Карлсен уже позабыл, как приятно, оказывается, сидеть на исходе дня в Сохо за коктейлем. Устроившись снаружи под навесом и сенью пальмы, он вдыхал характерные запахи нарождающегося вечера, постепенно заполоняющие город. Карлсен, как и большинство посетителей, одет был непринужденно, по-летнему. Нью-Йоркские тротуары сочились скопленной за день жарой, и несмотря на легкий ветерок с реки, воздух был теплым. Разреженность транспортного шума действовала благостно: автомобили в Нью-Йорке после шести штрафуются, так что в Хусдене наступает несвойственная для центральных кварталов тишина. Первый раз за день Карлсена полонила усталость. А ведь с утра, едва проснулся, живости и бодрости было хоть отбавляй — бралась откуда-то изнутри. Но вот поделился энергией с Ханако Сузуки, и сам иссяк, теперь бы расслабиться и просто повпитывать.

Он заказал мартини, но вкус показался каким-то до странности неприятным, горьким. Улучив момент. Карлсен украдкой слил коктейль в кадку с пальмой, себе спросив бокал белого вина.

Это еще куда ни шло — он одним добрым глотком убавил порцию до половины. Удивительно, насколько быстро ударило в голову. Считанные минуты, и тело словно обволокла эдакая сонливость. Странно приятная, светозарная какая-то, совсем не та эйфория, что бывает обычно от алкоголя — будто приглушенная память тихо взнялась откуда-то из глубины подсознания. Однако, удивляла при этом тяжесть тела: минута-другая, и его будто парализовало — пришлось даже пальцами пошевелить на всякий случай.

Пригубив еще, Карлсен почувствовал нечто, напоминающее пузырьки в шампанском. Он сосредоточился, пытаясь уяснить, откуда берется это ощущение. И тут стало вдруг ясно. Вино было живым, изобиловало микроорганизмами. Мелькнула шальная мысль: мол, стоит сейчас вглядеться, и можно будет их различить, как головастиков в пруду. Подумалось без всякой брезгливости, даже наоборот, как-то приязненно. Стало понятно теперь, почему и мартини встал поперек горла: потому что вкус неживой, все равно, что хлебнуть затхлой воды.

И вот последовало ощущение, которое он позднее обозначил для себя как «вслушивание». Будто глубокая тишина опустилась — та, что бывает безмолвной ночью, когда явственными становятся даже самые отдаленные звуки. Все так же доносилась болтовня из-за столиков, и позвякивание мелочи (бармен отсчитывал сдачу), и шелест проносящихся время от времени машин. Но куда внятнее ощущалась погруженность в море жизни. Она исходила и от пальмы, и от окружающих, и из самого воздуха. Посетители, неспешно потягивающие за отдыхом коктейли, источали, казалось, волны теплой жизненности, которые постепенно сливались с другими такими же, ткущимися вдоль улицы — так стойкий ветер перемещает плавно пелену дождя. И «волны» эти различались меж собой так же ясно, как те или иные запахи в саду.

Карлсен, глянув на часы, удивился: оказывается, прошло уже полчаса, а Линда опаздывает, что на нее как раз не похоже. Причем стоило об этом подумать, как возникла прозорливая, без тени сомнения уверенность, что она сейчас идет от Бродвея по Хусдену. Через несколько минут она появилась из-за угла.

— Извини, подзадержалась. Франклин звонил.

На ней был идущий от плеч сарафан, в котором она смотрелась подростком. Положив непринужденно руку на спинку ее стула так, чтобы соприкоснулись поля, Карлсен тем самым словно почувствовал тепло ее неприкрытых плеч…

Подошел за заказом официант. Линда спросила мартини. Карлсен хотел было отговорить, но передумал — интересно, как она отреагирует.

— Как там Франклин?

— Странно все как-то. Я могла читать его мысли.

— И что он думал?

— Да нет, не буквально. Но я могла сказать, что он чувствует.

— И что?

— Ой, н-ну, видимо… он по мне скучал, — голос звучал грустно.

— Ты от этого почувствовала себя виноватой?

— Ну а как же. Ты чему улыбаешься?

Тут, к счастью, как раз вернулся официант с ее мартини. Карлсену трудно было бы объяснить, что понятие сексуальной вины начало казаться ему детской несуразностью.

