Правда, когда они не убивали и не крали у афганцев, советские солдаты доверяли местным жителям около своих баз и гарнизонов. Это доверие часто было взаимным. Единственным источником топлива для многих афганцев было горючее, которое солдаты сливали из своих машин и потом продавали им. Однажды такое сотрудничество спасло Лекарева от возможной смерти, когда его батальон должен был встретиться неподалеку от своей базы с мотострелковым батальоном из Шинданда. Когда бронетранспортер «соседей» приблизился, Лекарев был удивлен, почему никто из солдат не сидит «на броне», как обычно делалось. Причина стала ясна, БТР подъехал ближе. Солдаты прятались внутри машины от снайперов и были еще раз обстреляны в ту самую минуту, как только открыли люки. Несколько из них было убито и ранено, но никто явно не стрелял по солдатам из батальона Лекарева. Позднее Лекарев спросил одного из моджахедов, взятых в плен в ходе последующего боя, почему так произошло. «Те, другие парни приехали сюда откуда-то еще, чтобы воевать против нас, — ответил афганец, — а вы же наши ребята».

Хотя приказ о времени и месте проведения очередной операции отдавал сам командир батальона, все остальное, включая детали операции, фактически контролировали сержанты (то есть «прапорщики», как их называли в советских войсках). Такой порядок усиливал неразбериху на поля боя, ослабляя почти до нуля связь между отдельными подразделениями. Но так как большинство офицеров старалось избежать службы в Кандагарской пустыне, в 70-й бригаде было меньше командиров, чем обычно полагалось по штатам, что, по мнению Лекарева, несколько уменьшало беспорядок и помогало улучшить координацию действий во время боя. С другой стороны, и рядовых солдат здесь также было меньше. Число рядовых в роте Лекарева немного увеличивалось только два раза в год — после весенних и зимних призывов, но затем снова снижалось до среднего уровня, который составлял обычно не больше половины штатной численности в тридцать четыре человека.

Другой причиной недостаточной согласованности действий между подразделениями артиллерии и пехоты была глухота. После двух или трех выстрелов из 152-мм самоходной артиллерийской установки «Гиацинт»,[98] любой, кто находился поблизости, еще добрых двадцать минут мог слышать только звон в ушах. Отдававшиеся команды приходилось выкрикивать вновь и вновь. Расчеты этих самых громких из артиллерийских орудий обычно комплектовались солдатами из Средней Азии, причем у них почти никогда не было необходимых наушников, потому что все подобные вещи обычно разворовывались еще в пути. Недоверие между таджиками и узбеками и их российскими товарищами еще больше ухудшало взаимодействие отдельных подразделений с началом артиллерийского огня.

Лекарев как-то раз видел бронетранспортер, сгоревший из-за того, что солдат перепутал команду прапорщика и повернул орудийную башню не на пятнадцать градусов, как было приказано, а на пять градусов. Эта небольшая ошибка стоила жизни двенадцати солдатам. Но если с взаимодействием сухопутных войск между собой дела обстояли плохо, то координации действий с авиацией, насколько мог видеть Лекарев, не было вообще. Одним из подтверждений этого был налет звена вертолетов Ми-24 на его часть во время операции в провинции Гильменд.

Впервые Лекареву довелось взглянуть в глаза смерти во время обычного патрулирования, когда его подразделение было уже на полпути к базе. Он сидел на башне бронетранспортера, сопровождавшего другой конвой, когда попал под огонь из гранатометов. В тот момент, когда он заряжал свой автомат, одна из гранат разорвалась на расстоянии примерно двадцати футов от него, сбив его с БТРа. Когда он очнулся в госпитале восемнадцать часов спустя, врачи сказали, что у него тяжелая контузия и легкие ушибы, но других серьезных травм не было. Во время его пребывания в госпитале, он заметил девочку, приблизительно семи лет, которая сидела на полу неподалеку. Лекарев предложил ей часть своего госпитального пайка: шоколад и банку сгущенного молока. На следующий день она вернулась снова, а спустя еще один день пришла со своим отцом.

— Теперь ты можешь взять ее, — сказал бородатый человек в тюрбане на ломаном русском.

