— Хотите попробовать интерпретировать этот процесс Робин? — спросил голос Альберта.

— Ну, я не могу так быстро сосчитать. Но похоже на сто тридцать семь... да, верно, сто тридцать семь.

— Конечно, Робин. Сто тридцать семь в квадрате, что составляет восемнадцать тысяч семьсот шестьдесят девять точек. Теперь смотрите.

Короткие зеленые линии разрезали спираль на десять равнозначных сегментов. Один из сегментов приподнялся, упал на дно веретена и покраснел.

— Тут не точно десятая часть числа, Робин, — сказал Альберт. — Если пересчитать, можно убедиться, что на дне тысяча восемьсот сорок точек. Продолжаю. — И снова центральная фигура изменила цвет, на этот раз на желтый. — Обратите внимание на верхнюю часть, Робин.

Я посмотрел пристальнее и увидел, что первая точка сделалась оранжевой, а третья — желтой. Центральная фигура начала вращаться по вертикальной оси и превратилась в трехмерную колонну спиралей.

— Теперь в центре изображения мы имеем сто семьдесят три в кубе точек. С этого момента, — доброжелательно проговорил Альберт, — становится скучновато смотреть. Я немного пропущу.

Он так и поступил. Линии точек заметались, цвет их менялся от желтого к авокадо, от авокадо к зеленому, потом к цвету морской воды, к голубому и снова через весь спектр точки дважды повторили весь путь.

— Что же мы видим, Робин? Три числа. Сто тридцать семь в центре, тысяча восемьсот сорок — на дне. Сто тридцать семь в восемнадцатой степени примерно равно десяти в тридцать восьмой степени. Это наверху. Три эти числа означают: константу тонкой структуры материи, отношение Массы протона к массе электрона и число элементарных частиц во вселенной. Робин, вы прослушали краткий курс теории элементарных частиц в изложении преподавателя хичи!

— Бог мой! — тихо воскликнул я.

— Совершенно верно, Робин, — на экране появился улыбающийся Альберт.

— Но Альберт! Значит, мы можем прочесть все молитвенные веера?

Лицо его несколько потускнело.

— Только самые простые, — с сожалением проговорил он. — Этот как раз самый легкий. Но теперь будет легче Мы проигрываем каждый веер и записываем. Потом ищем соответствия в наших программах. Делаем семантические предположения и проверяем их на максимальном количестве контекстов... Ну, сделаем, Робин. Но потребуется некоторое время.

— Я не хочу терять время!

— Конечно, Робин, но вначале нужно определить местонахождение каждого веера, просмотреть его, записать, закодировать для сравнения с помощью компьютеров и только потом...

— Не желаю слушать, — разнервничался я. — Просто сделай... в чем дело?

Его выражение лица изменилось. Альберт смущенно потупил глаза и кашлянул в кулак.

— Вопрос финансирования, Робин, — виновато пояснил он. — Потребуется очень много компьютерного времени.

— Делай! Сколько сможешь. Я приказал Мортону продать акции. Что еще у тебя есть?

— Кое-что приятное, Робин. — Альберт улыбнулся и уменьшился в размерах, превратившись в маленькое лицо в самом углу экрана. В центре загорелись огни — появилось изображение контрольного табло корабля хичи. Пять панелей светились, остальные пять оставались темными. — Знаете что это такое, Робин? Это общее всех известных полетов, которые заканчивались на Небе хичи. Во всех известных семи рейсах повторяются эти цвета. Остальные варьируются, но вероятность того, что они не имеют отношения к установке курса, очень велика.

— Что ты сказал, Альберт? — Он захватил меня врасплох, и я почувствовал, что начинаю трястись. — Ты хочешь сказать, что если мы установим на панелях управления такой рисунок, то сможем полететь на Небо хичи?

— Вероятность ноль девяносто пять, Робин, — кивнул он. — И я идентифицировал три корабля: два на Вратах и один на Луне, которые воспринимают такую установку.

Я разделся и пошел в воду. У меня больше не было сил слушать Альберта.

Дудочки заиграли какую-то завлекающую мелодию. Я сбросил туфли, чтобы ощутить ногами влажную мягкую траву. Невидящими глазами я посмотрел на мальчишек у наякского берега и подумал: «Так вот что я купил, рискуя на Вратах жизнью. Вот за что я заплатил Кларой».

