О чем это говорит? Что тип экономической политики в стране уже предопределен. Что всей предшествующей семилетней работой заданы определенные рамки для принятия глобальных экономических решений. Что вырваться за эти рамки оказались не в состоянии даже наши “красные”. Потому что они хотя и “красные” еще, но уже не идиоты и при принятии важнейших решений о судьбах страны отталкиваются все-таки от реальности, а не от своей идеологии, своих догм.

В итоге после девяти месяцев пребывания коммунистов у власти мы имеем профицит бюджета, договоренность с МВФ и Мировым банком и в конечном счете тот же генотип экономической политики, который был заложен правительством “молодых реформаторов”.

С другой стороны, мы имеем безусловное торможение реформ. Коммунисты делали все бесконечно медленно, потому что делали вынужденно, нехотя. У них уходили месяцы на то, что правительство Кириенко собиралось сделать за несколько недель. Восемь месяцев — только на переговоры по предоставлению очередного транша от МВФ!

Таким образом, эксперимент по пребыванию коммунистов у власти доказал, на мой взгляд, две фундаментальные вещи. Первое/Сегодня “красные”, оказавшись у руля правительства, уже не могут развернуть страну назад, в “светлое прошлое”. Правда, при наличии президента страхующего ситуацию от подобного рода разворотов.

Второе. “Красные” не могут быть и мотором дальнейшего продвижения по пути реформ. Они необходимы на стадии, когда после жестокого кризиса требуется некоторое замедление, притормаживание. В этом, может быть, как ни парадоксально, заключается их конструктивная историческая функция. И это — второй важный урок, преподнесенный России правительством Примакова.

А, в общем, итог деятельности этого правительства — один из крупнейших успехов реформаторского движения в России. “Красные” оказались не в состоянии угробить первые результаты рыночных преобразований, хотя кое-кто из них, безусловно, очень этого хотел. Интересно рассмотреть деятельность кабинета Примакова и в контексте общемирового исторического процесса. На мой взгляд, это была первая попытка найти компромисс между разнополярными политическими силами в новейшей истории России. То, что в истории восточноевропейских, посткоммунистических стран случалось уже не однажды — последовательные колебания слева направо и обратно при постепенном, но неуклонном сближении позиций левых и правых и расширении поля их совместной конструктивной деятельности, — в России на седьмом году реформ произошло впервые.

Посмотрите, как сравнительно легко колебалось общественное мнение от левых к правым и обратно в Польше, Словакии, Балтии на протяжении последнего десятилетия. Причем политический маятник не просто раскачивался в разные стороны: амплитуда его колебаний становилась все более узкой; левые и правые находили все больше общих точек соприкосновения, а их электорат никогда не разделяла мертвая полоса отчуждения. В польском правительстве, например, в последнее время сложился очень прочный и работоспособный тандем: президент-посткоммунист Александр Квасневский и первый вице-премьер, “отец” польских либеральных реформ, Лешек Бальцерович. Тот самый Бальцерович, который после проведения шоковой терапии в 1992 году ушел из правительства.

всеми проклинаемый и ненавидимый. Вот главные наши отличия: Польше хватило семи лет, чтобы ненависть к либералам уступила доводам здравого рассудка; чтобы коммунисты отошли от своих мертвецких догм настолько, что оказались в состоянии конструктивно сотрудничать с этими самыми либералами; чтобы “красные” превратились из партии безответственных трибунных ниспровергателей в ответственную и прагматичную политическую силу.

В России же все гораздо сложнее. Ни такого откровенного сближения бывших политических антагонистов, ни таких решающих перемен в предпочтениях электората… У нас в стране и политические силы, и общество в целом по-прежнему очень сильно поляризованы: наши — не наши; за “красных” — против таковых. И все же…

И все же я считаю, что процесс в целом движется в том же направлении, что и в странах Восточной Европы. Конечно, движется он гораздо более медленно: не тот масштаб проблем, да и масштаб государства не тот. Отсюда — многократно увеличенные сила инерции, напор сопротивления. Однако я думаю, что выборы президента в 2000 году уже не будут определяться фундаментальной исторической дилеммой XX столетия: за коммунистов или против них.

Полагаю, что и следующая Государственная Дума будет менее “красная”, чем нынешняя. Хотя прогнозировать сейчас еще рановато, но я думаю что в немалой степени голоса у коммунистов будут отняты Лужковым — это объективный фактор. Надеюсь, что в следующей Думе митинговые страсти уступят место нормальной законотворческой работе. А думская трибуна превратится наконец из престижных театральных подмостков в место, где станут приниматься неотложные государственные решения.

КАКИЕ ПРЕДПРИЯТИЯ РАБОТАЮТ ЛУЧШЕ — ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ИЛИ ЧАСТНЫЕ?

В 1993–1994 годах Международный центр социально-экономических исследований (“Леонтьевскийцентр”) и Российская ассоциация маркетинга (РАМ) доводили сравнительный анализ государственных и приватизированных предприятий. Материал был собран к лету 1995 года и обнародован 29 ноября.

Обследование проводилось по заказу ГКИ. Анализу были подвергнуты 266 предприятий, среди которых 56 государственных, 70 среднеприватизированных (доля государства более 25 процентов), 140 глубокоприватизированных (доля государства менее 25 процентов).

Мониторинг проводился в крупнейших промышленных регионах России: Архангельской, Волгоградской, Кемеровской, Кировской, Магаданской, Псковской, Тюменской, Челябинской, Ярославской областях, Краснодарском крае, а также во Владивостоке, в Москве и Санкт-Петербурге.

Обследованные предприятия принадлежали к таким отраслям, как химическая и нефтехимическая, пищевая промышленность, торговля, строительство, производство стройматериалов, цветная и черная металлургия.

Несколько слов об особенностях методики оценки результатов приватизации. Чтобы не появилось соблазна упрекнуть авторов в специальном подборе объектов исследования и в использовании только тех показателей, которые говорят в пользу приватизации, были предприняты следующие шаги. Предприятия подбирались Вычислительным центром Госкомстата случайным образом, без участия авторов методики, Были соблюдены лишь требования пропорционального, представительства от различных отраслей и регионов. Главным критерием оценки выступал некий совокупный (интегральный) показатель, рассчитанный на основе 12 критериев. Из них 4 — показатели экономической эффективности производства, 4 — показатели финансовой устойчивости, 4 — показатели платежеспособности.

Общий вывод прост: анализ статистических данных показал, что экономические и финансовые результаты приватизированных предприятий лучше, чем в государственном секторе. Причем чем больше степень приватизации (то есть чем меньше доля государства в собственности предприятия), тем выше финансово-экономические показатели.

Если принял, за единицу самый высокий интегральный показатель, то соотношение получится следующее. Наиболее высокая оценка — у глубокоприватизированных предприятий. На государственных предприятиях состояние дел хуже примерно вполовину. Среднеприватизированные предприятия находятся как раз посередине между первыми и вторыми.

А вот какая вырисовывается картина по отдельно взятым показателям. Финансовая устойчивость. Глубокоприватизированные предприятия лучше всех остальных. При этом отрыв их от государственных предприятий гигантский: первые выглядят лучше последних в 5,4 раза. Где-то посередине между ними находятся среднеприватизированные предприятия. Их финансовая устойчивость хуже, чем у глубокоприватизированных в 2,5 раза.

Если говорить о платежеспособности, то и здесь картина аналогичная: лучше других обстоят дела у тех предприятий, где доля государственной собственности меньше всего. Хуже всего — там, где больше присутствие государства.