И провалился в глубину.
Стенок ванны уже не нащупать, он бешено молотил руками и ногами, не находя опоры, в глаза хлынула вода, и пришлось зажмуриться, ничего не соображая от ужаса. Воздуха в груди почти что и не осталось, вода, ставшая холодной, быстро волокла Сварога неизвестно куда. Превозмогая резь, он открыл глаза, инстинктивно рванулся туда, где казалось светлее.
И вынырнул под солнечный свет и голубое небо, фыркая, кашляя, отплевываясь, старался удержаться на поверхности, он вообще-то неплохо плавал, течение волокло его то к берегу, то на стремнину, а по берегу за ним неслись азартно вопившие всадники, и что-то свистело у них над головами, а потом свистнуло и у него над головой. Арканы. Полосатые, черно-белые. Две жесткие колючие петли туго захлестнули поперек туловища, всадники враз остановили коней и потянули Сварога к берегу. Косо волочась поперек течения, давившего на тело упругим напором, выплевывая воду, он смятенно думал одно: откуда в степи такая река? И, только оказавшись на сочной зеленой траве, осознал, какой он идиот, – его ведь достали наконец…
А всадники хохотали от души. И Сварог уже рассмотрел, что их высокие лошади ничуть не похожи на монгольских, а сами они, светловолосые и светлобородые, на монголов. Он сидел на траве, а они высились над ним, люди в чешуйчатой броне, ярких разноцветных плащах и остроконечных шлемах с гирляндами лисьих хвостов. Самые что ни на есть реальные, хотя им никак не полагалось быть.
Потом один из них расстегнул большую затейливую пряжку на правом плече и сбросил свой желтый плащ к ногам Сварога. Сварог встал, закутался в плащ. Подъезжали новые всадники, сужая кольцо вокруг него, и вдруг в одном месте кольцо разорвалось, почтительно освобождая проход кому-то важному, и прямо к Сварогу направился человек с золотой цепью на груди, в золотом широком поясе, с властным лицом начальника. Шлем его был позолочен и украшен черно-бурыми хвостами, а не рыжими, как у остальных. За ним вели белую лошадь, а рядом с лошадью бежал косматый старик без доспехов и без оружия, то и дело разражавшийся ликующими воплями.
– Теперь ты видишь, Великий Меч, что я… – заорал он.
– Что твоя голова пока что остается при тебе, – бросил вождь, не оборачиваясь, и воины расхохотались, качаясь в седлах.
Взмах руки, перехваченной в запястье широким золотым браслетом с драконьими головами, – и всадники рассыпались в стороны, поскакали, сбились табунком метрах в ста, да так и стояли там. Остались только вождь, его коновод и лохматый старик, весь увешанный диковинными амулетами. И Сварог, понятно, запахнувшийся в желтый плащ, из-под которого торчали босые ноги. Сварог оказался выше всех ростом. Он попытался сообразить, почему так вышло, что он прекрасно понимает их язык, но догадки в голову не шли.
– А я совсем собрался было отрубить ему голову, – непринужденно, словно старому приятелю, сказал Сварогу вождь, кивая на старика. – Но он оказался прав. Дым зелий и заклинания и в самом деле позволяют путешествовать во времени.
– Я один помню великое знание, я последний… – завопил старик, отчаянно тряся амулетами.
– И теперь я буду тебя беречь, успокойся… – сказал вождь, вновь повернулся к Сварогу: – Я Нохор. Великий Меч… и кто-то там еще, есть другие титулы, ничуть не тусклее. Но все они – преждевременная лесть. Великие свершения требуют великих походов. Великие походы требуют не только множества воинов, но и немалого числа военачальников. И если случается так, что сказки про древнее искусство колдунов оказались правдой, можно взять военачальников, которые давно умерли… или еще не родились. Как ты.
– Но я-то родился, – буркнул Сварог, чуточку ошеломленный деловым напором.
– Это неважно. Я умер для тебя, ты не родился для меня, но вышло так, что мы встретились.
Глаза у него были желтые и холодные, рысьи. Сварог видывал рысей, а одну даже убил в Забайкалье, хоть и нечестно, из автомата. Сейчас автомата не было, а Нохор опаснее десятка рысей…
Сварог отер ладонями мокрые волосы, мокрые усы. Мыслям далеко до полного сумбура, но все равно потрясение оказалось сильным. И Сварог оторопело молчал. Потом открыл рот. И бухнул:
– Может, это твоя могила и есть…
– Где?
