на побережье. Среди этого оледенения, тем не менее, можно ис-

пытать, как рубашка, в которой нет ни одной синтетической

нити, жжет тебя, как раскаленная кольчуга.

* Бродский И. Рождественская звезда.

370

ЧАСТЬ III. ГЛАВА II

Он сбросил пиджак. Подкладка сморщилась и в нескольких ме-

стах даже посеклась. Рубашка была такой мокрой, будто его ока-

тили водой. Воздуха в комнате не хватало. Он открыл балконную

дверь и вышел на холод

— Тим, вы простудитесь!

— Спасибо, нет!

Раскинув руки, он стоял на балконе артистической Джордан-Холла, игнорируя попытки Джессики, администратора, уговорить его уйти

с холода, не говоря уже о том, чтобы накинуть что-нибудь сверху.

Наконец он шагнул обратно в комнату.

— На этом все, Джессика, благодарю вас.

— В отель я поеду с вами.

— До завтра.

— Я должна видеть, что вы оденетесь.

— Вы хотите, чтобы я сгорел на ваших глазах?

— Я хочу увидеть на вас пальто.

— Не сегодня. Благодарю вас, Джессика, до завтра.

Он посмотрел искоса, склонив голову, будто стараясь вовсе на

нее не смотреть.

Она не двигалась с места.

— До завтра.

— Наденьте при мне пиджак и пальто, я тогда уйду.

— Оставайтесь, — сказал он и, подхватив футляр с инструментом

в одну руку и пиджак в другую, вышел из комнаты.

— Тим!

Джессика выскочила за ним в коридор. Удаляясь быстрыми

нервными шагами, он, не оборачиваясь, махнул тыльной сторо-

ной руки — жестом, запрещавшим сделать даже шаг в его сторону

или произнести хоть слово.

«Перестанете вы когда-нибудь со мной бороться? Неужели вы

до сих пор думаете, что это капризы?»

Машина ждала у выхода, предназначенного для служебного пер-

сонала. Сценический выход, через который концертный зал по-

кидали музыканты, осаждала толпа.

Он покачал головой и взглянул на водителя. «Не смотри на

меня! Даже не пытайся спросить меня о чем-нибудь!»

— Поздравляю вас, сэр! Оглушительный успех!

«Ну что тут будешь делать?»

371

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

— Спасибо, Джо.

— В отель?

— Да.

«Не замечай меня. У меня нет сил».

В носу щипало. И в глазах.

В номере он был рад, что его, наконец, никто не видит. Он опу-

стился на колени и, сжавшись, закрыл лицо и зажал уши стянутой

мокрой рубашкой. Пробыв в такой позе неизвестно сколько вре-

мени, он, дыша, как бегун после марафона, увидел во что, как всегда, превратилась сорочка. На ее внутренней поверхности запеклись

удлиненными разводами, похожими на очертания континентов на

глобусе, склеенные гранулы соли, крупные настолько, что их можно

было, как песчинки, покатать между пальцами. Он посмотрел на

свои руки. На предплечьях пылали красные воспаленные полосы, раздраженные потом. Он снова спрятал лицо в рубашку. «Оставьте

меня в покое... Не оставляйте меня одного».

Он погрузился в ванну, готовую к его возвращению. Казалось бы, спу-

стя час, когда он выйдет, единственное, что ему останется — крепко за-

снуть. «Уснуть! И видеть сны, быть может?»* Но его наполняла музыка, совсем иная, чем та, какой он отдал только что «всe счeты пo службe, всю слaдoсть и яды»** — концерту для скрипки с оркестром Мендель-

сона ми минор. Эту — иную музыку, надо записать обязательно.

Он сел, снял с крюка душ, прижался лбом к коленям, положил

левую ладонь на затылок, а правой рукой направил воду на голову, снова почувствовав бессилие. Полное бессилие. Вот если бы на-

шлись заботливые руки, как в детстве, года в три, когда тебя моют, а потом заворачивают в полотенце и выносят из ванной. Вновь в

носу защипало. Ну и пусть. Никто не видит. Он надел свежую ру-

башку и домашние брюки и прошел в гостиную своего номера. Му-

зыка звучала. Она была в нем всегда — сладость и крест его жизни.