Когда Линда подняла бокал, Карлсен специально отвел взгляд. Пригубив, она чуть поморщилась и поставила мартини на стол.

— Что, лед забыли положить?

— Да нет, не то. Не надо было вообще заказывать: я что-то к спиртному охладела последнее время.

— Попробуй это, — он протянул ей свой бокал с вином.

— М-м, это лучше, — одобрительно кивнула Линда.

— Давай я тебе закажу.

— Не надо. Мне лучше сока, апельсинового.

Карлсен поманил официанта.

— Ладно, и я возьму заодно.

Когда через несколько минут подали сок, он понял, что у Линды инстинкт сработал четче. Плавающие кусочки мякоти, казалось, лучатся вкусом жизни. Понятно теперь, почему вампиры избегают алкоголя. Он усиливает чувствительность, угнетая тем самым жизненную силу.

— Что будем есть?

— Пока не знаю, — Карлсен, подавшись вперед, заговорил вполголоса. — Я рассчитываю, что кое-кто выйдет скоро из дома напротив. Если да, я хочу видеть, куда он направится. А если не появится до семи, можно уходить: делать уже особо нечего.

— Один из твоих преступников? — понимающе посмотрела Линда.

— Вроде как.

— И что он такое сотворил?

— Не знаю. Может, он и не преступник вовсе.

Не договорив еще, Карлсен почувствовал, что человек, которого он ждет, вот-вот появится. И надо же, дверь в доме напротив открылась, и появился тот самый: рыжие патлы до плеч собраны в пучок.

— Вон он, — бросил Карлсен.

— Андроген??

Удивление понятное. В сравнении с остальным населением, преступность среди андрогенов если не на нуле, то близко к тому. Залпом осушив стакан, Карлсен выложил на стол пять долларов.

— Ну что, двинулись, если не возражаешь?

К тому времени как вышли из-под тента, человек успел свернуть на Принс стрит, а пока добрались до угла, он уже скрылся из виду. В сторону Западного Бродвея удалялось такси (Карлсен успел разглядеть: пустое). Они приостановились на углу у книжного магазинчика, делая вид, что рассматривают витрину, может, андроген появится из какого-нибудь магазина, благо вдоль квартала их целая вереница. Не дождавшись, медленно пошли, по пути вглядываясь в каждую дверь. Вот уже и угол улицы. Все, ушел — искать бесполезно.

— На Грин стрит, наверное, свернул, — предположила Линда.

— Да какая разница, — вздохнул Карлсен.

— Что теперь?

— По бокалу еще, и подумаем, где нам поесть.

Он подвел ее к одному из пустых столиков, стоящих на тротуаре возле неброского вида кафе.

Неудача раздражала. Абсурд какой-то: потерять бесследно из виду такую колоритную фигуру. У подошедшего официанта Карлсен заказал апельсинового сока и стакан красного вина.

— Так ты рассказал бы мне, кто это? — не сдержала любопытства Линда.

— Звать его Макналти.

— И зачем ты за ним ходишь?

— По правде сказать, сам толком не знаю. Его для меня Ахерн разыскал, и чувствую, что надо, видно, как-то этим заняться, — Что он такое сделал?

За рассказом о происшествии прибыли напитки. С вином у Карлсена вышел просчет: поднесли итальянское красное — тяжелое, он такое обычно избегал из-за побочных воздействий. Когда официант отошел, он одним глотком убавил содержимое бокала наполовину.

— Может, он просто хотел тебя напугать? — предположила Линда. — Да уж нет: я видел глаза. Он явно думал выстрелить. И почти сразу вино возымело то же действие, что и предыдущй бокал; он его, в целом, на то и заказывал. Необычное чувство погружения в безмолвие, когда все сторонние шумы словно приглушаются расстоянием — вполне схоже с ощущением на грани сна. От него же охватывала странная уязвимость.

Голос Линды, доносящийся словно из соседней комнаты:

— Далеко уйти он не мог.

— Не мог. Он где-то рядом.

— Откуда ты знаешь?

— Так, знаю.

Объяснить было бы невозможно. Чувствовалось лишь, что здесь как-то задействованы сами мысли об этом рыжем, а в «поиске» затем участвует некое свойство, пробужденное вином.