Наташа подняла руки, чтобы протереть глаза, и отдернула – вспомнила, что сегодня, как назло, накрасила ресницы. А ведь из-за вчерашнего Вадима накрасила… Тут ей стало так жаль, что она не пошла с ним в японский ресторан, не выпила вина, не съела противной сладковатой рыбы. Может быть, проведи она вечер с Вадимом, ей не было бы сейчас так жутко.

– Ничего, – успокоила подругу Наташа, – я в порядке.

Очень хотелось спросить, как выглядела та женщина, с которой Вите было лучше, чем с ней, но она не спросила – это было бы уж совсем унизительно. Даже перед лучшей подругой унизительно. И перед собой.

– Я тебя отвезу, – Лариса осторожно держала ее за локоть, как будто боялась, что она сбежит или грохнется в обморок. – А хочешь, поедем к нам?

– Отвези, – кивнула Наташа.

С недавних пор у Ларисы была маленькая «Дэу», которую она очень любила и ездила на ней даже тогда, когда проще было дойти пешком.

«Куплю себе машину, – решила Наташа. – Займу у родителей денег и куплю».

В окнах квартиры горел свет, Виктор был дома. Наташа вошла в подъезд и медленно поплелась по лестнице. Отперла замок и устало привалилась к захлопнувшейся двери.

– Витя, – вышедший в прихожую муж собирался что-то сказать, но Наташа его перебила: – Ты мне изменяешь?

– Ну, Брагина! Ну, стерва!.. – Виктор смешно схватился за голову и закружил по прихожей.

– Лариса стерва? Ты мне изменяешь, а виновата Лариса? – опешила Наташа и зачем-то спросила: – А при чем тут она вообще?

Он открыл рот, собираясь что-то сказать, по-видимому, спросить, откуда она узнала, если не от Ларисы, но так и не спросил.

– Витя, уходи, – устало сказала Наташа.

– Что? – искренне изумился он.

– Уходи, пожалуйста.

– Но… Это что же… все? Да? Я вот сейчас прямо так и уйду, да?

– Витя, уходи.

Наташа смотрела на мужчину, с которым прожила девять лет и которого когда-то очень любила. Она знала, что вступать в пререкания нельзя, иначе они будут выяснять отношения до утра, и понимала, что объяснять ему что-то бесполезно. Если человек на четвертом десятке не понимает, что обманывать женщину, которая ему верит, подло, значит, не поймет никогда.

– Наташа…

Он попытался обнять ее, и она испуганно попятилась.

Она так и стояла в куртке у входной двери и повторяла как заведенная: «Витя, уходи», – пока он пытался ее образумить, а потом, молча и насупившись, собирал вещи в дорожную сумку. И только когда он уже шагнул к двери, Наташа вспомнила:

– Отдай ключи.

– Что-о?

– Отдай ключи. Я не хочу, чтобы ключи от моей квартиры были у чужого любовника.

Он порылся в кармане и протянул ей связку. Наташа тоже сунула ее в карман и отступила, давая ему пройти. А потом, когда хлопнула внизу дверь подъезда, тихо заплакала, уткнувшись лбом в стену.

Утром Вершинин проспал. Он почти всегда просыпался рано и заводить будильник забывал, и вчера, как назло, забыл. Он наскоро собрался на работу, выезжая из двора, помедлил и свернул налево, совсем не туда, куда ему было нужно. А ведь ему все утро казалось, что он почти не помнит о Наташе. То есть о Наталье. Он даже злился на себя за вчерашние проводы, ему было совсем не свойственно провожать случайных девушек. И только мысль о возможном выстреле в какой-то степени его оправдывала, словно этот непонятный выстрел каким-то образом связал его с девушкой Наташей. Натальей.

Если стреляли, то стреляли в нее. Во-первых, в него-то точно стрелять некому и незачем, у него ничего нет, кроме квартиры и машины. Квартира по завещанию отходила тетке, он и сам не знал, зачем написал завещание – он собирался жить долго. Наверное, затем, чтобы ни отцу, ни матери бабушкина квартира не досталась ни при каких обстоятельствах. И отца и мать Вершинин почти ненавидел.

Ну а во-вторых, когда он прижимал Наталью к мерзлому асфальту, он просто физически чувствовал, что опасность угрожает ей.

Вершинин бросил машину, немного не доехав до ее дома, и под моросящим дождем медленно обошел двор. Трудно сказать, что он ожидал увидеть, но почему-то при виде редких спешащих прохожих да несчастных собачников, торопящих своих мокрых псин, внезапно подступившая тревога отпустила, он постоял еще немного около лавочки, на которой они вчера сидели, вернулся мыслями к неготовой установке и поехал на работу.

