Бремсстралунг вытащил застрявшую в зубах ткань и возмущенно спросил:

— Ты предлагаешь, чтобы хичи заимствовали эту систему?

— Нет, нет, Бремми! Но все равно это интересно.

— Интересно! — простонал он. — Я бы сказал глупо. Какая польза от «денег»? Разве у нас и без них нет всего необходимого?

— Не столько, как у Онико, — задумчиво сказал Снизи.

Бремсстралунг положил обеденный нож и в отчаянии посмотрел на мальчика. Но когда заговорил, то обратился не к сыну, а к жене.

— Видишь? — спросил он. — Видишь, что происходит здесь с нашим сыном? В следующий раз он попросит «денежного пособия». Хочется плакать от стыда, — он неосознанно использовал английское выражение, потому что хичи не плачут, — потому что мы старше и мудрее их! Как же так получилось, что мы меняем свои обычаи на их?

Фемтовейв перевела взгляд с мужа на сына. Оба расстроены — но мальчик, она в этом уверена, главным образом потому, что расстроен Бремсстралунг. А вот в случае ее мужа причины серьезней.

— Бремми, дорогой, — терпеливо сказала она, — какой смысл об этом беспокоиться? Мы знаем, что означает знакомство нашего сына с человеческими ценностями; мы говорили об этом раньше.

— Да, целых пять минут, — мрачно согласился ее муж.

— Но больше времени у нас не было. — Фемтовейв наклонилась и пошепталась со своей капсулой. Та послушно приказала домашней машине сменить обстановку. Приятные монохроматические узоры поблекли, и теперь их окружили ностальгические картины Дома, с его павильонами и террасами, выходящими на заливы и величественные холмы. — Снизи этого не забудет, — уверенно сказала Фемтовейв.

— Конечно, нет, папа, — дрожащим голосом подтвердил мальчик.

— Нет, конечно, нет, — тяжело согласился Бремсстралунг.

Они молча закончили десерт. Потом, когда домашняя машина убрала со стола, посовещались с Предками, позволив усталым старым мертвецам говорить, жаловаться, советовать. Очень типичный для хичи поступок. Бремсстралунг постепенно успокаивался. К тому времени, как Снизи пора было ложиться, отец совсем пришел в себя.

— Спи спокойно, сын мой, — с любовью сказал он.

— Да, папа, — ответил Снизи. Потом: — Папа?

— В чем дело?

— Мне обязательно спать в коконе? Нельзя ли мне получить настоящую кровать, с одеялом и подушкой?

Отец посмотрел на него вначале удивленно, потом гневно.

— "Кровать"? — начал он, и Фемтовейв придвинулась, чтобы предотвратить взрыв, пока он не начался.

— Пожалуйста, Стернутейтор, — сказала она, — больше ни одного слова. Иди!

Снизи обиженно пошел в свою комнату и посмотрел на кокон с его мягким плотным содержимым. Унизительно спать в чем-то таком, когда у всех остальных мальчиков есть кровати. Он взобрался в кокон, закрыл за собой его, десять-двенадцать раз повернулся, чтобы содержимое приняло нужную форму, и уснул.

Его родители развешивали гамаки во внешней комнате, тоже готовясь ко сну. Бремсстралунг молчал, сухожилия его живота недовольно дергались. Видя это, Фемтовейв снова сменила изображение. Милые пастели исчезли. На стене теперь была чернота с несколькими видимыми объектами. С одной стороны большая блестящая спираль Галактики. По другую — группа туманных, меняющих цвета объектов, из-за которых они здесь находятся.

— Разве ты не понимаешь, мой дорогой? — спросила Фемтовейв. — Все это не имеет значения в сравнении с той великой целью, которой мы служим. Мы никогда не должны забывать, почему наш народ ушел в центр — и почему мы вышли снова.

Бремсстралунг с несчастным видом смотрел на дымную кипящую массу.

— Кое-что имеет значение, — упрямо ответил он. — Честность всегда имеет значение!

Его жена мягко сказала:

— Да. Бремми, честность всегда имеет значение. Но не очень большое в сравнении с Убийцами.

Пока нечего больше сказать о детях. Они ведут интересную и счастливую жизнь на Колесе — до поры до времени.