На какое-то время я забыл о воде и окружающем меня великолепии, какое может себе позволить далеко не каждый смертный на планете Земля. «А хочу ли я снова рискнуть всем этим, рискнуть собственной жизнью? — продолжал размышлять я. — Хотя дело здесь не в желании. Если один из этих кораблей действительно отправится на Небо хичи и я смогу любыми путями пробраться на него, я полечу».

Меня спасло благоразумие — я понял, что все равно не смогу этого сделать. Я был уже не в том возрасте. Да и с таким отношением ко мне Корпорации «Врата» можно было не думать об этом. К тому же я просто не успею. Орбита Врат проходит почти под прямым углом к эклиптике. Добираться до них с Земли долго и скучно: требуется около двадцати месяцев по дугам Хоманна, из них полгода при Ускорении. А через шесть месяцев эти корабли уже улетят и вернутся.

Если вернутся, конечно.

Осознав это, я почувствовал одновременно и облегчение, и утрату.

Зигфрид фон Психоаналитик никогда не предлагал мне Избавиться от раздвоения личности или чувства вины. Он не говорил, как справиться с этим. Но рецепт я знал — ожидание. Рано или поздно эти неприятные ощущения перегорят. Это Зигфрид так говорил. Или по крайней мере перестанут беспокоить и не смогут парализовать мою волю. И вот я позволил этим чувствам гореть синим пламенем постепенно превращаясь в пепел, а сам пошел в воду.

Я наслаждался чистым приятным воздухом и гордо поглядывал на дом, в котором живу. В правом крыле его находилась моя дорогая и — уже довольно давно — платоническая жена. Я надеялся, что она отдыхает и выздоравливает.

Чем бы Эсси ни занималась, она ничего не делает в одиночестве. Дважды за это время от остановки к дому подлетали такси, и в обоих случаях это были женщины. Но теперь подлетело еще одно такси и выпустило мужчину, который стоял и неуверенно оглядывался, пока такси разворачивалось, чтобы отправиться по следующему вызову.

Я сомневался, что это к Эсси, но в то же время не мог поверить, что ко мне. В таких случаях со мной связываются через Харриет. Поэтому я удивился, когда направленный передатчик под крышей дома повернулся в мою сторону, и я услышал голос Харриет:

— Робин, пришел мистер Хагенбуш. Мне кажется, вы должны с ним увидеться.

Это было непохоже на Харриет. Но она обычно бывает права, поэтому я прошел через лужайку, вытер ноги и пригласил посетителя в свой кабинет.

Посетитель оказался не очень пожилым человеком, с розовой лысиной, франтоватыми бачками и подчеркнутым американским акцентом — у родившихся в Штатах обычно такого акцента не бывает.

— Спасибо, что согласились увидеться со мной, мистер Броудхед, — сказал он и протянул мне карточку. На ней было написано: «Доктор, адвокат Вм.Дж. Хагенбуш».

— Я адвокат Питера Хертера, — представился он. — Сегодня утром прилетел из Франкфурта, потому что хочу заключить с вами договор.

«Как странно, — подумал я, — прилететь лично, только для того, чтобы поговорить?» Но Харриет хотела, чтобы я встретился с этим старым психом, очевидно, она обсудила вопрос с моей юридической программой. Поэтому я спросил:

— Что за договор?

Он терпеливо ожидал, пока я предложу ему сесть, что я и сделал. Я подозревал также, что Хагенбуш дожидается, когда я закажу ему кофе с коньяком на двоих, но этого я делать не собирался.

Он снял щегольские черные перчатки, поглядел на перламутровые ногти и сказал:

— Мой клиент господин Питер Хертер требует выплаты двухсот пятидесяти миллионов долларов на особый банковский счет плюс письменное освобождение от любого судебного преследования. Вчера я получил от него шифрованное сообщение.

. — Боже мой, Хагенбуш, — рассмеялся я, — зачем вы мне все это говорите? У меня нет таких денег!

— Нет, — не раздумывая, согласился он. — Помимо ваших вложений в синдикат «Хертер-Холл» и некоторого количества акций рыбных ферм, у вас ничего нет. Кроме, разумеется, нескольких домов и немногих личных вещей. Я считаю, что без вложений в экспедицию Хертеров-Холлов вы могли бы собрать шесть-семь миллионов. А что касается этих вложений, то, учитывая происходящее, никто не знает, сколько они стоят.