Наконец-то прислали долгожданные платы, и уже к трем часам установка была не только собрана, но и без единого сбоя прошла все необходимые тесты. Вершинин посмотрел на часы, висящие на стене лаборатории, и поблагодарил присутствующих, что означало – все свободны. И только тогда заметил, что стоящие рядом коллеги смотрят на него не только удивленно, но как будто с некоторой обидой. После обязательных испытаний Вершинин всегда сам заново тестировал каждый сдаваемый прибор, при этом пытался создать нештатные ситуации и даже дергал провода, проверяя качество монтажа, и сегодняшнее его равнодушие не могло не вызвать вполне понятного удивления.

Ему стало стыдно – ребята сработали на совесть, но задерживаться он просто больше не мог: душным тягучим комом накатило беспокойство. Он пытался говорить себе, что его не касаются проблемы совсем чужой Натальи, что у нее есть муж, и он, Вершинин, совсем ей не нужен, да и она ему не нужна, ему хватает Танечки, но уговоры не помогали. Вершинин извинился перед присутствующими, попросил еще раз проверить все без него, успокаивая себя тем, что на тестирование еще есть в запасе несколько дней, и через сорок минут въезжал в уже знакомый двор.

Припарковался он удачно, наискосок от ее подъезда. Как и утром, обошел двор, непонятно отчего заметно успокаиваясь, и снова устроился в машине, глядя на выкрашенную зеленой краской дверь.

Он едва не пропустил ее: сегодня она была в другой куртке, в темно-красной, он не знал точно, как называется этот цвет. Видно, после вчерашнего кувырканья на ледяном асфальте светлая куртка пришла в полную негодность. Сначала он хотел выскочить из машины, но понял, что догнать ее не успеет, и наблюдал, как тонкая фигурка скрывается за унылой зеленой дверью подъезда. Он еще посидел, ни о чем не думая, и только тогда понял, что очень хочет есть, потому что времени перекусить на работе не было, и тут же опять почувствовал острую тревогу, почти панику, потому что опасность могла подстерегать ее в подъезде. Он выскочил из машины, мгновенно оказавшись у зеленой двери, набрал код – видел вчера, какие кнопки она нажимала, и побежал вверх по лестнице. В подъезде было тихо, вернее, из квартир доносились уютные вечерние звуки, слабо различимые голоса, почти неслышная музыка. Ничего страшного, неожиданного не было. Он задержался у ее двери, откуда доносились голоса – мужской и женский, отчего-то почувствовал острую обиду и тут же поднялся выше, к самому чердаку, загороженному железной решеткой.

Вниз он спустился не торопясь, почему-то заспешив только на ее этаже. Снова сел в машину и принялся смотреть на дверь подъезда. Напоминал себе, что голоден, понимал, что нужно уезжать, но не трогался с места.

Наташа слонялась по квартире, радуясь, что родители в отпуске, звонить не будут, и можно отключить все телефоны. Почему-то знакомые вещи казались чужими, и ей было страшно к ним прикасаться. Она уже выкурила на кухне полпачки сигарет, в доме стоял отвратительный запах и чуть ли не висел дым, а она все ходила из комнаты в кухню и обратно, пока не увидела себя в висевшем в прихожей зеркале. Сначала Наташа даже не поняла, что смотрит на себя саму, держащуюся руками за волосы, как будто хочет их выдрать, и даже приблизилась к зеркалу, чтобы получше изображение рассмотреть, а потом ужаснулась. Ей не хотелось узнавать себя в смотревшей на нее безумными глазами незнакомой старой женщине, она же точно знала, что еще совсем недавно, утром, украдкой любовалась собой на работе.

Наташа решительно подошла к окну в кухне, открыла его почти настежь, достала из буфета большую рюмку, нашла в холодильнике початую бутылку коньяка, наполнила рюмку и выпила почти залпом. Подышала немного открытым ртом, снова наполнила рюмку и не торопясь направилась в комнату к компьютеру. Пока ноутбук загружался, она еще отпила немного, удивляясь полному отсутствию мыслей в голове. Снова захотелось курить, но она пересилила себя, поставила рюмку около клавиатуры и защелкала мышью, ища в списке файлов, уложенных той самой программой, фиксирующей каждого, кто включает компьютер, октябрь прошлого года. Она совсем не удивилась, увидев за спиной Виктора женщину, только для верности посмотрела на число – точно, 23 октября. Ее первая ночь в больнице.