– Пустяки, – сказал Сварог.
– Кто бы мог подумать, когда мы сидели с вами в замке Сезара, что вы и есть будущий король Сварог… Не скромничайте, рассказы о ваших свершениях докатились и до наших окраин… Прямо хоть за мемуары садись… Интересно, а вот каково это – быть могучим королем?
Сварог печально улыбнулся:
– Вы не поверите, отец, но быть королем – уныло и тягостно. С одной стороны, ты можешь едва ли не все, что только в голову взбредет, с другой – в один прекрасный момент обнаруживаешь, что жизнь тебя гонит по колее, из которой ни за что не выбраться…
– Вот потому-то я бы свою нынешнюю вольную жизнь и не променял бы ни на один королевский трон, сколько их ни есть, уж простите на глупом слове. Самая большая неприятность, какая может случиться с лесным бродягой, – поймают да поволокут вешать. – Отец Грук широко улыбнулся. – Хорошо еще, что вы, ваше величество, определенно не стали пока что заматерелым королем. Иначе и пальцем бы не шевельнули ради какого-то случайного знакомого и парочки незнакомых вовсе…
– Тут другое, – сказал Сварог тихо. – Быть может, именно с вами об этом и следует поговорить, отец… Вас ведь, как я понял из судейских бумаг, не лишали сана… Я убил недавно почти тридцать человек. Не сам, конечно. Короли ведь никого не убивают сами, если они не законченные садисты… И у меня тягостно на душе.
– Что случилось? – спросил отец Грук столь же негромко, посерьезнев лицом.
– Мы сделали одну… находку, – сказал Сварог. – Простите, не буду углубляться в детали. Скажу только, что я в жизни не сталкивался со столь грандиозной загадкой, с таким… Нужно было устранить свидетелей, оказавшихся случайно посвященными в тайну. Я отправил их в ссылку, но министр полиции послал человека подорвать судно, на котором они плыли… И я ведь знал! Я прекрасно читал по его роже, что чем-то таким кончится, но предпочел внушить себе, что ничего не замечаю и не подозреваю… Знали бы вы, как мне сейчас мерзко…
После долгого молчания монах спросил, опустив глаза:
– Чего же вы хотите? Отпущения грехов?
– Не знаю. Возможно… Я никогда не исповедовался, и мне никогда не отпускали грехи, я просто не представляю, чего хочу и что мне нужно…
– Вообще-то грехи отпустить легко, – сказал отец Грук. – Произнести соответствующую формулу, и все, согласно догмам, будет улажено… Вот только, не хочу вас обманывать, не бывает полного отпущения грехов без покаяния. Можете вы сказать, что каетесь? Прислушайтесь к себе… Каетесь вы, или…
– Не знаю, – сказал Сварог. – Самое печальное, что не пойму толком.
– А какие могут быть последствия в этой вашей находке – хорошие или злые?
– Это пока что решительно неизвестно.
– Вот в таком случае и не порите вы горячку, ваше величество, – сказал монах с грубоватым участием. – Я не пытаюсь вас утешить, я говорю вполне серьезно. Коли уж неизвестно пока, к добру эта тайна или к худу, рано выносить окончательные суждения о каких бы то ни было человеческих поступках, верно вам говорю… Значит, вот оно что… Вы вспомнили о тех и решили быть милосердным? Ну что же, снова мы возвращаемся к дискуссиям о превратностях судьбы. Как знать, если бы они не погибли, мы бы и не выжили… Не переживайте, ваше величество, а положитесь-ка вы на Божье милосердие, оно ведь существует, если даже закоренелые грешники вроде нас в последний миг избавились от петли. Не могло же такое свершиться само по себе, без Божьего попущения… А вот кстати, как вы тут вообще оказались, в нашей глуши? Или просто-напросто к себе в Хелльстад едете без особой огласки?
– Да нет, у меня дело именно здесь, – сказал Сварог. – На озере Гиун. Слышали о таком?
– Кто же не слышал? Ну да, Проклятое Озеро…
Вновь преисполнившись прежней деловой хватки, Сварог спросил небрежным тоном:
– А что, есть какие-то легенды?
