Лукаш намылился, смыл пену, снова повторил процедуру.

Если кто-то хотел продемонстрировать свою нелюбовь к нынешнему правительству или даже к Организации Объединенных Наций, воспользовавшейся временными трудностями и сунувшей свой длинный нос во внутренние дела Америки – так чего по памятнику лупить? Целей мало, что ли, на Атлантическом побережье и возле него?

Вон Куба рядом! Они еще продолжают праздновать возвращение Гуантанамо в родные кубинские объятия. Можно было устроить им мероприятие в память бухты Кочинос. Так нет же, там юсовцы все проглотили без возражений, молча уходили с базы под радостное и обидное улюлюканье кубинцев и под градом гнилых фруктов и овощей.

Сеть была заполнена кадрами этого шествия. Полковник армии США, схлопотавший помидором в физиономию, мамаша, вытирающая американским звездно-полосатым попку своему обделавшемуся на радостях младенцу.

Могли припомнить кубинцам и отомстить. Так нет же, по своему́ врезали, по родному.

Лукаш закрыл воду, выбрался из ванны, стал тереть голову полотенцем.

Пара «рапторов», как у себя дома… Что значит – «как»? У себя дома. Пара «рапторов» прилетела рано-ранехонько к памятнику, не обращая внимания на все еще действенную систему ПВО, и расстреляла символ свободы, будто мишень на полигоне, будто никого вокруг не было… Стоп-стоп-стоп…

О том, что вокруг город и люди, пилоты, похоже, помнили. «Рапторы» очень аккуратно действовали, бережно, можно сказать. Держались не на одной высоте со скульптурой, а чуть выше, стреляли под углом, так, чтобы снаряды, пролетевшие насквозь, не добрались до близкого берега, а ударили в воду, не зацепили, не дай бог, еще что-нибудь, кроме позеленевшей медной орясины. Или кого-нибудь.

Какой в этой стрельбе смысл?

Вот если бы по штаб-квартире ООН влупили – четкое послание, понятное. Кстати, недалеко. То, что там уже год нету никого, кроме охраны – не важно. Хотя да – могла пострадать охрана… И там застройка поплотнее, осыпающаяся многоэтажка могла дел натворить.

А тут – чистенько и аккуратненько. Была Свобода, и осталось пол-Свободы.

Лукаш вышел из ванной, посмотрел на экран. Голова статуи не отлетела напрочь, повисла на согнутых стальных балках и клочьях рваной медной обшивки и медленно раскачивалась под порывами ветра с востока. Как-то Лукаш сильно удивился, прочитав, что толщина этой самой обшивки всего два с половиной миллиметра. Тогда еще с парнями смеялись, что памятник – действительно яркий пример свободы: тонкий слой меди и сталь под ним, затейливо переплетенные стальные балки.

И что, по-вашему, могла эта обшивка сделать, встретившись со снарядами двадцатимиллиметровой авиационной пушки? Только разлететься мелкими конфетти под частыми ударами этих самых снарядов.

По телевизору снова показывали остатки памятника.

Теперь картинку гнали с вертолета, медленно облетавшего остров Свободы по часовой стрелке.

Рука с факелом уцелела. Правый бок вообще почти не пострадал. Левый – да, левый придется долго восстанавливать. Если до этого вообще дойдет. Проще будет что-то новое построить. Или так оставить. Откинувшаяся на спину, словно капюшон, голова ошалело пялилась в прозрачное небо.

Вертолет, кстати, осторожно кружит, старается не слишком приближаться к домам на берегу. И это правильно, одобрил Лукаш, очень правильно. В Нью-Йорке сейчас можно очень даже просто схлопотать пулю, а то и ракету. Просто так. Просто потому, что у кого-то есть пуля, ракета, пара минут свободного времени и придурок, появившийся в зоне поражения.

Месяц назад один вертолет сбили над Манхэттеном. Киношники из Японии зачем-то полетели снимать то, что сейчас творится в Нью-Йорке. Второй вертолет летел выше и сзади, вот оператор на нем и получил шикарные кадры падающего между небоскребами первого геликоптера.

Один из японцев даже уцелел в момент падения. Правда, до появления спасателей все равно не дожил, зарезали его какие-то неизвестные доброжелатели, обирая с бедняги все ценное и потенциально полезное.

