Две коляски с поднятым верхом помчались к мосту через маленькую речку, давшую имя столице Австрии. Карета с графом и Соломоном последовала сзади. Вопреки некоторому сопротивлению беглого каторжника, Александр Павлович втиснул его рядом с собой.

— Иссак, ты отвечаешь за громил. Какого дьявола он позволяет себе раскрывать пасть?

— Вы же понимаете, в империи нельзя трогать жандармов, — заюлил Соломон. — Таки волнительно это.

— А вы за мильён фунтов собрались на увеселительную прогулку? За обычный променад столько не получают. И где ваш поц, что должен был стоять на шухере?

— Не надо нервничать, герр Трошкин. — Сейчас приедем, посчитаем, и все будем довольные.

Всенепременно. Особенно лейтенант с капралом, их коллеги, родные и близкие. Нет, с еврейскими уголовниками крупное дело нельзя было начинать. Их стезя — мелкий шахер-махер. Строганов со злостью глянул на скорбный остроносый профиль в тёмном уголке кареты. Если и при расчёте вздумаете надуть, сегодня не в первый раз проливать кровь. Рука погладила объёмистый саквояж.

Хорошо это или плохо, что, загубив случайно подвернувшихся жандармов, он испытал волнение? Они — военные, подданные империи, что стоит на грани столкновения с Россией. Надо ли жалеть противника? Но так рассуждая — не грех достать «кольт» и начать самолично отстреливать партикулярных господ на улицах Вены, они тоже могут быть призваны в армию и палить в русских.

Решив оставить самокопание на более спокойные времена, граф увидел, как карета минула горбатый мостик через Вену и благополучно вкатилась под арку, попав во внутренний дворик невысокого каменного дома, скудно освещённый единственным фонарём. Он выскочил наружу и поднялся по лестнице за подручными Халбьюдиша, утащившими внутрь добычу.

Пересчитывали её трое. Унылое и грязноватое помещение, пахнущее сыростью и чесноком, навевало не самые хорошие предчувствия. Строганов, Соломон, а также подпирающий стену полуеврейский бригадир пребывали в тяжёлом молчании. Счетоводы не участвовали в налёте, и граф мысленно посчитал, сколько народу вовлечено в преступление. Пятеро в банке, три возницы, двое на шухере, проспавшие патруль, двойник и гримёр — уже дюжина, помимо самого Александра Павловича и Соломона. Ах, да — студент Венского политехнического университета. К утру обнаружатся трупы и начнётся облава, через день-два жандармы нащупают концы. Исполнителей нужно срочно убрать из города, пока не стихнет первый переполох.

Наконец, старший из счётчиков переписал на единый листок сумму золотых и серебряных монет, а также ассигнаций разных государств. Строганов водрузил раскрытый саквояж на стол, тем показывая — жду своей доли.

— У меня дурные новости, — скривился старый пройдоха. — Вместе с бумажными деньгами набралось всего лишь девятьсот тысяч фунтов, а вы обещали мильён.

Присутствующие напряглись. Названная Соломоном сумма огромна, никто из евреев и близко не находился рядом с такой, достаточной для оплаты пяти военных пароходов. Но они учуяли, что в условиях гешефта появилось изменение, позволяющее немного повернуть расклад в свою пользу, и не преминули этим воспользоваться. Такова их природа — не будем же, право, упрекать крокодила в хищности, а слона в излишней массе.

Строганов, прошедший неплохие университеты среди османских и английских уголовников, тут же кинулся в атаку.

— Стало быть, ты мне должен, Соломон. Ты выбрал чахлый банк. Ты привёл шлимазлов, что на шухере стоять не могут.

Евреи заголосили. Старый Иссак оказался меж двух огней. Русский, которого он инстинктом боялся больше, нежели всю шпану Вены, шутить не будет. Потом исчезнет, и придётся отдуваться перед Халбьюдишем, которому Соломон не поведал о возможном жандармском вмешательстве, рассказывая, что цимес гешефта в безопасном получении золота; думал — мадьярский студент отправит жандармов в другую сторону. Возможно, каторжник и выкрутился бы, но нетерпеливый бандит вытащил из-под лапсердака большой пистолет и взвёл курок, а Строганов выхватил «дерринджер». Два выстрела почти слились. Однако кремниевое оружие выпускает пулю с крохотной задержкой, тогда как карманный убийца палит немедленно.

