У предпринимателей и коммерсантов — свое соло: конкуренция при продаже — полный абсурд. Какие могут быть конкурсы и аукционы в России? Какая может быть равная конкуренция между покупателями? Зачем мне конкурировать с тридцатью другими покупателями, которые неизвестно какими деньгами обладают? Это обман предпринимателей, обман зарождающегося российского рынка, который вы на словах защищаете!

Вот такие три мелодии. И наличие их, таких разных, показывало: концепция правильная, работоспособная, бьет в точку. Задача наша ведь не в том состояла, чтобы услышать от своих оппонентов нечто сладостно-хвалебное. Может быть, она заключалась как раз в обратном: все должны чувствовать себя равно недовольными, только тогда будет сохраняться некий баланс. Утвердив программу приватизации в конце декабря и сразу же ее опубликовав, мы сумели обойтись без дискуссий до того, как дело началось. Зато после публикации получили полный набор эмоций.

Помню, как-то я поддался на предложение лидеров советов трудовых коллективов пойти на встречу с ними. В зале собралось человек 600–700, все были эмоционально заряжены, и я попадал в заведомо проигрышное положение. У меня, как всегда, на работе все кипело, горело, но минут на сорок я обещал прийти.

Войдя в зал, сразу же ощутил то чувство животной ненависти, которой была пропитана атмосфера. Все — на вопле.

— Обманули рабочих!

— Отняли последнее!

— Разделили между собой!

— Сколько вы себе лично возьмете, расскажите нам!!!

Сидел я в президиуме, измотанный до предела, злой, но слушал. Никого не перебивал. А потом вышел к микрофону и высказал все, что думал, напрямую:

— Слушал я внимательно, аргументы ваши понятны. А теперь послушайте меня. Делать будем это, это м это. И ничего из того, что вы требовали, никогда, никем, ни при каких обстоятельствах не будет исполняться, пока я отвечаю за процесс приватизации. Все ваши попытки добиться от меня уступок продиктованы не чем иным, как вашими групповыми интересами. Вытягивая льготы у меня, вы отнимаете их у пенсионера, который сюда прийти не смог. У врача, который вас лечит. У учителя, который учит ваших детей. Поэтому я отклоняю все ваши претензии — с первой до последней. И меня абсолютно не волнует характер вашей реакции. За сим до свидания, больших вам успехов в работе.

Повернулся и ушел.

Такие встречи показывали: все примерно одинаково недовольны, и значит — все путем. А что приходится принимать на себя заряд ярости, так ведь дело-то я имел не с рядовыми рабочими, а с лидерами, чья личная судьба зависит от того, насколько яростно они сумеют отстоять свои групповые интересы. У тех же бюджетников (не люблю это слово, но приходится его использовать) — пенсионеров, студентов, учителей, нет организованных структур, которые выражали бы их. — интересы так же мощно, как руководители советов трудовых коллективов. Скажем, тот же Всероссийский совет ветеранов — общественная организация совершенно иного класса. Я потому и был так зол на том собрании, что зал на самом деле вел диалог по линии “мы — Чубайс”, но мне пытались навязать такое ощущение ситуации, словно диалог ведется от имени всего народа — “Чубайс против всех”. И прежде всего от имени тех, кто не может прийти сюда и не может высказаться.

Вообще многие демагоги от политики любили поговорить от имени народа, защищая при этом свои шкурные интересы. Коммунисты, например. Эти, конечно, — сторонники рабочих. Никогда ни один из них не скажет, что, отстаивая так называемые интересы рабочего класса, он отнимает у пенсионеров. Ни один из них ни в чем не помог мне в попытках умерить запросы рабочих, с тем чтобы досталось другим группам населения. Противостоять всей этой орде демагогов было тяжело, а опереться не на кого. Ведь опираться-то в этой ситуации хорошо бы не на конкретных людей, а на сложившиеся общественные институты. Но для поддержки приватизации таких не нашлось. Получалось, что я ослаблен, а мои противники усилены. И не только своей монолитностью, своей дружной яростью, но и тем, что многие интеллектуалы (у них-то, казалось бы, другие групповые интересы!) или примыкали к ним, или отмалчивались.

