На улице я невольно стал выделять из толпы высоких, темноволосых мужчин с бородой. Как только взгляд останавливался на таком лице, мое сердце замирало. Это было странно и забавно.
До того самого дня, когда один бородатый мсье решил, что я строю ему глазки, и последовал за мной до самой парадной. Мне с трудом удалось убедить его, что я вовсе не гей и не ищу приключений.
Каждый день я возвращался к себе с надеждой обнаружить на автоответчике послание от Жозефины. Она дулась на меня вот уже две недели. И вот однажды вечером я услышал сообщение, которое надиктовала не Жозефина, нет, но которое меня очень порадовало.
Синтия Уэзерби позвонила узнать, как у меня дела. Я позвонил ей утром следующего дня, поскольку знал, что в этот ранний час она совершенно свободна. Она предложила приехать на несколько дней в «Дочиоли». Я вдруг ощутил необоримое желание вновь увидеть Италию, ее свет, пейзажи, улыбку Синтии… И лицо Лоренцо Валомбра. Я согласился не раздумывая.
После нашей с Жозефиной ссоры Матье каждый вечер забегал меня навестить. Мне были приятны его забота и его общество. Я рассказал ему о приглашении миссис Уэзерби и о том, что уезжаю в «Дочиоли».
– Папа, сделай мне приятное: пока ты еще дома, напиши Жозефине, что уезжаешь, – попросил он.
– Она не ответила ни на одно мое письмо.
– Пожалуйста, сделай, как я прошу.
Пожалуй, он был прав. Я взял лист бумаги, конверт, ручку и устроился за столом.
– И что мне написать?
– Что уезжаешь на несколько дней. Что думаешь о ней. И, когда вернешься, хочешь сразу с ней увидеться. Все!
Свое коротенькое письмо я закончил строчкой «Я тебя люблю».
* * *
В «Дочиоли» я приехал одновременно с ордой американок. Они как раз высаживались из минибуса. Громкое чавканье набитых жвачкой ртов, короткие шорты, гнусавый английский… Эти дамы своим громким смехом моментально разрушили обычную для пансиона атмосферу покоя.
Миссис Уэзерби совсем сбилась с ног, Франческа едва поспевала за хозяйкой. Она недавно вышла замуж и забеременела, и теперь бегала по пансиону с раскрасневшимися щеками и вспотевшим лбом. Хотспур, напуганный шумом и суетой, спрятался в свою конуру. Оттуда торчал только его подрагивающий нос. И лишь мистер Уэзерби стоически, как и положено истинному джентльмену, переносил это американское нашествие.
Их было шестеро: Лиз, Карла, Нэнси, Китти, Холли и Джи-джи, и все они недавно пережили бракоразводный процесс. Вместе они организовали ассоциацию – «The Lunch Club» в Форт-Лодердейле, штат Флорида. Целый год они откладывали деньги на эту поездку. Говорили дамы так громко, что у меня заболели уши.
Мне больше всех понравилась Карла. Она все время повторяла «Oh, my God!»[10] и произносила эту короткую фразу как одно слово – Омайгод. Каждый раз, когда она ее озвучивала, ей вторил целый звериный хор: Джиджи смеялась как гиена, Лиз мычала, Нэнси ржала, а Китти лаяла.
За обедом они наперебой рассказывали, через какие муки им пришлось пройти при разводе и о главных событиях в своей новой, независимой жизни. Ничто не было от нас сокрыто: Холли стала фригидной, Лиз поверила в Бога, Нэнси попробовала себя в сексуальном свинге (но без особого успеха), Карла похудела на десять килограммов, Китти набрала двадцать, а Джиджи увеличила себе грудь и уменьшила живот.
Я ускользнул из столовой, проглотив последний кусочек тирамису. Мастерская Венди показалась мне оазисом покоя. Тишина. Никто не хохочет. Никто не кричит Омайгод…
На следующий день я проснулся с ощущением тревоги. Разве я не решил сегодня утром отправиться во Флоренцию на «фиате» миссис Уэзерби? Но как подступиться к этому Лоренцо Валомбре? За ночь подходящего предлога я так и не придумал.
