Грань между бредом и реальностью оказалась зыбкой. Приходя в сознание, я ощущал всем телом холодную влагу, забиравшую внутреннее тепло. Наркотическое забытье уходило, неосязаемая грань умчалась назад, я очнулся. По-прежнему моросил мелкий «грибной» дождик, над поляной мчались низкие облака, фосфоресцирующий циферблат часов, оказавшийся при пробуждении перед глазами, сказал мне, что сейчас полшестого утра. Я лежал на мокрой траве в самом центре поляны, жадно вбирая запахи зелени и земли. Вся одежда насквозь промокла, тело дико ломило – то ли с наркотического похмелья, то ли от неудобной позы. Голова на удивление была ясной, только во рту стоял устойчивый металлический привкус.

Я осторожно сел, потом, борясь с болью в мышцах, поднялся. Поляна пуста, ни следа синего «Опеля» и «Жигулей», нет майора Гатаулина, или как там его, вместе со всей группой захвата. Я свободен и жив. На земле валялась моя сумка. Я поднял ее и устроился под ближайшей березой, намереваясь сменить одежду и согреться народными методами. Все вещи оказались в полном порядке, похоже, моим багажом не интересовались вообще – было бы глупо скрывать следы обыска после того, что со мной тут сотворили. Я переоделся в спортивный костюм, выудил из сумки зонтик, купленную в Сергиевом Посаде водку и оставшийся с дороги шоколад. После нескольких изрядных глотков я перестал трястись от холода. Дерево защищало меня от дождя, и, закурив, я решил пока не выбираться на шоссе, а еще побыть здесь, на природе, обдумать случившееся.

Складывая в пакет мокрые вещи, я неожиданно обнаружил паспорт, заботливо вложенный в карман и лишь слегка отсыревший под кожаной обложкой. Деньги в сумке и в карманах тоже целы, хотя у меня была при себе заманчивая для мелкого грабителя сумма. Все это лишний раз подтверждало, что моей персоной заинтересовались серьезные дяди. Ломать голову над тем, кто они такие, не имело смысла, всё равно не догадаться. Интересно только – что же они спрашивали еще? Последний вопрос из запомнившихся был про родителей, а сколько их было потом? Дрянь, которую мне вкатили, погрузила меня в транс, подобный гипнотическому, говорить я мог только правду. А времени у допрашивающих было достаточно для того, чтобы узнать историю моей жизни с большими подробностями. Ну и? Какую коза ностра или очень тайную государственную спецслужбу заинтересуют факты из биографии железнодорожного диспетчера Кириллова Ю. С.? Похоже, кое-кого ожидало крупное разочарование. Меня приняли не за того.

За такими вот мыслями промелькнул почти час. Наконец я направился к магистрали, присутствие ее выдавал прорывавшийся иногда сквозь лес глухой шум мощных грузовиков.

Ветер стих, вместе с ним угас и дождь, а к тому времени, когда я вышел из лесу и ступил на мокрый асфальт, восточная часть неба очистилась от туч.

Где-то около семи утра я тормознул утренний калязинский автобус, тоже «Икарус», но другой модели, а еще через полтора часа прибыл на место, в село примерно в сотню дворов с красивым названием Клены. Солнце сияло вовсю на чистом небе, при его свете все пережитое казалось глупым спектаклем, горячечным бредом, но только не моим собственным недавним прошлым. Первым по дороге от остановки был дом моего дяди, брата матери, Михаила Владимировича Березина. Меня встретили закрытые ставни, на двери веранды уныло темнел большой замок. Странно, последнее письмо от дяди Миши я получил неделю назад, перед самым отпуском, в нем не было ни слова про какие-либо поездки. Все прояснилось очень быстро. Меня окликнула соседка, одинокая старушка Катерина Максимовна – баба Катя. Вскоре я сидел у нее дома, в чистенькой горнице с иконами в одном углу и стареньким черно-белым телевизором в другом, пил чай с бабкиными куличами, а Максимовна тем временем вводила меня в курс дела.

– Уехал твой дядька, в Орел уехал уж дня четыре как. Телеграмму от Кольки принесли вечером, так он на следующее утро на первый автобус – и был таков. Колька опять запил, неделю дома нет его, жена-то отца и вызвала, не знает, наверное, бедная, что и делать.

