Красавица и чудовище, отметил он про себя и невольно усмехнулся тому, что нашел для этой необычной пары такое банальное название.
Людка тоже не отводила глаз от странной пары, стиснув Димин локоть.
— Бли-и-ин, — прошептала она очень тихо. — Вот с кем бы я познакомилась поближе…
Он обернулся, удивленный, — почему-то ему почудилось, что она тоже говорит о красавице. Но Людка восхищенно глядела на ее спутника.
— Ты хоть знаешь, кто это? — шепотом спросила она. — Это звезда мирового масштаба… Его в Голливуд зовут. Говорят, лучше его никто сейчас не может написать сценарий триллера… А тут ему и делать нечего. Все убогонькое, все в жанре «чтоб народ понял». Бедный мужик! Не может уехать из-за этой твари…
И ее глаза сверкнули недобрым огнем, которым она с удовольствием испепелила бы его спутницу, если бы Бог наделил ее вдруг такими способностями…
— Ты просто…
Он не договорил, боясь обидеть давнюю подругу. Но она поняла.
Презрительно фыркнула и договорила за него:
— За-ви-ду-ю? Ей? Она же василиск. С какой стати мне завидовать ей? Хотя… Если честно, да. В одном. Я полжизни бы отдала за право любить этого человека. А она — не хочет даже просто принимать его любовь, не то что самой попробовать любить. Она неспособна любить никого, кроме себя самой. Маленькая, бездушная куколка Барби с наклеенными ресницами…
— Во всяком случае, он ее любит, — заметил тогда Дима. — А тебе не кажется, что это его право? И совсем не такая она бездушная — посмотри, как печальны ее глаза…
— Да брось ты, — хмыкнула Людка. — Она же первоклассная актриса. Она тебе что хочешь сыграет и покажет. От бесконечно опечаленного взора до стриптиза с «золотым дождем». Хотя последнее действие ей удается все-таки лучше…
Он покачал головой, вспоминая тот вечер, и рассмеялся.
Тогда ему показалось, что Людка несправедлива.
Тогда они оказались рядом, и она просто молчала сначала, а потом поинтересовалась, нравится ли ему здесь. «Вы ведь тут в первый раз…» — «Откуда вы…» — «Это видно… — Она тихо засмеялась. — Вы смотрите вокруг с таким выражением благоговейного испуга, что становится понятно: вы еще не привыкли к вычурным позам». — «Вы, на самом деле, угадали…»
Их разговор становился все более дружеским, уединенным, словно их обоих уже ничего вокруг не заботило и они пришли сюда с одной-единственной целью — встретить друг Друга.
И Дмитрий сам не заметил, как позволил ей завладеть собственной душой, собственной жизнью, собственными мыслями, чувствами, помыслами — всем, что еще недавно казалось ему столь важным и принадлежало только ему самому…
И только потом, уже оказавшись дома, в одиночестве, улыбаясь чему-то таинственному и манящему, он все-таки спросил себя — а она?
Впустила ли его в свою душу она?
Но ему не хотелось тогда находить ответ на этот вопрос.
Ему нравилось придумывать себе сказку о прекрасной принцессе-красавице, находящейся в плену у злого чудовища.
И когда однажды она приехала к нему, он почувствовал себя прекрасным принцем и был счастлив достаточно долго… Ровно три года.
«Вот такая ерунда», — подумала Тоня, вешая трубку. Она только что поговорила с мамой. И с Пашкой.
И ей стало обидно, что она сейчас так далеко от них. И вместо Пашки сидит Шерри. Она даже попробовала пожалеть свой подарок — но из этого ничего не вышло.
Она даже подумала, что ей почему-то совсем не обидно. Как будто эти духи и были предназначены для Шерри…
— Ты чай будешь? — спросила Шерри.
— Буду, — покорно ответила Тоня, хотя ей совсем не хотелось никакого чая. И еще ей совсем не хотелось разговаривать с Шерри. Она просто боялась с ней разговаривать. Вдруг что-нибудь вырвется ненароком?
Про Бравина этого…
При одном только воспоминании о нем ее передернуло. Даже тошнота подступила к горлу…
Эта круглая голова с оттопыренными ушами и взгляд — самоуверенный и трусоватый… И почему такими вот взглядами обладают все, кто хочет показаться круче и сильнее всех?