Найти палаццо Валомбра оказалось просто. Похоже, в городе все знали этот дом. На улице Торнабуони мне указали на средневековую крепость, роскошную и одновременно суровую.
Впервые увидев этот великолепный дворец, испытала ли Констанция восхищение, как я? Решилась ли она подойти поближе к огромной двери на сером фасаде, над которой располагался изваянный из камня щит с гербом, или стояла и рассматривала ее издали, как я? Значит, здесь вырос Лоренцо Валомбра, наследник могущественного флорентийского рода, здесь Констанция с ним познакомилась, здесь расцвела их любовь…
Какое-то время я стоял, рассматривая дверь и окна. За эти несколько минут никто не вошел в импозантное здание и не вышел из него.
Найду ли я в себе смелость постучать в эту огромную дверь и сказать слуге, который мне откроет, что я желаю видеть хозяина дома? Сам того не ожидая, я испугался. Почему бы мне не отправить ему записку или, быть может, позвонить по телефону и назначить встречу?
И все же сначала я хотел посмотреть на Валомбру, понять, каков он из себя, чтобы потом узнать его. Ближе к полудню из дома наконец вышел высокий мужчина в черном. Мое сердце забилось быстрее.
Констанция очень точно описала его в письме. Борода, худощавое телосложение, темные глаза, нос с горбинкой… Лоренцо Валомбра двигался стремительно, горделиво подняв голову и нахмурив брови. Наверняка ему редко случалось улыбаться. У меня на глазах он затерялся в толпе. Я не осмелился пойти следом. Через три четверти часа он вернулся и быстрым шагом направился к дому.
«Сейчас или никогда!» – сказал я себе. Я увидел его, сейчас он дома. Оставалось только постучать. «Смелее, Бутар! Не тормози!» – подзадоривал я себя. И все же меня тошнило от волнения. Как жаль, что я не догадался заранее подготовить маленькую речь!
Вдруг толстая створка двери открылась, и лакей в ливрее смерил меня презрительным взглядом.
– Prego?[11] – спросил он с ледяной вежливостью.
Он высокомерно посмотрел на мои джинсы, тенниски и свитер. Наверное, принял меня за обычного туриста. Я, заикаясь, спросил, говорит ли он по-французски. Он помотал головой и захлопнул дверь у меня перед носом. Ты был сногсшибателен, Бутар! Я постучал. Однако лакей, догадываясь, что это снова я, не соблаговолил открыть. Я же не осмелился попытаться еще раз.
После этой «блестящей» попытки, расстроенный, я вернулся в «Дочиоли». Поскольку пообещал миссис Уэзерби вернуть машину к четырем пополудни.
* * *
На следующее утро за завтраком я спросил у Синтии, доводилось ли ей слышать о некоем Лоренцо Валомбре. «Разумеется!» – вскричала миссис Уэзерби, и глаза ее засияли. Лоренцо Валом-бра – замечательный человек, wonderful, marvellous.[12] Влюблен в Тоскану и вот уже двадцать лет сражается за спасение художественного достояния Флоренции. Он прославился в совсем еще юном возрасте, когда основал один из первых комитетов по спасению. города от трагических последствий наводнения 1966 года, уничтожившего порядка тысячи флорентийских живописных полотен и массу других произведений искусства.
«So romantic![13] – восхищенно заметила Синтия, прижимая руки к груди и закатывая глаза. – So по-байроновски!» Я не понял, что это значит «по-байроновски», но было ясно, что миссис Уэзерби тоже не устояла перед очарованием Лоренцо.
Муж посмотрел на нее неодобрительно. «Валомбра – вовсе не ангел с крыльями!» – были его слова. По мнению мистера Уэзерби, этого господина куда чаще можно было увидеть на каком-нибудь вернисаже, чем возле шедевра, которому грозит опасность. Миссис Уэзерби покраснела от возмущения и чуть не подавилась своей булочкой. Вот кого не назовешь снобом, так это Валомбру! Он прост в общении, вежлив, charming.[14] «Oh, yes? – отозвался ее супруг. – Charming indeed?[15]» И откуда же это миссис Уэзерби известно, что господин Валомбра so charming?