Работа в мэрии оказалась не очень интересной, но важной и, как однажды выразился Тайлер, – затягивающей. Тайлер Бакли, главный констебль округа, уверенный в себе тридцатилетний холостяк, вошел в ее жизнь едва ли не с первого дня, но никогда не навязывал себя, хотя и ясно – сразу – дал понять, что она ему нравится. Он хотел более близких отношений, Сара прекрасно это понимала, но не то чтобы не торопилась, скорее не ощущала в себе желания сблизиться. Наверно, это называлось отсутствием родственности душ или как-то иначе, Сара не стремилась дать определение своим чувствам (или их отсутствию). Просто говорила «да», когда Тайлер приглашал ее поехать купаться на Грэфхем Ватер, и «нет», если он зазывал ее к себе, в одиноко стоявший на отшибе домик, купленный, когда Бакли назначен был руководить местным полицейским участком. Тайлер был терпелив, он так же и преступников ловил, наверно – не торопясь, заранее расставляя сети и следя, чтобы преследуемый не скрылся раньше времени. В конце концов… Впрочем, о том, что в конце концов она скажет Тайлеру «да» и переедет в его дом с видом на проходившее мимо городка магистральное шоссе, Сара предпочитала пока не думать. Пусть все идет, как идет.

Все и шло, как шло, до тех пор, пока две недели назад Тайлер не сделал ей неожиданное предложение – нет, не выйти замуж, хотя, когда он сказал «хочу тебе предложить», Сара вздрогнула и мысленно отодвинулась от Тайлера подальше.

– У нас в архиве полиции, – продолжал Бакли, – куча всяких дел скопилась, понимаешь… Я как-то сунулся, нужно было найти документ за семьдесят третий год, так два часа потратил, пока отыскал нужную бумагу. Я вот что хотел тебе предложить, Сара. Надо бы архив оцифровать, фотографии отсканировать. Давно надо было сделать, на это и деньги в бюджете предусмотрены. В общем, займись, а? Опять же, добавка к зарплате. Деньги небольшие, а пыли там много, но…

– Хорошо, Тайлер, – сказала она. – Разве я против? Любопытно будет разгребать секретные полицейские архивы.

– Господи! – всплеснул руками Бакли. – Какие секреты? Обычная полицейская рутина. Так ты берешься?

Она взялась. Почему бы нет? Когда заканчивался рабочий день в мэрии, переходила улицу и еще пару часов трудилась на Тайлера, который тоже по вечерам предпочитал засиживаться на работе, делая вид, будто дожидается донесений от кого-нибудь из пяти своих констеблей, патрулировавших улицы обычно тихого Бакдена. Часа через два Тайлер заходил в комнату, выделенную Саре для работы, и спрашивал:

– Устала? Пойдем, поужинаем?

– Хорошо, – соглашалась она, они закрывали кабинеты, в участке оставался дежурный, и отправлялись в «Башню», где чета Робертсонов готовила лучшие в городке блюда из телятины. В тот вечер, две недели назад, Тайлер вошел, как обычно, и, как Сара уже привыкла, сказал свое: «Устала? Поужинаем у Робертсонов?»

– Что это? – спросила она, протягивая пожелтевший лист протокола. – Шутка? Или на самом деле?

Бакли взял лист в руки, прочитал написанный не очень разборчиво текст и воздел очи горе:

– Ты еще не слышала эту историю? Местная легенда. Я и не знал, что бумага сохранилась в архиве, в голову не приходило проверить. Дело тогда забрал Скотланд-Ярд, все документы подчистую, я думал, они вообще ничего не оставили. А вот поди ж ты… Да, интересно.

Он еще раз пробежал взглядом по строчкам, положил лист на стекло сканера и сказал:

– Пойдем, Сара, я тебе за ужином расскажу эту историю, насколько сам ее знаю. Все-таки прошло семьдесят лет, только слухи и остались…

Шел 1936 год. Обычный, не особенно тучный, не слишком худой. Главным констеблем в Бакдене был в те годы Оуэн Диккенс, добросовестный, судя по всему, полицейский, молодой еще и, похоже, достаточно амбициозный. Неженатый, кстати. На почте, что и сейчас расположена на перекрестке Глеб-лейн и Мейнор-гарденз, работала некая Дженнифер Поллард, девятнадцатилетняя девица, о которой ходили слухи, будто она раздавала авансы многим молодым людям в деревне, но никому на самом деле не обломилось, потому что была Дженнифер строгих нравов, и как эти две черты характера могли сочетаться в одном человеке, одному Богу известно. Впрочем, от женщин, особенно молоденьких, можно ожидать всякого.

