— Я…
— Не надо, — взмолилась она, уже почувствовав, что последует за этим. — Кофе… готов.
Ей казалось, что, когда он это скажет, все закончится. Она никогда больше его не увидит. И, осознав это, удивилась тому, что ей уже необходимо разговаривать с этим мальчиком, ощущать его присутствие в своей жизни.
— Анна, — снова заговорил он. — Я не могу без тебя жить.
Сказав это, он растерялся и замолчал. Она тоже молчала, глядя, как кипяток становится коричневым от растворимого кофе, и думала, что почему-то ей не хватает сил сказать ему — уходи…
— Господи, — прошептал он, — на тебя это не произвело никакого впечатления…
— Кофе, — в сотый раз повторила она совершенно равнодушным голосом.
— Анна, ты слышишь меня? Я тебя люблю…
— Зачем? — повернулась она к нему, и он увидел в ее глазах страх и отчаяние. — Зачем ты это мне говоришь? Неужели не понимаешь, что мы никогда не сможем…
— Почему?
— Потому, — отрезала Анна. — Сколько тебе лет?
— Мне? — переспросил он. — Какая разница?
— Большая, — усмехнулась Анна. — Потому что…
— Какая глупость, — засмеялся он. — Бог ты мой, какая это глупость…
— Это не глупость совсем, — устало проговорила Анна. — Я ведь тебя старше… Намного старше.
— Мне кажется, ты заблуждаешься, — сказал он. — Ты меня младше.
Он прошел в кухню.
— Где кофе?
— Послушай, — сказала она. — Я, кажется, ясно тебе сказала…
— Ничего ясного я не слышал, — покачал он головой, размешивая кофе. — Какая-то сплошная загадочная муть про возраст… Ты так зациклилась на своем возрасте?
— Нет, — ответила она. — Просто…
Анна хотела сказать, что она его не любит. Но слова отказывались ей подчиняться. Она вспомнила: «Одна жена да спасет одного мужа…» Но — не этот мальчик, похожий на Кинга… Она вообще никого не может спасти. Это ее всегда кто-то спасает. Как и сейчас… Нет, не за его счет.
— Я…
Она снова начала и — не смогла.
— Слушай, — попросил он. — Я очень хочу кофе. Давай оставим разборки на потом… Кстати, я сегодня был на исповеди. Как ты хотела… Видишь, я все делаю, чтобы… — Он помолчал и тихо сказал: — Чтобы быть к тебе ближе…
Он теперь пил кофе, продолжая смотреть на нее. Точно высказанная правда больше не тяготила его. Освободила…
— Не ко мне, — покачала она головой. — К Нему…
— А Он так решил, — улыбнулся Даниил. — Чтобы я приблизился через тебя… И вообще — неужели ты веришь в случайности?
— Ты не можешь меня понять? — спросила она с отчаянием в голосе.
— Могу, — сказал он. — Я могу все в тебе понять и принять… Я даже не знал, что это возможно… Что однажды появится женщина, от которой мне ничего не будет нужно, кроме одного — чтобы она была рядом… Просто дышала рядом. Ждала меня. И остальное — все кажется мне от лукавого… И другие женщины мне представляются унылыми. Однообразными… Когда мы познакомились, я даже удивился, потому что никак не ожидал встретить именно такую женщину, которой мне так не хватало… И какая мне разница, сколько тебе лет? Ты хочешь, чтобы я ради общественного мнения застыл навеки в компании обычной девицы с опилками в голове и мыльной оперой в душе?
— Ты не хочешь понять…
— Ага, не хочу… Я уйду, если ты сейчас скажешь: «Ты мне безразличен. Я не хочу тебя видеть».
— Ты… — начала она и впервые подняла глаза. Встретившись с его глазами, она увидела там такое ожидание и… страх, что она все-таки сейчас солжет… Она зажмурилась, по-детски, и вспомнила себя. Много лет назад. «Я люблю тебя…» — «Что прикажешь делать по этому поводу?» — «Мне будет восемнадцать…» — «Я рад за тебя. Мне уже никогда не будет восемнадцати…»
«Да, Кинг, — прошептала она мысленно. — Я тебя слышу… Я слышу тебя…»
Не открывая глаз, она мягко дотронулась до его руки и вздрогнула. Ей снова показалось, что она касается Кинга, и этого мальчика прислал именно Кинг.