— Что Вы имеете ввиду? — спросил Лекарев.

— Ты заплатил калым — теперь она твоя.

Ошеломленный, Лекарев объяснил отцу, что он ничего не ожидал в ответ.

Позже он узнал еще об одном странном случае. Молодой рядовой, проезжавший на грузовике «Камаз» рядом с базой Лекарева, сбил насмерть маленького мальчика. Вскоре после этого, на базу пришел его отец с требованием поговорить с командиром бригады. Афганец требовал компенсации за смерть своего сына — мешок риса и мешок муки.

В некоторых районах Советы начали переговоры о перемирии со старейшинами и командирами моджахедов, чтобы установить «мирные зоны», через которые солдаты и мятежники могли бы проходить свободно, не обращая внимания друг на друга. Однако бывали и непредвиденные случаи. Например, однажды рота Лекарева открыла огонь по каравану моджахедов (как они считали), который на самом деле оказался свадебной процессией, двигавшейся от одного кишлака к другому. После таких инцидентов выходы за пределы базы становились более опасными, а посещение местных магазинов — и вовсе безрассудным делом из-за угрозы мести со стороны афганцев.

Однажды в январе 1988 года бронетранспортер Лекарева сопровождал конвой с запчастями для техники, когда они попали под обстрел за пределами Кандагара. По ровным интервалам между выстрелами сразу можно было понять, что стреляли опытные и хорошо вооруженные снайперы. Конвой остановился, солдаты выскочили из своих БТРов и откатились по песку под их прикрытие. Им пришлось прождать до самых сумерек, после чего конвой проследовал дальше без происшествий. Но лейтенант, командир роты Лекарева, горел желанием отомстить. «Давайте найдем тех снайперов!» — сказал он и повел восемь солдат к кишлаку, находившемуся неподалеку от места засады. Вооружившись противотанковыми гранатометами «Муха»[99] и огнеметом, они приблизились к селению с двух сторон. Когда они уже подползали к его глинобитным стенам, вдруг залаяла собака, и солдаты запаниковали. Но лай скоро прекратился, и они продолжили окружать поселение.

Когда они начали стрелять, внезапно, к удивлению солдат, жители сразу же открыли ответный огонь. Лекарев мало что помнил из этого небольшого, но яростного сражения. Другой солдат позже рассказал ему, что он видел, как тот обеими руками рыл песок, очевидно, пытаясь сделать окоп и укрыться. Сам Лекарев, к тому времени уже бывалый солдат, никак не мог этого объяснить. После того, как они разбили противника — отчасти благодаря огнемету и гранатометам, они действительно нашли в кишлаке снайперские винтовки. Это позволяло предположить, что они убили тех самых снайперов, которые обстреляли их утром того же дня.

Измотанные солдаты возвращались к своим БТРам, идя гуськом друг за другом, чтобы свести к минимуму риск подорваться на мине. Лекарев шел предпоследним. Вдруг, шедший позади него прапорщик Николай Плешаков споткнулся и упал. Обернувшись, Лекарев сказал: «Вот тебе и десантник, не может идти даже по ровному месту!» Эти слова вырвались у него прежде, чем он увидел, что Плешаков лежит неподвижно. Что-то действительно было не так. Наклонившись, чтобы помочь упавшему, Лекарев заметил, что тот дышит как-то неровно, но не обнаружил никакой крови. Только тогда он увидел, что Плешаков получил пулю в голову прямо позади уха, и эта рана ослепила его. Лекарев с другими солдатами подняли его и поспешили к своему БТРу, но тот умер прежде, чем они добрались до бронетранспортеров.

Валерий Востротин, который еще будучи неопытным лейтенантом в 1979 году участвовал в штурме дворца Тадж-Бек, в 1985 году закончил Военную академию имени Фрунзе в Москве. Теперь он был полковником и, проведя год в качестве командира воздушно-десантного полка в столице Молдавии Кишиневе, в 1986 году вернулся в Афганистан и принял командование 345-м отдельным воздушно-десантным полком, размещавшимся на базе в Ваграме, в состав которого входила и его старая 9-я рота.