Когда - то, очень давно, такой взгляд он видел у пожилой игуменьи и был в самое сердце поражен такой наградой за праведность – когда человеку из всех страстей даровано ощущать только спокойную радость от созерцания совершенства твор ения. А теперь та же ра злитая вокруг благодать вызывала только смятение и чувство невосполнимой потери.

-Ты просто попутал похоть с любовью, бывает. Но ведь сказано – «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем.». А мою любовь ты отверг… Это было твое право и твой выбор, но все же не стоило заодно проявлять и непочтение к родителям – ведь тело, в отличи е от души, тебе дали именно они и не дума й что это было легко…

- Но не беда, о н тебя все равно любит и простит, как и я прощаю. Прости и ты меня, я ведь не многого хотела, да и без этого могла обойтись…

- Как мы теперь будем…

- Мы? Мы теперь никак не будем. Свой выбор ты сделал, а теперь сделала и я свой. – маленькая фигурка широко разводит руки будто пытаясь охватить все вокруг.

- Понимаешь, тут не место для детей, тут вообще нет места кроме как для человека и бога… А я еще не чувствую желание уйти из мира, у меня есть ещ е не выполненное предназначение. Д а , я не смогу родить ребенка , но мне вполне по силам его воспитать. Ради этого стоит найти клан который меня примет и не пожалеть на это сил.

- Так что – я ухожу. Позаботься о Рут, осторожно разрабатывай руку – она должна привыкать постепенно, впрочем, у меня было достаточно времени чтобы все записать – почитаешь. Если можно – я хотела бы донести до других твою книгу…

- Забирай…

- Это лишнее, я помню все и перепишу, как будет возможность, спасибо. И знаешь, может, все же не дашь мне умереть в неведенье и объяснишь, откуда ты так хорошо знал… - В глазах появилась крохотная искорка любопытства, и он ухватился за нее как утопающий за соломинку:

- Моя семья была очень богатой и у нас была даже кошка… И когда наступало ее время она очень мучилась потому как была очень переборчивой, найти ей достойную пару долго не удавалось, а недостойных она к себе не подпускала. Вот тогда я и заметил что если ей помассировать поясницу, то она не так страдает… Так что потом, каждый раз когда наступал гон, она сразу бежала ко мне…

Губы растягиваются в улыбку , обнажая клыки, даже уши приподнимаются, но взгляд по-прежнему изливает на мир лишь любовь и покой…

- Надо же, кошка… А теперь спи, - губы на миг прижимаются ко лбу, - когда проснешься ты уже не будешь знать , была ли я на самом деле или это был сон…

Последнее , что успевают увидеть глаза сквозь налившиеся тяжестью закрывающиеся веки, это размытая фигура на фоне дверного проема.

В голове сами собой всплыли недавно написанные строки, но смогли ли их произнести онемевшие губы Назарий так и не узнал.

Легла п ушинка на ладонь,

Легко и нежно,

И невесома, как огонь,

И безнадежна.

То дрогнет от дыханья птиц,

То улыбнется,

И свет плывет из-под ресниц,

И к небу льется.

Пока не тронул ветерок -

Ей в путь-дорогу,

Поставлю свечку в уголок,

Во славу Бога.

Горячий воск слезы не тр онь,

То грусть святая...

Легла п ушинка на ладонь,

И тихо тает.

( Ефим Ташлицкий )

Сразу по выходу наружу девушка уже совсем не кажется такой спокойной . О на опускается рядом с львицей и трется лицом об ее голову, Рут шершавым языком облизывает мокрую от слез мордашку, затем, пытаясь внушить чувство защищенности, начинает мурлыкать. Мурлыканье кошки, которая весит втрое больше девушки, напоминает скорее не сл ишком отдаленный гром, но , как ни странно , мигом приводит в чувство. Б лагодарн о лизнув львицу в нос в ответ шепчет – «позаботься о нем, пожалуйст а», и, надев стоявший с наружи , чуть в стороне от дверного проема ранец, уходит не оглядываясь.

Рут же смотрит ей в след – сегодня из прайда уходи т «сестра-по-охоте» это… бывает. « Удачи тебе сестра в твоем одиночном пути и , где бы ты н и была, знай - есть прайд , где тебя примут всегда… »

На этом ветер не выдержал и рванулся от этого места на Запад , чтобы там на бескрайних песчаных просторах Сахары набраться сил и вернут ь ся – уже черной стеной хамсина, и горе тогда двуногим оказавшимся на его пути.

_____________

Я недостойный взялся за перо чтобы осветить то что видел сам и слышал от людей правдивость которых не вызывает во мне ни малейшего сомнения. Повествовать же намерен о последних годах земного пути ав вы Назария, чья кротость и смирение не были оставлены ни щедростью небес ни славой земной. И то и другое он принимал с о спокойствием и кротостью , как и испытания , посылаемые ему Господом для укрепления ревности в вере. Последние годы жизни авва, чувствуя приближени я конца пути земного , обратился с просьбой об помощнике хотя по молитве его он до конца дней сохранял остроту разума и зрения как в душах людских так земного, силу же имел удивительную.

Служение это оказалось для меня испытанием сил моих, ибо авва Назарий был молчальником и долгие месяцы я даже не слышал человеческой речи. Много говорят об удивительных его деяниях, и не все ска занное есть не украшенной истин ой, особенно широко известно, что авва своей молитвой см и рил нрав дикой львицы желавшей его растерзать после чего она ела только хлеб из рук его и сама приносила ему плоды смоковницы и прочие фрукты. Мне неведомо как произошла эта встреча, но старая львица Руфь действительно следовала за ним неотрывно и даже встречала гостей и ищущих исцеления, проявляя нрав кроткий и не стремясь никого растерзать. Но питалась она тем , что надлежит ей по природе, впрочем действительно брала из рук аввы хлеб и вареное зерно. И приносила она не фрукты, ибо неоткуда было ей их взять, а пойманную рыбу или мясо, от которых авва всегда оставлял часть, которую разумеется не ел а зарывал в песок где она высыхала подобно камню.

Если же Руфь не могла поймать себе пропитание, а ей это было нелегко, то моей обязанностью было варить зерно с сушеным мясом и кормить (ее). Собственно это и была вся помощь которую я оказывал авве ибо сам он почти не нуждался ни в хлебе насущном ни в иных заботах.

Не могу не рассказать об удивительном отношении аввы к женщинам, не есть секрет ом что многие монахи стараются избегать их , а многими уставами это запрещено прямо. Авва же мог наложить руки на больной орган не чувствуя смущения духа либо плоти.