У ворот, изображая оцепление, топтался местный участковый с бледным, похожим на увядшую редьку лицом. Зеваки отсутствовали. Квартал был обжит преуспевшими в борьбе за место под солнцем людьми, которые предпочитали лишний раз не рекламировать свои лица перед представителями органов, а отсиживаться по домам, за высокими оградами, сложенными из гранитных камней, больше похожими на стены феодальных замков.

Миновав участкового, убоповцы прошли к воротам. С Сычом кроме Юлия были еще двое сотрудников: старший оперуполномоченный Николай Богомаз и Давид Качибадзе, самый молодой сотрудник отдела.

Почти посреди двора в десяти метрах от дома в луже крови лежал труп мужчины, возле которого хлопотали два криминалиста.

– Это и есть Пасечник? – недоверчиво произнес Руслан Петрович, покосившись на убитого. – Мне казалось, он старше. Чем это его?

– Это охранник особняка, – недовольно буркнул один из экспертов. – Ему перерезали горло.

– Орудие преступления нашли?

– Да. Охотничий нож. Был рядом с телом. Не топчите тут. Пройдите с той стороны.

Описав дугу, они прошли к дверям дома. Нельзя сказать, чтобы здание выглядело изящно. Двухэтажная кирпичная коробка, построенная, как казалось на первый взгляд, лет пятьдесят назад, но Юлий тем не менее понимал, возраст постройки только кажущийся. Должно быть, Пасечник хотел, чтобы его дом казался давно сложившимся фамильным гнездом, а не богатым архитектурными излишествами новостроем.

На пороге их встретил начальник убойного отдела городского УВД майор Голобобов Виталий Борисович, человек непростой и завистливый. За это Сыч его не любил, но ценил за профессионализм и умение добиваться поставленной цели.

– Ну да, конечно, кто бы сомневался, гвардейцы Лапова пожаловали. Сколько мы не виделись и зачем мы встретились? Ну, теперь мы враз убийц отыщем.

Голос у Голобобова был резкий и громкий.

– Рассказывай, – взял быка за рога Сыч. – Только не ори так. Голова болит.

– Тут не рассказывать, тут показывать надо, – криво улыбнулся Голобобов. – Одного жмурика вы уже, думаю, видели, а теперь прошу.

Тело Андрея Пасечника полулежало в кресле возле классического мраморного камина с кованой решеткой. Одет он был по-домашнему – в штаны от брэндового спортивного костюма, черную футболку навыпуск и черные кожаные шлепанцы. Из изуродованного правого глаза торчала пластиковая ручка слесарного инструмента: отвертки или напильника. Группа Сыча пришла как раз вовремя – закончив внешний осмотр и фотографирование положения тела, эксперт принялся за извлечение орудия убийства.

– Отвертка, – объявил он. – Обычная плоская отвертка. Ее даже специально не затачивали.

– Вы хотите сказать, что убийца не планировал заранее использовать ее как оружие? – спросил Голобобов.

– Поиск ответов на подобные вопросы в мою компетенцию не входит. Пока я могу сказать только то, что удар был нанесен с большой силой, так что еще немного, в голову вошла бы не только рабочая часть инструмента, но и сама ручка. Подойдите и убедитесь сами.

Желающих подойти ближе не нашлось. Голобобов с досадой махнул рукой:

– Верю вам на слово.

Целая гамма чувств переполняла Юлия, когда он смотрел на жертву. Тут была и брезгливость, словно он столкнулся с чем-то очень мерзким. И досада оттого, что он сам не приложил руку к возмездию над виновником смерти отца. И наоборот, облегчение, потому что это случилось без его участия. И безмерная грусть при мысли, что мертвый Пасечник все равно не вернет ему любимого человека. Не в силах смотреть на труп, Юлий прошел в другой конец гостиной, где в больших стеклянных шкафах хранилась коллекция вещей времен Второй мировой войны. В большинстве своем это было оружие: несколько пистолетов разных систем, карабин, противотанковый гранатомет «Панцершрек», два автомата наподобие того, каким был вооружен Пасечник-младший в момент нападения на магазин игрушек, какие-то ножи и кортики, пряжки со свастикой и надписями на немецком «С нами Бог». Но настоящей гордостью коллекции без сомнения являлся стоящий отдельно на полу на треноге пулемет МГ.