– Там… – Сварог поднял руку, но спохватился, что не знает, в какую сторону показать. – Там, где я был… живу…
– Возможно. У каждого из нас когда-нибудь непременно будет могила. И я не настолько глуп, чтобы рассчитывать прожить… сколько ты говоришь, старый, нас с ним разделяет?
– Две тысячи лет! – ликующе заорал старик. – Ради тебя я превозмог две тысячи лет! Я…
– Две тысячи лет, – сказал Нохор. – Я не рассчитываю даже на сто лет. – Он улыбнулся одними глазами. – А там, рядом с моей могилой, нет ли случайно твоей?
«А кто его знает, – подумал Сварог. – Может, мы там оба, и Света сейчас нас обоих раскапывает… Кто же это – готы, динлины? Или один из многочисленных народов, от которых не осталось имен? К тому же каждый народ всегда именовал себя совсем не так, как называли его соседи…»
– Я не хочу… – вырвалось у него.
– Может, и не хочешь, – сказал Нохор. – А может, и хочешь. Этот старый болтун, пытаясь мне объяснить свои секреты, твердил, что будто бы не в состоянии уволочь того, кто этого не хочет. Что-то похожее говорил. Он ужасно много болтает, но я не слушаю, признаться, потому что меня интересует конечная цель, а не сопутствующие ей потоки высокоумных слов. Он не врал, что сможет забраться на две тысячи лет вперед и умыкнуть оттуда подходящего человека. Я в этом убедился. И этого мне достаточно. Тебе, я думаю, тоже. Сейчас тебе принесут оружие, одежду, приведут коня. Тебе будет интересно. У меня уже есть трое таких, что умерли сотни лет назад, но ты первый из тех, кто еще не родился…
Глаза, спохватился Сварог, нельзя смотреть ему в глаза, а я смотрю! Он опустил голову, уперся взглядом в сочную зеленую траву, потом посмотрел на реку, широкую, полноводную, быструю, высохшую в незапамятные времена. В те времена, которым предстояло еще наступить тысячи лет спустя. А в «незапамятных» временах он сам сейчас пребывал.
Сомнений в реальности происходящего у него не было решительно никаких. Однажды в далекой жаркой стране – не в той, где Аллах, а там, где посреди столицы, на площади, стоял каменный лев, – он допился до белой горячки и с тех пор считал себя знатоком галлюцинаций. Да наверняка таковым и был, как всякий, кому довелось столкнуться с Белой Леди (как выражался интеллигентнейший алкоголик доктор Зуев, раза три в год тихо гонявший из-под стола опричников, чекистов и вовсе уж экзотическую нечисть вроде друидов). Вокруг, без сомнений, была стопроцентная реальность – с яркой зеленью, шумом реки, запахами конского пота и нагретых солнцем кольчуг, и кожаной сбруи, и пропыленного плаща, в который кутался Сварог. С влажной землей под ногами и ветерком. С неизвестным Истории вождем Нохором, приверженцем крайне оригинальных методов вербовки новобранцев, явно не собиравшимся упрашивать или давать время на раздумье. Единственная поблажка, на которую вождя хватило, – не наезжать, с легкой улыбкой ждать, пока опамятуется ошеломленный небывалым прибытием на сборный пункт очередной рекрут.
«А почему бы и нет? – подумал вдруг Сварог. – Почему бы и не стать генералом доисторической конницы? Как бы там ни обстояло, хуже не будет. Это главное. Хуже не будет. Понижают в должности здесь наверняка просто – булавой по темечку. Зато и не превращают в дерьмо собачье в огромных кабинетах, не заставляют строить социализм на другом конце света, бегать за водкой для столичного генерала и нежно поддерживать его превосходительство за локоток, пока оно блюет с крыльца. Деньги здесь не деревянные, а золотые, а подлецов можно вешать, если найдется поблизости дерево. И все такое прочее. Но самое, самое главное – здесь попросту режут и жгут, не подводя под все это идейную базу…
Вот только – воздух… „Мы обрушились с неба, как ангелы, и опускались, как одуванчики“. Все правильно, и некоторых из наших в самом деле кончали еще в воздухе (отчего оставшиеся в живых им порой завидовали), но все равно непосвященному не понять, что такое для десантника, отнюдь еще не старого, провести остаток дней своих прикованным к земле. К тому же…» Сварог чутко прислушался. Где-то над самым ухом явственно слышалось далекое ворчание моторов, гудение дрянных, советской работы, водопроводных труб, орал магнитофон, под гром оркестра с божественной хрипотцой надрывалась Эдит Пиаф:
