Но уж если идти, то идти надо было с готовым решением. В этой ситуации важно было не с чем входишь, а с чем выходишь. Я принес президенту письмо. Изложил ситуацию. Он понял. Задал вопрос: что делать? Я к нему был готов. Говорю: я положу вам на стол, 10–15 поручений. Персональных. Лично каждому министру. Ельцин дал добро, я помчался, и тут же мы с Мостовым сели писать все это.

Поручения готовили очень жесткие, не типовым языком написанные (“Прошу рассмотреть и доложить”), а такие… от души. Чтобы не думалось, выполнять или погодить. Это очень сильная штука. Как только документы были готовы, немедленно отнесли их президенту. Команда сработала. Краха рынка приватизационных чеков и всей приватизации на этот раз удалось избежать.

Однако принципиально ничего не изменилось.

После коротенького, дней на 10, затишья, вызванного гневными распоряжениями президента, атаки на приватизацию и Госкомимущество возобновились с новой силой. Вот нашел у себя в компьютере документ под названием “Атака”. Датирован он 31-м марта 1993 года. Он дает некоторое представление об атмосфере, в которой мы жили тогда.

Направление главных ударов против ГКИ.

1. Принципиальное перераспределение функций между ГКИ и отраслевыми министерствами. Инструмент — альтернативный указ о госсобственности. (Хижа Г.С.)

2. Серия частных ударов: комиссия по проверке исполнительской дисциплины Госкомимущества.

3. Атакующие министерства:

а. Минтранс (организовано Хижой, будет поддержано Черномырдиным),

б. Минтопэнерго — в резерве, может быть подключено в любой момент. (Прямой выход на Черномырдина.)

4. Новый союзник атакующих — РФФИ. 5. Крупный удар по линии ВС — постановление об отставке Чубайса, с требованием приостановить (замедлить?) приватизацию.

5а. Разведка боем — решение по приостановке чековых аукционов в Челябинской области.

К концу апреля мы с Борисом Федоровым (на него тоже удары сыпались со всех сторон) не выдержали: проводить приватизацию и либеральные рыночные, реформы вообще становилось нестерпимо тяжело. Консервативно настроенное крыло правительства давило на нас со страшной силой, стараясь парализовать любое наше движение. Налицо был самый настоящий кризис правительства. В этой ситуации мы написали Ельцину письмо, в котором постарались обрисовать реальный расклад сил в кабинете министров. Вот каким он был тогда (цитирую по документу):

“…Идет тяжелая внутриправительственная борьба. Сначала в полускрытой, а теперь уже и в явной форме. Почти на каждом заседании консервативная группа отраслевых министров и заместителей Председателя Правительства в жесткой форме требует “восстановления управляемости”, т. е. возврата к прямому управлению народным хозяйством, наращивания объемов льготного кредитования сельского хозяйства, оборонных отраслей, резкого замедления приватизации, передачи прав управления имуществом от ГКИ отраслевым министерствам. Надо сказать прямо, что эти требования не встречают никаких возражений со стороны Председателя Правительства, на что и опирается консервативная группа. Только чрезвычайными усилиями реформаторского крыла удается сдержать этот натиск. Однако баланс сил все больше смещается в сторону консервативного крыла. Уже не хватает сил уследить за всеми разрушительными по отношению к реформе замыслами и действиями наших оппонентов, “выловить” и устранить из проектов решений правительства открыто антирыночные статьи.

В таких условиях все наши усилия идут не на реальную работу, а на преодоление внутриправительственного сопротивления. Все это делает реальную работу почти безрезультатной. Мы превращаемся в ширму, за которой идет развернутая подготовка к смене курса Правительства.

Перед нами всерьез встает вопрос об уходе из Правительства.

Мы понимаем, что сделать это до референдума было бы предательством по отношению к Вам, Борис Николаевич, и поэтому считаем это недопустимым. Сейчас мы делаем все от нас зависящее для победы Президента на референдуме, в которую мы верим и на которую работаем. Но также недопустимым для нас будет играть роль “реформаторов” в антиреформенном Правительстве, если положение останется таким же и после референдума”.