Будучи примерно ровесниками, они много времени проводят вместе. Их многое интересует. Они исследовали легкие Колеса, где на отходах от еды и туалетов расцветают растения с мясистой листвой. Растения питаются двуокисью углерода, который выделяют тела людей и хичи. Дети бродили по мастерским, где можно починить что угодно: от игрушки до небольших космических кораблей (у Колеса есть свой космический флот); здесь работала Фемтовейв и ласково принимала детей, показывала им все вокруг. Они заглядывали в сами космические корабли, висящие на своих причальных выступах, как кормящиеся щенята. Они заглядывали в библиотеку с ее десятками миллионов информационных вееров, каждый пронумерован и лежит в своей ячейке. Здесь, на стойках, все вымыслы человечества, все воспоминания Предков хичи, все словари, компиляции и тексты обеих рас — ну, не все, конечно, но достаточно, чтобы потрясти Снизи, Гарольда и Онико. Они навещали зоопарк, где кошки, коровы, обезьяны и животные хичи паслись или свисали с решеток, отдыхали, положив подбородок на лапу, и смотрели на детей в ответ. Тут представлено несколько десятков организмов, но для детей это были единственные виденные ими неразумные живые существа.

Они даже приходили к кушеткам для сновидений.

Детей редко допускали сюда, но отец Снизи поручился за их поведение. И однажды, когда Бремсстралунг не был на дежурстве, им позволили посмотреть с безопасного расстояния.

Это было волнующее происшествие. Кушетки расположены группами по четыре на расстоянии трехсот метров вдоль всего внешнего периметра Колеса. Каждая группа кушеток заключена в прозрачный пузырь; его вещество пропускает не только свет, но и все другие электромагнитные излучения. Необходимо ли это? Никто не мог ответить уверенно, но, возможно, это полезно: все, что делает работу наблюдателей более надежной, следовало применить, даже если речь идет о ничтожных шансах.

Обычно, когда нет Учения, занята только одна кушетка в группе из четырех.

— Спрячьте руки, — сказал Бремсстралунг, — и сможете подойти немного поближе.

Дети осторожно приблизились на метр к наблюдателю на дежурстве — женщине из другого сектора, лежавшей с закрытыми глазами и ушами. Она казалась спящей. Дети смотрели на нее сквозь сверкающую сложную паутину антенн. Сквозь прозрачную оболочку они видели под собой — «под собой» из-за геометрии медленно вращающегося Колеса — космос, включая отдаленное туманное пятно кугельблитца. Снизи сжал руку Онико. Прикосновение к человеческому телу больше не вызывало у него отвращения — такому жирному, такому упругому и толстому. Ему даже нравилось держать девочку за руку. Но его удивляло, что и ей как будто нравится держать его за руку, потому что Гарольд не упустил уже давно объяснить ему, что человеку так же противно прикасаться к горячей, сухой, дергающейся коже хичи. Но, может. Онико не считает так. А может, она слишком вежлива, чтобы показать это.

Когда они нагляделись вдоволь, Бремсстралунг отвел их назад, в общественную часть Колеса. Потом вернулся, чтобы подготовиться к собственной смене. На пути домой дети возбужденно обсуждали увиденное, задержавшись ненадолго, чтобы пойти за малышами, которых впервые вели к аквариуму.

Аквариум — это не просто музей. Большая часть еды хичи морского происхождения, у людей тоже. Многие животные из бассейнов и цистерн рано или поздно кончат на столе. Снизи, Гарольд и Онико шли за малышами, слушали их щебет, смеялись их реакции на странных, с широкими пастями водяных змей, которых любят хичи, или На осьминогов, предназначавшихся для стола людей. Один из осьминогов висел рядом со стеной аквариума. Когда к нему подошел трехлетний ребенок, он сменил окраску с белой на пятнистую, выпустил облако краски и отплыл. Ребенок подпрыгнул от удивления. Гарольд рассмеялся. Онико тоже. А спустя несколько мгновений рассмеялся и Снизи, хотя, конечно, смех хичи не совсем то же, что человеческий.

— Глупый малыш, — сказала с материнской добротой Онико. — Я помню, как я в первый раз…

Она не кончила.

Со всех сторон послышались предупреждающие гудки, огни замигали.