Проснулась она от громкого телефонного звонка.

— Лариса,— Светкин голос звучал измученно, как будто ее пытали всю ночь,— ты можешь подъехать с Афанасием к институту? Прямо сейчас.

— Конечно,— сказала добрая Курочкина. Быстренько умылась, собрала малыша, и они помчались по едва проснувшемуся городу в Экспериментальный институт генетики.

Света стояла у входа. В каждой руке у нее было по конверту с младенцем. Один конверт завязан розовой ленточкой, другой — голубой. Ларисе стало дурно.

— А что еще, интересно, я могла сделать? — грустно сказала Света и махнула подъехавшей машине, из которой выскочили напуганные родители.

— Что происходит? — спросила мама и нервно закурила.

— Ничего особенного. Это вот Юра, а это — его мама.— Света поочередно приподняла каждый конверт.

— Дочка, с тобой все нормально?

— Со мной — да, а с ними — не очень... Кстати, профессор,— Света повернулась к напряженному Воробьеву, который стоял рядом,— не забудьте о деньгах, которые обещали. Трое детей, знаете ли. Не шутка.

Воробьев закивал, соглашаясь, и странная процессия покинула институт.

Когда нарыдавшиеся родители и уставшая подруга покинули квартиру, оставив Свету с Афанасием, его папой и бабушкой, она стала пристально вглядываться в их невинные личики и думать, что ждет ее детей дальше.

Младенцы вели себя, как участники синхронного плавания,— одинаково вертели ногами и руками, пускали пузыри. Юрик и Афанасий улыбались, а Хлоя Петровна была еще слишком маленькой и просто морщилась.

— Теперь тебя зовут Надя,— шепнула Света в розовое младенческое ушко.

Орест Пиладович Воробьев, выпив полбутылки микстуры Павлова, до самой ночи работал в лаборатории над новой формулой. С условным названием “Эликсир Обратного Пути”.

— Обратного пути у нас нет,— сказала Света младенцам и подошла к окошку.

Воздух остывал, и солнце исчезало за трубами металлургического завода, директору которого часто казалось, что он сам — солнце.