– Хо-хо! – сказал отец Грук, тоже, кажется, довольный, что тема разговора переменилась. – Это же Каталаун, ваше величество! Дебри, чащобы, горы, глухомань… В местах вроде этих обо всех мало-мальски примечательных уголках сложены то веселые, то жуткие легенды, иногда основанные на некоей реальности, иногда из пальца высосанные скучающими кумушками и суеверными придурками. Урочища, мельницы, броды, долины, ручьи, старые развалины, перекрестки дорог… Решительно о каждом местечке что-нибудь да плетут. Куда ни плюнь – поверье. Что ни возьми – легенда. Нет, конечно, я не отрицаю, иногда и в самом деле бывает такое, что человек непривычный может рехнуться запросто. Всю жизнь провел в этих краях, насмотрелся…
– А что там с озером?
– Вот насчет озера, верно вам говорю – сплошные бабьи сказки. Что там в незапамятные времена, когда не было еще озера, а была только речушка, стоял на берегу дом, где обитал анахоретом один чернокнижник. Как ему и положено, по ночам при черной свече чертил пентаграммы, душевредные фолианты мусолил, вызывал, соответственно, духов. Вот и вызвал… однажды. На свой хребет. Откусил кусок не по хавалке. Демон, рассвирепевши вмиг, разметал дом в щебенку да вдобавок запрудил реку и устроил озеро, чтобы и следа не осталось от жилища. Другие говорят, что это сам чернокнижник все устроил, когда его приехали арестовывать гвардейцы из самой Равены. И не погиб вовсе, как в первом варианте, а благополучно обернулся то ли огненным драконом, то ли просто черным вороном и улетел неведомо куда. А гвардейцы с тех пор бродят призраками по берегам и, как положено, утаскивают в озеро всякого, дерзнувшего под покровом тьмы… Ерунда все это, ваше величество. Дом там, точно, когда-то стоял, в нем и в самом деле обитал какой-то нелюдим, чуть ли не алхимик. В ясную погоду даже крышу видно в глубине. Вот только я, как человек, умудренный кое-каким… специфическим житейским опытом, полагаю, что насчет алхимика все врут, и на самом деле этот тип примитивно держал притон для тогдашней лесной братии, а вся болтовня насчет алхимии и чернокнижия была пущена в обиход исключительно для того, чтобы никто не совался в те места, и стражники тоже. Это как-то более прозаически выглядит, но похоже на правду. Знавал я одного оборотистого малого, промышлявшего на больших дорогах. Изобретательный был человек, с буйной фантазией.
Кубышку свою он держал под полом на заброшенной мельнице, и, чтобы кто-нибудь ненароком не наткнулся, обставил все так, будто на мельнице обитает целая орава призраков. Целые представления устраивал – наряжал своих ребят в простыни, и они ночами вокруг мельницы болтались с фонариками в зубах, какие-то хитрые порошки в Равене раздобывал и устраивал такие фейерверки, что вся округа зубами от страха стучала и обходила мельницу десятой дорогой. И горлышки от кувшинов у него были под крышей понатыканы, чтобы от малейшего ветерка завывало нелюдским воем, и сосуд с ртутью и золотыми монетами в трубу замуровал – днем он от солнышка нагревался, а ночью холодел, и получались такие удивительные звуки, будто по мельнице что ни ночь чертячьи свадьбы гуляли со всем прилежанием. И ведь все верили… Я у него исповедь принимал, когда он получил ножом под ребро и отдавал концы. Так и узнал. Но никому, конечно, не рассказал – тайна исповеди, грех… Так что вся округа до сих пор на мельницу не сует носа – горлышки-то до сих пор воют, и сосуд по-прежнему в трубе… В глотке пересохло даже от таких длинных тирад…
Сварог, без труда уловив намек, придвинул к нему чеканный кувшин, и отец Грук, не чинясь, наполнил свою чарку.
– Ваше здоровье! Так вот, о Проклятом Озере… Какой-то затворник там и в самом деле жил в старые времена, и дом стоял, пока не ушел под воду, когда случился обвал. Охотно верю, что его и в самом деле приезжали арестовывать некие государственные люди, и их там перерезали втихомолку – знаю я ребят, которые как-то, лет десять тому, находили у озера и старинные монеты, и проржавевшие мечи, и часы, и еще всякие мелочи из тех, что ни один нормальный человек просто так не выбросит. Бляхи с конской сбруи, еще что-то…
– И где это все теперь?