Лукаш глянул на часы – пятнадцать минут девятого. В девять за ним приедет Джонни. Душка и обаяшка Джонни, всеобщий знакомец и вообще пробивной парень. Сегодня он сопровождает русского журналиста Лукаша в качестве переводчика и представителя федеральных властей.

Можно будет у него о чем-то спросить, хотя… Джонни может достать все, что угодно, от наркотиков до девочек, он знает, кто с кем спит в Зеленой Зоне, осведомлен о личной жизни каждого из журналистского кагала и Международной Наблюдательной Комиссии, но вот по поводу политики, армии и прочих секретностей Джонни помалкивал.

Видать, неспроста.

Разведывательное сообщество Штатов, как его ни реформировали в последние годы, все еще оставалось тем еще клубком змей. «Шпионов реформировали-реформировали, – продекламировал Лукаш, одеваясь, – да так и не выреформировали!»

А Петрович, оказывается, файл прислал, пока подчиненный приходил в себя в душевой. Не стал трезвонить и тащить мокрого намыленного беднягу на связь, а просто скинул для него информашку. И, кстати, информашку забавную. С пометочкой – ветер.

Значит, Лукашу следовало полученную у себя не держать, не таить ее, не дай бог, а весело и непринужденно распространить как можно шире. Со ссылкой на свои источники в Пентагоне.

С источниками, между прочим, у Лукаша получилось очень смешно и показательно. Образ для Лукаша изначально лепили живенький, выглядеть Лукаш должен был человеком общительным, но слегка бестолковым. Не шпионом, боже упаси, но с разносторонними интересами. С ходу запланировали пару-тройку небольших скандалов, должен был Лукаш по приезде на новое место работы сунуться к серьезным мальчикам из серьезных структур с дурацким предложением о сотрудничестве. Посулить денег за предоставление информации, не секретной, ни в коем разе, а интересной. Жареной, так сказать.

Лукаш и сунулся. К пяти пентагоновским офицерам от капитана до полковника, к двум чиновникам из Госдепа, к нескольким помощникам конгрессменов и еще по мелочи. Чтоб уж если вспыхнул скандал, так вспыхнул… Серьезные люди должны были возмутиться наглостью и мелким уровнем предложения. Они возмутились, как же! Два офицера и один помощник конгрессмена отказались, не поднимая, однако, при этом шума, а остальные радостно согласились дружить на самых льготных условиях.

Пришлось с ними налаживать сотрудничество, старательно уклоняясь от информации серьезной, зато радостно хватаясь за сведенья личного, даже интимного характера. Бюро расследований сделало несколько кругов вокруг Лукаша, убедилось в том, что шпионажем здесь практически не пахнет, и ушло в тень.

«Еще пять лет назад фэбээровцы, – сказал печально Петрович, – порвали бы тебя, Мишка, в клочья, а сейчас…» Петрович печально покачал головой, будто ему и в самом деле было обидно за скурвившихся штатовских чиновников и махнувших на все рукой контрразведчиков. Ну и то, что Лукаша не порвали – тоже, наверное, Петровича сильно опечалило. Петрович был большим поклонником сентенции о том, что если человека что-то не убивает, то делает сильнее. Особенно для своих подчиненных. Для молодых подчиненных.

Лукаш еще раз глянул в инфоблок, убедился, что хорошо запомнил информацию из файла, присланного Петровичем, сунул инфоблок в свою дежурную сумку и пошел завтракать.

Ресторан, в котором кормилась журналистская братия, находился на втором этаже, на третьем питались члены Специальной комиссии по расследованиям преступлений против человечности. С членами Специальной комиссии журналисты, конечно, общались, но не настолько близко, чтобы сидеть с ними за одним столом.

Вот, казалось бы, занимаются люди правильным делом – ищут и наказывают виновников тех самых преступлений против человечности. Но только делают они это как-то гадко, да и время выбрано слишком правильно. Безопасно сейчас в Америке ловить этих самых преступников.

– Ты командовал танком, который, перестреливаясь в Ираке с боевиками, случайно вложил снаряд в ничем не повинный дом? Что значит – случайность? Виноват, преступник, будешь наказан. К тому же, обрати внимание, и родное государство не возражает, оказывает содействие всем и всяческим комиссиям.