-Когда доболтаешься, не забудь про меня, мой милый Слави, я хоть и не сильно молодой,но тоже еще могу кое чем помочь...
-Спасибо Е6, ты настоящий олдфренд, -
растроганно пробормотал Слави, одновременно подумав - не пережимаю? На легкую иронию френда Еб погрозил узловатым длинным пальцем с желтым крепким ногтем, по видимости насквозь пропахшим за пятьдесят два года марихуанной, именно столько времени этот волосатый дед употреблял травку, именно столько! тем самым разрушая застаревший стереотип среди врачей-консерваторов - мол наркотики разрушают здоровье и сокращают жизнь... Еели им верить, то Ебу на роду видимо было уготовлено первоначально триста лет... Эльза внесла на деревянном подносе гору порезанной пиццы на куски и струю домашности что ли... Все оживились, зашевелились, Нура с высоты почти двух своих метров чмокнула звонко в макушку Алекса и под быстрое бормотанье Еба (кушать хочется!) фамильярное обращение к богу, стали с удовольствием жевать.
Утолив первый голод - защелкали банками, резко запахло консервированным хмелем, настоящие мирные запахи - пива, пиццы, табака, марихуанны расплывались по огромной комнате со стеклянным потолком и кустами травы под сильным светом ламп. За стеклом потолка в синеве подступающего вечера сияла оранжево-красным реклама ближайшего кофе-шопа, щелкнул магнитофон и погнал в обратную сторону в шестой раз все тоже - Пинк Флойд пел про стену... Еб по праву хозяина слегка покосился, но искать дистанционный переключатель было лень, так клево сидим, пусть кричат эти парни о своем...
Слави оглядел широко улыбающуюся компанию, следствие неумеренного потребления травы и дружбы, Алекс таращился на свою длинную Нуру, Эльза гладила по пятнистой руке-лапе Еба, его Диди склонила голову ему же на плечо и тихонько подпевала в такт магнитофону, Пинк Флойду и своему настроению... Да, Еб действительно выглядит слегка уставшим, все же эти шесть? восемь? двенадцать? дней, черт, сбился со счета, для него... а зачем их считать? а вдруг какая-нибудь важная дата, ну например свой собственный день рожденья, день варенья, а какой именно день рожденья ты собрался праздновать, балда?! позволь тебя спросить, если даже имен у тебя несколько... Сэм, Слави, Джордж, он же, он же, он же... Какое такое день рожденье - указанное в ксиве или когда ты впервые заорал в этом мире, ого, стихами заговорил... Тот самый день с клятвой или первый день высадки на турецком берегу.. Мысли разлетелись от взрыва хохота, это Эб рассказывает как он в шестьдесят восьмом собрался в Париж, немного побарикадничать, но увы, встретил на трассе Амстердам-Брюсель молодую жену одного американского миллионера и... как сказал Хэминугей - прощай оружие!.. Эльза в шутку лупила разошедшегося деда, тот же в свое оправдание орал:
-Детка, твои принты в то время еще даже не были знакомы друг с другом, о чем разговор, успокойся!..
В такой уютной обстановке, почти домашней, у Слави мысли текли всегда в одном направлении - какой бы был кайф собрать всех в кучу, где-нибудь рядом, обеспечить жильем, каким-либо заработком или еще как существование, плюс конечно интересное времяпроведение, ну там сэйшена, выставки народного творчества, поездки по интересным местам и кофе-шопам... не, это не обязательно, можно и свою выращивать... к интересным людям, во! и прочая... Как бы клево курилось бы, текло и пилось бы... гремела музычка в стиле рок и других приятных хиповому уху стилях, как бы тянулась молодая поросль не к панкам-растаманам, а к старым дубам, это я про Еба конечно, и не сильно старым, но умудренным опытом, это я про себя... Какая бы была клевая преемственность поколений... ни хера каким я стилем заговорил! какая бы зашевелилась бы волосатая идейка... Движение умерло, но хиппи то остались, лаф энд фри, флаур паур... Е6 подхватил последние слова Слави, неожиданно для самого себя произнесенные вслух:
-Флау паур, Лаф, Пис, Фридом!..
И неожиданно приятным, но самую малость хрипловатым голосом, запел:
-Уэн ю ком ту Сэн-Френциско...
Все подхватили слова и мотив известной в этих волосатых кругах песни, так как даже найденная в одном из сквотов сильно намиксиренная в родословной Нура знала эту песню и в своих многочисленных цыганских юбках, с гроздью бус на шеи и цветастом платке повязанном на бедрах ни сколько не выпадала из общего хиппового ряда... А если еще и учесть что у ней в голове под кудрями!