– А с каких пор у нас разрешено хранить дома огнестрельное оружие? – сказал он не то самому себе, не то стоявшему тут же незнакомому коллеге из УВД.

– Вдова убитого сказала, что это просто копии. Они не стреляют, – ответили ему.

– Да ну? Меня совсем недавно из такой вот «копии» чуть в дуршлаг не превратили.

Сыч подозвал Юлия к себе:

– Куда ты убежал? Или хочешь, чтобы тебя персонально потом информацией снабжали?

Извинившись, Юлий подошел ближе к Голобобову, который продолжал рассказывать:

– Тревогу подняла старшая дочь Пасечника – Варвара. Она вернулась в четыре часа ночи из ночного клуба. Увидела, что ворота открыты, и принялась звать охранника. Никто, понятное дело, не откликнулся, девушка заподозрила неладное, сама домой заходить побоялась, а сразу позвонила в милицию. Дежурный наряд, приехавший по вызову, обнаружил трупы хозяина дома и охранника. А также тех, кому повезло уцелеть. Супруга покойного и сын были связаны, но живы. Сынка, правда, слегка помяли. Пару зубов выбили, нос расквасили. Он сейчас в больнице, вместе с матерью.

– А дочь? – спросил Сыч.

– Наверху в кабинете. Там с ней следователь и заместитель прокурора.

– Жаль, что сыночка нет. Вот кому бы я с удовольствием в глаза посмотрел, – проворчал Юлий. – Сейчас, небось, присмирел. Его бы в наркодиспансер свозить на экспертизу. А, Руслан Петрович? Я бы не удивился, если бы оказалось, что он, обожравшись «кислоты», сам отца и укокошил. А что, неплохая версия. Вы, кстати, уже установили, как преступник или преступники попали в дом?

Руслан Петрович очень недовольно посмотрел на подчиненного.

– Слышь, умник, вместо того, чтобы языком даром чесать, пройдись по улице. Может быть, найдется кто-нибудь, страдающий от бессонницы, кто слышал, а еще лучше, видел чего-нибудь интересное.

– Бесполезно, – нахмурился Голобобов. – Мои люди уже все облазили. Им просто никто не открывает, а если и открывают, то только сторожа, заявляющие, что хозяев нет дома, а они сами ничего не видели, ничего не слышали. А насчет того, как убийца проник в дом, это он правильно вопрос ставит. Очень похоже, что в дом его просто впустили. Через ворота. Криминалисты обнаружили свежие следы шин во дворе дома. Рисунок протектора не подходит ни одному из находящихся в гараже автомобилей. Вывод?

– Он подъехал к дому на машине, и охранник открыл ему ворота, – ответил Сыч. – То есть убийца был ему хорошо знаком.

– Согласен.

– Кстати, а почему мы говорим об убийце в единственном числе?

– И вдова, и сын покойного видели только одного человека. На нем была черная трикотажная маска. Он вошел в комнату к Пасечнику-младшему, стащил его с кровати, настучал по голове и связал. Потом отправился в спальню и занялся женщиной. Она проснулась окончательно уже с кляпом во рту. С женщиной, кстати, он обошелся относительно деликатно: обездвижил, обеззвучил, но более пальцем не тронул. В отличие от ее сына.

– Значит, убийца въехал во двор на машине, вышел, устранил охранника, вошел в дом и убил хозяина, после чего нейтрализовал остальных домашних. Я правильно понял?

– Как знать, – помотал головой Голобобов. – Охранника он мог убить самым последним.

– Почему ты так решил?

– Во-первых, охранник сам открыл убийце ворота. Во-вторых, в доме полно камер наружного наблюдения, однако записей на них не оказалось. Их уничтожили, стерли, что прямо свидетельствует о том, что у него в доме был сообщник. После того как все было закончено, убийца прикончил и его. Потом уехал, а ворота закрыть было уже некому. Может, для того, чтобы не оставлять в живых единственного свидетеля, а может, потому, что не хотел делиться награбленным.

– Значит, все-таки цель убийства – ограбление.

– Да шут его знает. Взяли только деньги, сумма, правда, очень приличная. Очень. По приблизительным данным, приближается к миллиону зеленых рублей. Плюс часть драгоценностей. Заметьте, часть. Ту, что попроще. Кольца всякие безликие, цепочки. А вот дорогую, старинную брошь редкости и работы необыкновенной оставили.