Мой двоюродный брат Коля Березин за последние три года проделал эволюцию от слесаря на автобазе до хозяина двух магазинчиков, торгующих продуктами и выпивкой. Денег у Кольки прибавилось, этого его неустойчивый характер переварить не смог, и начались пьянки. Дядя Миша уже пару раз ездил к непутевому сыночку, вразумлял, но отцовских внушений хватало максимум на полгода. То, что Наталья, братова жена, разволновалась и дала телеграмму, было вполне естественно: в наши дни профессия коммерсанта стала опаснее профессии летчика-испытателя, и еще неизвестно, где мог оказаться кузен за неделю отсутствия.

Когда я уходил, баба Катя вручила мне большую связку ключей от дядиного дома.

– Вот держи, – сказала она. – Михаил Владимирович, когда уезжал, велел за домом-то присмотреть, а как Юра приедет, то ему отдать. Ты, если у себя ночевать будешь, слазь хоть в погреб, картошки набери и прочего, чай, с дороги проголодался – сготовишь обед. А хочешь, ко мне заходи, у меня скоро щи дойдут.

Поблагодарив заботливую бабушку, я пошел к себе. Старый дом, где родилась мать, встретил чистотой и нежилым запахом. Вторые рамы дядя Миша выставил, я сразу распахнул окно, впуская в дом свежий, пахнущий травой и цветами воздух.

Убираться почти не пришлось. Я вытащил из сундука электроплитку, постелил себе на веранде, разложил по местам вещи. Сильно разболелась голова, пережитое настигало, давало о себе знать. Таскать воду и топить баню не хотелось, я собрался и пошел на реку, что текла почти сразу за огородами. Постояв на берегу, я полюбовался на знакомую с детства настоящую древнерусскую реку Нерль, упоминавшуюся еще в хрониках XII века, на сосновый бор на другой стороне, вдохнул свежий запах речной воды. Справа, метрах в двухстах, находился наш деревенский пляжик. Оттуда доносились крики, плеск воды, магнитофонная музыка – веселилась молодежь. Мне шумные компании были ни к чему, поэтому я спустился к реке по рыбацкой тропинке и поплавал прямо тут, среди кувшинок.

Прохладная вода не облегчила головной боли, на затылок продолжало давить изнутри – придется доставать лекарство из своей походной аптечки.

Дома, выпив сразу две таблетки анальгина, я ушел на веранду, задернул занавески и рухнул на постель. Минуту спустя я уже провалился в объятия тяжелого сна.

Глава 3

Свеча висела в воздухе – так виделось Великому князю Московии. Пламя ее отражалось в тысячах стальных зеркал, которые были здесь всюду. Сверкающие пластины покрывали пол, потолок, стены. Из пола вырастали почти невидимые зеркальные стол и несколько тумб, служивших стульями хозяину зала Тысячи Отражений и его редким гостям. Сталь зеркал не тускнела и не ржавела, вот уже сотни лет отражения оставались ясными и четкими. Зеркала эти, привезенные с далекого Цейлона, оставались, наверное, единственными предметами, что сохранились и напоминали о древней расе, населявшей некогда поглощенную океаном Лемурию – страну душ умерших предков. Впрочем, это название придумали люди, жившие спустя тысячелетия после гибели той страны, как называл свою родину исчезнувший народ, не знал никто из ныне живущих.

Михаил с юношеским восторгом смотрел по сторонам. На стенах, потолке и полу плясали сотни отражений маленькой свечки; некоторые были крохотными, другие достигали человеческого роста. Глядя на них, можно было легко пересчитать число нитей, из которых свит фитиль. Но собственного отражения в зеркалах Великий князь не увидел, там, где оно должно было находиться, виднелись только радужные пятна.

Великий князь Московии повернулся к человеку за призрачным столом. Опережая вопрос, прозвучал ответ:

– Да, Михаил, ты не найдешь здесь своего отражения, равно как и моего – зеркала эти отражают души, а не тела. Это, – герцог Стил показал на пульсирующий многоцветный овал, – твоя душа, Великий князь, а это – моя.

Отражение души Александра Стила было похоже на синий круг, внутри которого уходили в бесконечность витки искрящейся спирали.