-Уэн ю ком ту Сэн-Френциско...
На улице было тепло и сыро, с неба слегка моросило, но совсем немного, ну как будто роса летает себе понемногу, огни фонарей и рекламы выглядели призрачными, лица прохожих, редких в этом районе Амстердама в это позднее время окрашивались в неестественные цвета и тона, как. будто они вынырнули из чьих-то галлюцинаций, где-то негромко играл блюз, все было такое иллюзорно...
Может быть мы все приснились или еще снимся друг другу, но тогда это длинный, длинный сон под названием жизнь и пусть он ни когда не кончается и не кончится, моя маленькая бэби, пусть он ни когда не кончится... Партию повел саксафон, вплевший в романтические переборы гитары сексуальную струю. Все иллюзорно, и действительно может быть это длинный сон, и когда мы проснемся - будет звон, и мы все тогда поймем, все-все... А так ни чего нет, только глюки, которые видоизменяются в зависимости от состояния накурившегося... Пыхнул и причудливо видоизменяются в зависимоти от твоего состояния все окружающее тебя...
На углу двух улочек синим резко очерченным прямоугольником, резко и отчетливо виднеется дыра в другую реальность, в кафе блестящего металла и матового пластика, и даже бармен за стойкой пустынного кафе своей неподвижностью напоминает манекен из пластика, желтый, узкоглазый, черноволосый...Видимо тоже беглец, Алекс, беглец из хошиминовского рая, как и мы с тобою, Алекс...
-Мы все беглецы в этом мире, Слави, все мы беглецы, я, ты, твоя и моя чувихи, Нура же тоже бежала из нормальной жизни в мир сквотов, других взаимоотношений и безграничной любви, которую я и только я ей могу дать, Слави, ты хоть меня понимаешь, кореш?..
-Конечно, Алекс, конечно, мы все беглецы, кто же еще, все, все люди беглецы, но некоторые об этом в течении сна-жизни об этом забывают... Мы бежим, начиная от бегства из материнской тесной утробы и кончая бегством от жизни в неизвестные дали, обозванные непонятным словом - смерть...
Диди и Нура держа своих не сильно бой, но все равно френдов за руки, переглядывались понимающими взглядами - вновь они начали говорить на непонятном незнакомом языке, как будто члены тайной секты или подпольной организации, а кто же они еще, кто же! как не члены таинственной непонятно что России, бежавшие из нее и от нее, но все равно в состоянии отвязанности от жизни, в связи с коктейлем из пива, травы, гашиша и вина, говорящие на своем варварском наречии... Видимо прошлое настигает их, когда они замедляют шаг жизни...
Голубой ангел раскинул крылья, блестевшие в зеленом свете рекламы Хейнекена, это стланное чисто амстердамское явление на крыше дома - ангел голубой и реклама Хейнекена... Ангел глядел на ряды черепичных крыш, уходящих куда-то вдаль, за залив, в Амстердам-Норд, за грязные каналы, где плещется все-таки рыба и тихо покачиваются на волне хаусботы... Голубой ангел совершенно не обращал внимание на странную четверку людей, бредущих по набережной Сингела в отчетливой пустоте, так как в этот прозрачный до звона предутренний час на улицах не было ни туристов, ни диллеров, ни души... Странная четверка - один волосат-бородат, как будто из давних, смутно вспоминаемых веселых днях, с ним за руку держась, бредет спотыкаясь желтыми "Мартинсами" об булыжник мостовой обалденной наружности девушка явно с экологическим уклоном, это даже и с крыши видно... Следом высоко поднимая ноги, как будто шел по свежо вымытому полу брел слегка морщинистый с плохо выбритым лицом и в бархатном пиджаке явно с чужого плеча, то ли артист с погорелого театра, то ли статист с Голливуда... За руку статиста держалась длинная девушка цыганско-негритянско-шведской наружности... Эта странная четверка брела, слегка спотыкаясь под взглядом голубого ангела, вот уже без малого триста лет стоящего на крыше дома и даже реклама Хейнекена не портила его, четверка брела в пустынном городе неизвестно куда и если бы не первые лучи солнца, робко выскользнувшие из-за крыши этого круглого костела, было бы грустно смотреть на них... А так, в свете первых робких лучей не грустно, а лишь слегка печально...