А поэтому, наверное, что — жалкие на самом-то деле личности…
Трусливые, жалкие и… В общем, чудаки на букву «м».
И она даже рассмеялась, потому что стало немного легче. Не дура же Шерри, в самом деле… Должна разобраться, что перед ней за уродец…
А потом подумала — а если нет? Любовь, как известно, горазда обожествлять козлов. И Шерри так и будет сходить по нему с ума. Пока она не знает, что с Бравиным все, конец, поэтому ей кажется, что все зависит от нее. А что будет потом, когда правда встанет перед ней и она поймет, что ничего от нее уже не зависит?
Тоня поежилась. Сама мысль об этом казалась ей страшной. Лучше и не думать об этом сейчас. Потом как-нибудь… Когда уже не будет возможности спрятаться от нее, мысли этой… «Вот тогда и подумаю», — сказала она себе, решительно прогоняя из сознания отвратительную бравинскую физиономию.
И тут же, в отдалении будто, кто-то тихо сказал: «Ах, дура ты, Тонька, дура… Вот отработала из-за своей подруги, стоишь теперь за плитой, а та и делать ничего не стала… Голову себе ее проблемами забиваешь, своих будто нет… Кто о тебе-то подумает? Сейчас будешь весь вечер стоны ее слушать, вместо отдыха честно заработанного, нет чтоб телевизор посмотреть или книгу почитать…»
Она привыкла уже к разговорам с самой собой и признала правоту в этих словах, но ответила: «Ничего, в конце концов, я же не самое главное…»
«А она что, самое главное? — тут же усмехнулось Тонино „альтер эго“. — Вот сейчас тебе тут стенать про здоровье начнут голосом полузадушенным, а у тебя самой будто стальное это самое здоровье… И духи ей отдала… Что у тебя дома, склад, что ли? Дура ты, Тонька…»
«Ну, пускай дура… А здоровье у меня и в самом деле лучше, у нее все время давление падает, так что…»
«Ага, давление у нее падает, — вредно усмехнулась Тоня-вторая. — Сексуальная активность у нее вот только не падает совсем!»
Тоне до Шерриной сексуальной активности никакого дела не было, поэтому она отмахнулась от трезвых доводов рассудка и пошла с Шерри пить чай.
В конце концов, может, и прав был внутренний голос, но и в Тониных рассуждениях была правота.
«И вообще, мама всегда говорит, что главное — доброй быть самой, а остальные люди от тебя научатся…»
Шерри сидела притихшая, словно подслушала Тонины «задушевные» разговоры с самой собой, и смотрела в окно. Тоня вдруг остро ощутила, что их с Шерри жизнь похожа на эту вечернюю черноту — без надежды на какой-то просвет… Работа, работа, работа — и никакой радости. Даже в любви им везло как утопленницам. Что у Тони парень был «хоть куда», что у Шерри Бравин — урод, каких поискать еще…
И ей стало так жалко и себя и подругу, что слезы подступили к глазам, а в горле застрял ком…
Только вот надо было сдержаться, виду не показать, спрятать ненужные эмоции…
— А… он не приходил? — тихо спросила Шерри. — Не спрашивал меня? Не искал?
Тоня молча покачала головой.
— Может быть, он заболел, — вздохнула Шерри. — Или это… с похмелья мучается…
Она уже пытается найти ему оправдания, устало отметила про себя Тоня. Она уже чувствует себя виноватой перед этой скотиной…
Ей так хотелось крикнуть, чтобы Шерри не смела этого делать, потому что он самый что ни на есть подлый козел, этот Бравин, и что он даже мизинца Шерриного не заслуживает…
По она сдержалась.
— Давай пить чай, Шерри, — глухо сказала она и даже выдавила из себя улыбку. — Все… Все у нас хорошо будет. Вот увидишь…
И хотя сама не верила своим словам, она еще раз улыбнулась и увидела, что у Шерри в глазах блеснула надежда на правоту подруги — у них двоих все и на самом деле будет хорошо.
— Знаешь, Тонь, — сказала она тихо, — вот заработаем мы с тобой денег и поедем в Ирландию.
— Куда? — удивленно переспросила Тоня.
Шерри вскочила, пробормотала: «Сейчас покажу», убежала в комнату и через несколько мгновений вернулась, таща в руках столетний журнал «Отдохни», потом полистала его в поисках нужной страницы и торжествующе положила на стол перед То вей.
