Да, никакого сомнения в предстоящей победе над любым врагом не было у большинства красноармейцев и командиров Красной армии. Как вспоминал генерал И. И. Федюнинский (в 1941 году командир 15-го стрелкового корпуса), «…среди бойцов и молодых командиров имели место настроения самоуспокоенности. Многие считали, что наша армия легко сумеет одержать победу над любым противником, что солдаты армий капиталистических государств, в том числе фашистской Германии, не будут активно сражаться против советских войск. Недооценивались боевой опыт германской армии, ее техническая оснащенность… Надо признать, что недооценка гитлеровской военной машины в первых боях нанесла нам большой вред. То, что враг оказался сильнее, чем его представляли, для некоторых командиров явилось неожиданностью» [172].
Но в июне 1941 года почти вся Красная армия была пронизана победной наступательной доктриной. Как Вспоминал маршал артиллерии Н. Н. Воронов (в 1941 году начальник ГУ ПВО РККА, генерал-полковник): «Война надвигалась с каждым часом, об этом сигнализировали донесения с границы. А в Наркомате обороны СССР обращали мало внимания на угрожающие симптомы. Никаких совещаний о возможной войне с Германией в наркомате не проводилось. Была самоуспокоенность и благодушие» [173].
Так, может быть, в войсках, находящихся на переднем крае, к войне готовились основательно? Ведь командование западных военных округов прекрасно знало о неизбежности фашистского нападения, о чем неоднократно докладывало в Генеральный штаб. Бывший командующий Южным фронтом генерал армии Тюленев отмечал: «…военные тучи, несмотря на существование советско-германского пакта о ненападении, грозно сгущались над нашей страной… Сомневаться не приходилось: Гитлер готовит войну против СССР. По долгу службы я ежедневно знакомился с донесениями в Генеральный штаб, поступавшими из приграничных военных округов. Они были неутешительны. Участились нарушения фашистскими самолетами нашей государственной границы… Концентрация германских войск на наших границах не имела иного повода, кроме подготовки нападения на Советский Союз… Ни опровержения ТАСС, ни другие газетные статьи… не могли заставить нас, старых военных, искренне поверить в то, что фашистская Германия отказалась от бредовой идеи „Дранг нах Остен“, или, иначе говоря, от разбойничьего нападения на Советский Союз. Да, мы, особенно высшие военные круги, знали, что война не за горами, стучится у наших ворот» [174].
Но ответ из Москвы не оставлял никаких сомнений: «Не поддаваться на провокации!» Поэтому все попытки командующих округами и армиями кардинально изменить расположение своих войск, проявить малейшую инициативу по вопросам боевой готовности решительно пресекались соответствующими указаниями сверху.
Подготовленнее всех встретили начало войны в Одесском военном округе, командование которого не скрывало от своих подчиненных ее возможности. Ветеран Великой Отечественной войны А. А. Каменцев вспоминал: «11–12 мая 1941 года на совещании в штабе 18-го механизированного корпуса было четко сказано комкором генералом П. В. Волохом: с 22 по 28 июня Германия начнет военные действия» [175].
Об этом вспоминал и бывший командир 2-го кавалерийского корпуса генерал-полковник П. А. Белов, возвращавшийся 22 июня 1941 года из санатория: «Попутчики мои возмущались вероломством Гитлера, негодовали по поводу внезапного разбойничьего нападения фашистов. Я испытывал такие же чувства. И в то же время думал, что война началась не так уж „внезапно“, как это казалось некоторым товарищам. Сообщения о подготовке вражеского вторжения давно уже поступали по различным каналам. А в последнее время сообщений этих стало так много, что просто невозможно было не прислушаться к ним. Мне, например, было известно, что у нашей границы с Румынией сосредоточено очень большое количество немецких и румынских войск. Обстановка на границе была тревожной… Меня, как, вероятно, и других военачальников, удивляло то спокойствие и благодушие, с которым в высших инстанциях относились к тревожным сообщениям. Мы не получали никаких указаний о подготовке к военным действиям. Оставалось надеяться только на то, что в Генеральном штабе знают больше нашего и своевременно примут необходимее меры. Надежда эта не оправдалась» [176].
Несмотря на существовавшие запреты, командование Одесского военного округа провело несколько мероприятий по повышению боевой готовности своих войск. И здесь, я считаю, большое значение имел тот факт, что начальником штаба являлся генерал-майор М. В. Захаров, который несколько лет прослужил в Генеральном штабе и имел способность и смелость брать на себя решение неотложных задач. По его распоряжению с 9 мая 1941 года вооружение, боевая техника и имущество неприкосновенного запаса войск были переведены в состояние готовности к немедленному использованию. В стрелковых, кавалерийских и артиллерийских частях носимый запас винтовочных патронов начал храниться в специальных ящиках под охраной суточного наряда, ½ боекомплекта снарядов хранилась в опечатанных передках и зарядных ящиках в артиллерийских парках. Гранаты, инженерное, военно-химическое и имущество связи было уложено в ящики и расставлено в особом порядке для каждого подразделения. Носимый запас продовольствия (концентраты) и личное имущество воинов хранились в подразделениях, подготовленные для укладки в вещевые мешки.
На Военных советах округа ежемесячно заслушивались доклады командиров дивизий о мобилизационной готовности их соединений. С командным составом изучались и проигрывались возможные варианты действий соединений и частей по выходу в предназначенные им районы прикрытия, их действия в бою (к сожалению, в основном только наступательные). С командирами были проведены рекогносцировки на местности предполагаемых боевых действий.
10 мая 1941 года генерал-полковник Черевиченко обратился в Москву с предложением подчинить округу Могилев-Ямпольский укрепленный район и исключить из плана прикрытия 65-ю и 66-ю авиационные дивизии из-за их низкой укомплектованности личным составом и боевой техникой [177].
И Генеральный штаб РККА пошел навстречу некоторым предложениям командующего ОдВО, исключив из состава войск округа 66-ю авиационную дивизию.
По распоряжению Генерального штаба в округе с 15 мая 1941 года при войсковых частях проводились 45–90-дневные сборы приписного состава красноармейцев, младшего начсостава, воинов укрепрайонов, ПВО, ВНОС, дорожно-эксплуатационных полков, учреждений тыла.
В округе был опробован метод выделения авиационных засад вблизи государственной границы. Но он себя не оправдал из-за достаточно длительного времени передачи сообщений о факте нарушения воздушной границы и решения на подъем истребителей. За это время враг успевал удалиться на довольно большое расстояние, и догнать его не представлялось возможности. Да и не надо забывать тот факт, что истребителям запрещалось открытие огня по нарушителям воздушного пространства СССР, и им оставалось только махать крыльями.
6 июня 1941 года командующий округом отменил выход артиллерийских и зенитных частей на полигоны; с разрешения народного комиссара обороны СССР провел перегруппировку управления 48-го стрелкового корпуса и 74-й стрелковой дивизии на белицкое направление, как наиболее вероятное для действий войск противника.
Учитывая сложность обстановки на советско-румынской границе, штаб округа отменил запланированную на конец июня 1941 года полевую поездку командиров корпусов и армейского аппарата со средствами связи в районы Тирасполя и Кишинева.
Основываясь на полученной разведывательной информации с границы, Военный совет ОдВО 20 июня 1941 года обратился в Генеральный штаб РККА с предложением развернуть на военное время в пределах округа две армии: одну (в составе 12–13 стрелковых дивизий) на фронте Липканы, Леово; вторую (в составе 10–12 стрелковых дивизий) — на фронте Леово, Рени, побережье Черного моря. Новое фронтовое управление предлагалось создать на базе Одесского военного округа.