Вот, скажем, уважаемый мною Григорий Явлинский. Сейчас он громко и ясно заявляет о том, что у трудовых коллективов слишком большие льготы, слишком много предприятий приватизировалось по второму варианту. И ведь прав, я готов под каждым его словом подписаться. Но где он был, когда я с этими ребятами воевал почти в прямом смысле слова, когда они с вилами на меня накидывались, отстаивая свои групповые интересы?

Или Святослав Федоров. Он-то не отмалчивался. Он заявлял, что все нужно отдать рабочим! Чтобы они почувствовали себя настоящими хозяевами! Кому нужен этот ваучер. А кто это говорил? Руководитель арендного коллектива, который сумел, в нарушение закона о приватизации, захватить всю собственность своего предприятия. Конечно, он защищал свою личную позицию, отняв многое у своих же коллег-врачей, у своих же пациентов.

Но мне-то приходилось делить яблоко, прекрасно сознавая, что оно — одно. И что чем больше дал одному, тем больше отнял у другого. Понимать приходилось и другое: те, кому ты дал дополнительно, скорее всего, не скажут ничего, а те, у кого отнял — будут кричать.

Очень характерной для того времени была полемика с “либеральным экономистом” Ларисой Пияшевой, сыгравшей великую роль в обсуждении приватизации. Раздать собственность немедленно и бесплатно — лейтмотив всех ее требований. Помню, как она отвечала на вопрос, что нужно делать: “Нужно усадить сотрудников комитетов по имуществу на хорошие места, содержать их в тепле, поить горячим чаем, только бы они ничем не занимались. И тогда быстро начнется приватизация, при которой можно ускоренно, за два — три месяца все раздать трудовым коллективам”.

В основе этого простейшего способа — идеологическая конструкция, смысл которой в том, что государственное управление заведомо не работоспособно. Работает только механизм частной собственности, поэтому не имеют значения ни механизм передачи, ни цена, ни объем дохода. Важен только сам факт передачи собственности. И чем быстрее, тем лучше. Никаких тебе аукционов. В магазине есть коллектив, пришел к нему, поставил печать (хочешь — на лбу, хочешь — на бумаге), и все. Владей, коллектив! А уж потом пойдет вторичная приватизация.

В сущности, это — российский вульгарный либерализм, основанный на полном непонимании того, что такое российская система государственной власти. Что произошло бы, если бы приватизация началась в такой форме? После первой же попытки мы имели бы крупный скандал с демонстрацией того, как некая мафиозная группировка, издеваясь над трудовым коллективом, захватила все, закрыла магазин, зарезала, убила. После этого — обращение к президенту, смена концепций и — начинай все сначала. Выдвинув совершенно не работоспособную концепцию, Пияшева еще и взяла на себя смелость возглавить московскую приватизацию. Правда, она была назначена Гавриилом Поповым только руководителем департамента московского правительства. А проводить ее идеи в жизнь должны были другие — Москомимущество во главе с Еленой Котовой.

Идею Пияшевой стали воплощать в жизнь не в чистом виде — бесплатная передача собственности, — а несколько измененной: магазины передавали коллективам по остаточной стоимости. Впрочем, стоимость эта была совершенно мизерной. Такая схема вступала в вопиющее противоречие с законом о приватизации, который однозначно запрещал подобные вещи. В законе говорилось: стартовая цена имущества — ниже рыночной, процедура передачи собственности — конкурентная. Я пригласил Пияшеву к себе. Она почему-то пришла с мужем Борисом Пинскером. Говорил он, она молчала. Через несколько минут общения я убедился в том, что полемизировать о сути дела невозможно, У меня есть сотня аргументов, которыми я могу опровергать их позицию; у них — сотня аргументов в ее защиту. Здесь разные системы взглядов людей с определенной экономической культурой, понимающих, какие идеи они защищают.