Ухаживал за Дженнифер и кэп Манс Коффер. Почему кэп – никто сейчас не скажет, похоже, он действительно служил когда-то во флоте, вышел в отставку и купил домик в Бакдене. Когда это случилось, было Кофферу под пятьдесят. Как-то утром молочник, оставляя бутылку на крыльце, обнаружил и вчерашнюю, стоявшую там, где он ее поставил. Понятно, это показалось странным, и молочник принялся стучать в дверь, а потом колотить изо всех сил. Никто не ответил, и молочник сообщил о своих подозрениях в полицию. Диккенс прибыл на место с двумя констеблями, стучал, заглядывал в окна – кончилось, короче говоря, тем, что дверь взломали и обнаружили кэпа в спальне. Он лежал на полу за кроватью (потому его не видно было из окна), и в груди у него была рана – чуть ниже левого соска. Крови натекло много, врач сказал впоследствии, что кэп умер от потери крови, и, если бы его вовремя обнаружили, то остался бы жив, поскольку сама рана, несмотря на угрожающее расположение, была не особенно опасной, ибо не задевала ни одного жизненно важного органа.

Убийство – событие для Бакдена экстраординарное. У Диккенса не было прав лично расследовать столь тяжкие преступления. Поэтому он позвонил в Кембридж, в полицию графства, откуда через несколько часов прибыла группа расследования. Дело с самого начала выглядело загадочным – классическая задача запертой комнаты. Входная дверь дома оказалась не просто заперта изнутри, но еще и засов был задвинут. Черного хода не было. Окна тоже закрыты и заперты на щеколды, достаточно тугие, чтобы их было невозможно опустить в пазы, если, например, убийца вылез бы в окно и затем с силой его захлопнул. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков пальцев, кроме пальцев самого кэпа и миссис Холден, приходившей дважды в неделю готовить Кофферу горячую еду и убирать в комнатах. Миссис Холден допросили, конечно, но у женщины оказалось железное алиби – она два дня гостила у сына в Корнуолле, никуда не отлучаясь. Да, и орудия убийства тоже не нашли, вот что самое удивительное. Это должен был быть узкий нож или стилет, что-то такое.

На дознании коронер, приехавший из Кембриджа, вынужден был довольствоваться вердиктом: «Убийство, совершенное неизвестным или неизвестными», и полиция продолжила расследование без особой надежды на успех.

Через три (или четыре?) дня после того, как был найден труп Коффера, мальчишки, гонявшие мяч, увидели лежавшего на пороге своего дома Мэта Гаррисона, молодого солиситора из адвокатской конторы «Берримор и сын». Он был жив, но, если бы на него не обратили внимания, несомненно, умер бы от потери крови, как бедняга кэп. В его груди оказалась точно такая же рана – на том же месте, той же глубины и, скорее всего, нанесенная тем же оружием. Гаррисона отвезли в университетскую больницу в Кембридже, где он вскоре пришел в себя, но не смог пролить свет на странное преступление, поскольку ничего и никого не видел – вышел из дома, чтобы сесть на велосипед и поехать в офис, и вдруг потерял сознание.

Врагов, кстати, как утверждали все, знавшие и кэпа, и Гаррисона, не было в деревне ни у того, ни у другого. Вердикт коронера оказался таким же, как в деле Коффера, только вместо «убийства» было «тяжкое телесное повреждение».

Детективы из Кембриджа, опросившие едва ли не половину населения Бакдена, оказались не в состоянии найти хоть какие-то улики, люди в деревне роптали, разговоры были только об этих двух происшествиях, так что, когда случилось третье, никто, похоже, не очень и удивился. В своей кухне нашли Джека Петерсона, юношу, что ухаживал за Дженнифер Поллард и которому она неоднократно делала сначала авансы, а потом, как прочим, дала от ворот поворот. Рана оказалась точно такой же, как в двух предыдущих случаях – удар острым ножом чуть ниже левого соска, важные для жизни органы не задеты, крови много, но и Петерсону удалось выжить, поскольку помощь явилась удивительно вовремя – к юноше пришел кто-то из его знакомых и увидел… Нож не обнаружили, никаких отпечатков пальцев, убийцу парень не видел. Как и Гаррисон, занимался своим делом и неожиданно потерял сознание.