И все-таки отдать это письмо перед референдумом мы не решились: слишком горячо Ельцину было тогда и без него. К сожалению, и референдум, поддержавший политику реформ, не внес существенных изменений во внутриправительственный расклад: антиреформаторское крыло продолжало атаковать нас, кажется, с еще большим остервенением.

Тогда мы с Борисом составили новый, более развернутый вариант письма. До ультиматумов не доходили. Мы знали, что президент очень опасался ситуации, в которой бы мы с Федоровым заявили: или мы. уходим из правительства, или вы делаете то-то и то-то. Тем не менее мы предложили Ельцину ряд жестких решений кадрового характера, которые были необходимы, на наш взгляд, для дальнейшего продвижения реформ.

“У нас сейчас не Правительство реформ, а Правительство восстановления управления народным хозяйством! — писали мы президенту. — Это по сути коалиционное правительство с реформаторами, находящимися в оппозиции. Еще через одну-две недели окончательно пройдет шок от референдума, и в Правительстве полностью восстановится предреферендумный баланс сил, но уже в окончательном ухудшенном варианте!

Можно с уверенностью прогнозировать, что будет делать такое Правительство. Последовательное замораживание приватизации, вытягивание субсидий и дотаций под давлением отраслевых министерств и Минэкономики напрямую в обход Минфина. Взрыв инфляции, на пороге которого мы по-прежнему стоим, произойдет не через Госбанк, а через бюджет с ответственностью Правительства!

Единственным решением сейчас является реорганизация Правительства. В ходе нее нужно восстановить баланс сил между консервативной и реформистской частью Правительства”.

Когда письмо было готово, встала проблема: а как его передать? Аппаратная блокада любых наших с Борисом шевелений была уже настолько мощной, что сделать это было довольно сложно. Разработали целый план. Я звоню Ельцину по прямому телефону:

— Борис Николаевич, у меня крайне важный документ для вас.

— Передайте.

— Я не могу передать через Аппарат.

— Понял. Что предлагаете?

Естественно, у меня все уже было продумано. В тот день Ельцин в Георгиевском зале кому-то вручал награды. Я договорился передать ему бумагу, когда он будет подходить к залу. Прихожу в Кремль. Ловлю в нужный момент президента. И на глазах изумленного Илюшина в нарушение всех и всяческих аппаратных правил протягиваю ему документ. Ельцин кладет эту бумагу в карман и идет дальше.

Безусловно, президент принял не все наши предложения, но несколько самых главных из них реализовал полностью. Так, Лобов был перемещен из Министерства экономики в секретари Совета безопасности (уволить Лобова совсем — это было бы слишком нереалистичное предложение с нашей стороны). Тогда и Хижу сняли нашими стараниями. Были проведены и другие, более мелкие, кадровые перестановки. Но вот что нам не удалось, так это снизить Сосковца с первого зама до уровня обычного зампреда. На это президент не пошел.

Тем не менее после проведенных кадровых перестановок атмосфера в правительстве стала более рабочей. Конечно, палки в колеса нам вставляли и дальше, но накал откровенно оголтелой травли явно поубавился. Не то чтобы наши противники прониклись духом реформ. Просто они поняли, что молодые реформаторы тоже могут зубы показывать.

Впрочем, несколько позже, с наступлением эры Коржакова — Барсукова, исполнительная власть вновь оказалась в предкризисном состоянии, и вновь это больно ударило по приватизации. Вспомним ситуацию осени — зимы 1995 года.

Чубайс — первый вице-премьер. Точнее, второй первый. Первая скрипка в правительстве (если убрать за скобки премьера — дирижера этого нескладного оркестра) — Олег Николаевич Сосковец. С ним — практически все отраслевики. Ну, и Коржаков с Барсуковым в тылах президентской администрации. Все, что сделано на ниве разгосударствления, объявлено “антинародными преступными действиями”. Все говорят о том, что Чубайса вот-вот снимут (потом действительно снимают). Какая может быть приватизация в такой ситуации?