Граф прыгнул в сторону, пуля впилась в доски в каком-то дюйме от его головы. Полужидок уронил пистолет, схватившись за ранку в плече, а Строганов выдернул «кольт» из саквояжа, взводя курок.

— Здесь шесть пуль, вас пятеро. Ежели кто раненый останется — добью, чтоб не мучился.

Хор возмущённых голосов затих, считальщики грохнулись на пол, устраняясь от дальнейших споров.

— Таки мы выяснили, что разговаривать нужно уважительно, — заключил Соломон, осуждающе глянув на простреленного товарища. — Каковы ваши разумные предложения?

Русский поправил маску, перехватил рукоять поудобнее и заявил:

— По всем понятиям выходит, что вы нарушили условия гешефта, а деловой разговор решили заменить подлым убийством. Поэтому — золотые гульдены в этот саквояж, остальные делите как хотите.

Соломон хотел что-то возразить, но чёрный глаз кольта, нащупавший горбинку на его переносице, отбил желание спорить. При всей словоохотливости, он решился заговорить лишь в пригороде Буды.

— Таки вы меня не убьёте?

— Я никогда не делаю этого зазря, — Строганов улыбнулся своей странной и страшной улыбкой, которая на безобразном лице скорее походила на ухмылку. При её виде двойник и гримёр, скукожившиеся на другом сиденье кареты, вздрогнули от дурного предчувствия. Не оставлять свидетелей — это входит в понятие «не зазря»?

При расставании трое пособников русского получили очень приличную сумму: даже после штрафа, наложенного графом за попытку стрельбы при дележе, евреи остались совершенно не в накладе и могли праздновать самое успешное ограбление в истории криминальной Австрии. Оно стоило того, чтобы скрыться из страны и вдали от неё зажить припеваючи.

Это понимал и Шандор Кечке, который срочно уехал из столицы, обосновавшись в Пеште. Лидер новорождённой Мадьярской национальной партии через неделю удостоился визита отлично одетого господина с обожжённой половиной лица.

— И так, герр Кечке, вы участвовали в налёте на банк, где я хранил свои сбережения.

Смуглый от природы Шандор побледнел как снег. Строганову показалось, что через минуту начнут бледнеть сединой и чёрные гусарские усы, неуместные на типично школярском лице с круглыми стёклышками очков.

— Отку… гм… Откуда вам известно?

— Не важно. Плохо одно — там хранились средства, кои отложены были на поддержку освободительных движений на землях Австрийской тирании.

— Майн Гот! — воскликнул начинающий политик, точь-в-точь как жандарм перед смертью. — Как же это исправить?

— Работать дальше! Назовите, с кем вы намерены вместе идти на баррикады? Сколько нужно ружей и пистолетов? Отвечайте!

Ни в грош не ставя студента в качестве лидера карбонариев, Строганов смог выйти через него на действительно стоящих националистов, готовых воевать до последнего живого австрийца — Шандора Петёфи, Пала Вашвари и Михая Танчича. Вскоре по Дунаю поднялась баржа, гружёная корзинами с обычным товаром, в трюме которой приехали сотни ружей и пистолетов, порох и свинец. Современное американское оружие — винтовальные магазинные карабины и револьверы — граф не стал сюда ввозить, ибо оно когда-нибудь да выстрелит по русским.

Заодно выяснялась одна чисто политическая неприятность. Эрцгерцог Иосиф Антон Иоганн Австрийский, фактически — наместник императора в мадьярских землях, был до прискорбия популярен среди венгров и умудрялся сглаживать резкие углы, постепенно добиваясь некоторой автономии края и распространения национального языка. Принимая решение о его участи, Строганов искренне пожалел, что вынужден так поступить с достойным человеком, ибо подобные среди Габсбургов — редкое исключение.

Но на войне как на войне. В дождливый осенний день, когда газеты заполнились аршинными заголовками, что империя не может более терпеть прямое вмешательство России в польские дела и объявляет войну, на подножку кареты эрцгерцога вскочил полноватый молодой человек невысокого роста. Несмотря на вице-императорский статус, Иосиф Антон Иоганн разъезжал по Буде и Пешту без гусарского сопровождения, некому было сбросить злоумышленника или хотя бы крикнуть, как в день убийства Генриха Четвёртого: берегись, Наварра! Человечек достал двуствольный пистолет и выстрелил дважды, потом бросил оружие, проорав что-то вроде «смерть покровителю мадьярских обезьян», с тем растворился среди узких улочек.