские войска, затем — хотя бы замедлить график их вывода, и, наконец — оставить хотя бы некоторые части, пока он эвакуирует свою семью в Индию. Гареев посоветовал ему вернуть их в Кабул.