Над холмами, над долами,

Сквозь терновник, по кустам,

* Шекспир У. Гамлет, принц датский (пер. М. Лозинского).

** Пастернак Б. Баллада.

372

ЧАСТЬ III. ГЛАВА II

Над водами, через пламя

Я блуждаю тут и там!..*.

Он нашел главную тему сюжета прочитанного им романа. Это

была колыбельная, которую напевал главный герой. Прервав раз-

мышления о мелодии, он включил ноутбук, в «Избранном» от-

крыл страницу «Рождество» и стал слушать. Глубокий мягкий

сильный голос. Размеренное движение руки.

В Рождество все немного волхвы…**.

Он не вслушивался в приметы давнего нездешнего быта. Он смот-

рел на нее. Фрея. Виола. Эджерли. Как называется чувство, которое

он переживал, думая о ней, глядя на нее, слыша ее голос? Такая зна-

комая. Такая родная. Взять ее за руку, поцеловать в щеку и не отпус-

кать. Близкая. Как мама. Как сестра. Он остановил запись, увеличил

кадр на экране и провел кончиками пальцев по изображению. Он

гладил ее фотографию. Никто на свете не поверил бы, что, глядя на

женщину, от глаз которой он не мог оторвать взгляд, он не мечтал

о ней, как о женщине. Он не мог и не хотел препарировать свое со-

стояние. Степень сродства, сила, притягивающая к ней, не поддава-

лись ни измерению, ни логическому объяснению, ни рассудочному

осознанию. «Постоянство такого родства»*** было непостижимо.

Он смотрел на экран с нежностью. Улыбаясь и качая головой, читал комментарии:

«Ее особенная красота становится еще более выразительной, когда слы-

шишь ее голос».

«По-настоящему женское обаяние проверяется не тем, сколько муж-

чин кричит, как они хотят ее, а тем, сколько женщин начинают ко-

пировать ее стиль и манеры. По этому критерию у этой женщины

безграничное обаяние».

* Шекспир У. Сон в летнюю ночь (пер. Т. Щепкиной-Куперник).

** Бродский И. 24 декабря 1971 года.

*** Бродский И. 24 декабря 1971 года.

373

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

«Джеймс Эджерли, ты — счастливец!»

«Подождите, он с нее писал Виолу?»

«Нет, они познакомились после выхода книги».

«Буду искать девушку, похожую на Виолу».

«Я слежу за всем, что она делает — театр и фестиваль, стихи, пьесы, книги для детей. Разнообразие дарований в сочетании с красотой, про-

стотой в общении и неповторимым голосом позволяют ей быть такой, какая она есть, не конкурируя ни с кем».

Он увидел ее впервые в программе, где она говорила о проектах, над которыми работала вместе с мужем — режиссером и писателем

Джеймсом Эджерли. Эту запись он нашел, прочитав книгу Джеймса

«А лучшее в искусстве — перспектива». Он и сам порывался написать

ей на адрес театра. Не смог. Он был заложником своего доброволь-

ного отшельничества. Быть музыкантом — особая привилегия. У тебя

есть скрипка и мастерство. И все. Ты погружен в музыку, ты воплощен

в инструменте, а он в тебе. Ты любишь его, слушаешь, ведешь, как бы-

вает только в самом высоком акте любви. И его голос, вызванный

твоей мольбой и служением — самый совершенный голос на свете.

Ему вторит оркестр, следуя за вами, но существуете только вы — она

и ты. Редкая женщина бывает так близка, так хрупка в твоих руках, так изящна, так благодарна, так послушна и в то же время так требо-

вательна. Скрипка откликается на каждое даже мимолетное движе-

ние твоей души и каждой нотой своего голоса касается ее струн, отчего ты испытаешь такой экстаз, что ни одно физическое прикос-

новение не сможет даже приблизить тебя к его головокружительным, запредельным высотам. Вас двое — ты и скрипка. Бессловесная упои-