— Ты живешь с призраком, — тихо проговорил Даниил.
Или Кинг? Она почти перестала их различать.
— Ты живешь с призраком, а должна жить с живым человеком…
— Я не имею права, — прошептала она, открывая глаза.
— А кто тогда имеет право на любовь? — нежно убирая прядь волос с ее лица, прошептал он. — Кто?
Она почувствовала, что поддается. Ей больше всего хотелось сейчас, чтобы его рука как можно дольше оставалась там, рядом с ее волосами. Ей хотелось ощущать его тепло, и ее рука потянулась к нему помимо ее воли. Она остановила себя.
«Ты не имеешь права, — холодно напомнила она себе. — Ты не должна портить этому ребенку жизнь. Пользоваться его чистотой, его романтизмом… Ты не имеешь на него права!»
— Нет, — прошептала она. — Нет. Ты все придумал… Ты даже за меня придумал…
Его рука остановилась, замерла. Он стоял, выпрямив спину, как будто она его только что ударила.
— Я… Я хочу, чтобы ты ушел, — прошептала она, все еще стараясь смотреть в сторону.
Он продолжал стоять не двигаясь. И тогда она крикнула:
— Ты слышишь? Я хочу, чтобы ты ушел!
Она заставила себя открыть глаза, только когда хлопнула дверь.
Она снова была одна. Он ушел молча, ничего не сказав.
— Господи, как же он должен меня теперь ненавидеть, — с горечью прошептала она. — И как я сама себя теперь ненавижу…
* * *
Она металась по квартире, как тигр в клетке, и от беспорядочных движений становилось немного легче. Правда, стоило ей остановиться на минуту, и она снова вспоминала лицо Даниила, а потом — Кинга, и наоборот. В конце концов их лица совместились, объединенные болью.
Потом она приказала себе лечь и попытаться заснуть. Чтобы немного отвлечься, включила Гребенщикова, на самой маленькой громкости. Так и засыпала — под его шепот, почти не различая слов.
Сон ей приснился какой-то дурацкий и почему-то страшный. Вроде бы там ничего ужасного не происходило. Никто не гнался за ней. Разве что почему-то на месте их маленькой церкви был бассейн. В бассейне плескались голые девицы, они плавали с ненатуральным хохотом, как в фильме «Калигула». Она почему-то подумала, что тела у них омерзительные. Хотя вроде бы все было нормально с фигурами, да в то же время Анне почему-то они казались свиными окороками. Она стояла, все еще не в силах понять, куда делась церковь. Наконец она решилась спросить у одной из девиц — где церковь? Тут же была церковь…
Девица вытаращилась на нее и расхохоталась:
— Да кому сдалась тут церковь? Тебе, что ли? Так тащись в монастырь, дура недоделанная…
Анна вздрогнула, удивляясь ненависти, переполняющей эту девицу, — вроде они незнакомы, тогда почему?
Она вдруг поняла, что церкви и в самом деле больше нет. Ей стало больно. Так больно, что она закричала. Ей хотелось прогнать криком этих голых дур — не только из бассейна, из жизни вообще! Она даже ощутила собственную правоту — ведь они тоже выгоняли ее из жизни, значит, она тоже имеет право! Ее всю жизнь пытаются уничтожить. Ей всю жизнь указывают место.
— Может быть, я одна не буду смеяться…
Она услышала хрупкий детский голосок откуда-то издалека. Увидела девочку с хмурым взглядом. Словно предчувствующую, что эта толпа непременно попытается раздавить ее.
— У вас ничего не выйдет! — закричала она. — Ничего! Это вы не имеете права на счастье! Вы — подлые, грязные, напичканные бесами, как фаршированные баклажаны чесноком! От вас смердит, как от разлагающихся трупов!
Они смеялись. Повизгивая, смеялись… Как свиньи. И она увидела, что они и есть свиньи. И вместо носов у них — пятачки… Это было так страшно, что она побежала прочь. Ветки хлестали ее по щекам, но она знала — ей надо на открытое место. Туда, где видно небо. Чтобы удрать отсюда. Потому что там, на открытом месте, ее ждет лестница на небеса…
* * *
Она проснулась. То ли от собственного крика, то ли от песни, которая доносилась в открытую форточку.
— Господи, — прошептала она. — Как хорошо, что это был только сон…
Почему-то не уходило омерзение, она все не могла забыть этих жутких баб в бассейне…
