Но когда остается десяток шагов, они вдруг различают, что я иду с ребенком, и мгновенно возвращают кофты в их нормальное положение. Им еще стыдно, они неопытны, не обкатаны. Мы с Машей долго идем молча, я не собираюсь комментировать увиденное, читать нотации и прочее. Пусть сама обдумает. Это полезнее, чем переваривать чужую мысль, чтобы в конце концов отбросить ее только потому, что она чужая.

Но в тот вечер (точнее, в ночь) мы еще раз натолкнулись на проституток. Правда, иной разновидности. Мы возвращались в отель, где должны были провести последнюю ночь перед переездом на квартиру, и на перекрестке Шестого декабря и Вентимильи увидели двух женщин. Их уже нельзя было назвать девицами. Обе в черном, тертые бабы, ярко разукрашенные, в блестках, в немыслимых пластмассовых браслетах, они смеялись на всю улицу грубыми прокуренными голосами и останавливали проезжавшие мимо автомобили. Точнее, пытались остановить. Но никто не снижал скорости. На узком тротуаре мы прошли мимо вплотную к ним и едва не задохнулись в плотном облаке жгучей парфюмерии. Обе барышни были пьяны, но привычно пьяны. Вид у них был самоуверенный, наглый. Но таких в Кито — раз-два и обчелся. В основном все же преобладают подростки и молодые девушки, а потом их вытесняет новое поколение проституток, и «старые», которым уже лет двадцать пять, вынуждены находить какую-нибудь другую работу, хотя это и трудно до чрезвычайности — работы нигде нет.

Как-то мне случилось в Кито увидеть и наших, русских, проституток. Две молодые поджарые лошадки (всегда они парами, почему?) горланили подвыпившими голосами у парадного входа в казино на улице Объединенных Наций, бурно, с сочным матом обсуждая какого-то «козла», то ли недоплатившего, то ли просто отказавшегося от услуг. Кто они, зачем заехали так далеко, на край света? Неужели в Европе и для проституток уже нет пристанища? Но скорее всего, наши девочки были проездом. Больше я их не встречал.

Утром, можно сказать спозаранку, вытянули мы неподъемные баулы из номера, рассчитались, выписались, вызвали такси и с ветерком рванули на север. Один из великих переездов международных бродяг, к коему племени мы себя фактически причисляем.

Стоит прекрасный солнечный день — будем надеяться, что к удаче.

Валентина — чистюля. Поразительная чистюля. Новая квартира для нее — это прежде всего мытье и чистка. Три дня непрерывных уборок. Мы перетираем полы, мебель, окна, лестницу, драим ванные и туалеты, перетряхиваем и пересушиваем постели, и прочая, и прочая. И только после этого раскладываем вещи, которые удивительным образом заполняют все свободное пространство шкафов.

За это время мы с Машей успеваем поверхностно изучить район, обнаружить множество разнообразных магазинчиков и даже крытый каток для роллеров. Недалеко от нас завод по производству кока-колы. Там вечно толпятся оптовики всех калибров — спрос на напитки в городе велик, а разница между оптом и розницей достигает сорока процентов. Дело, как видно, выгодное.

Но больше всего нам нравится именно то, чего мы сперва опасались, — самолеты. По утрам, на рассвете, они просыпаются и взлетают один за другим. Мы лежим в постели и наблюдаем потрясающую картину: огромные серебристые киты выползают из нижнего правого угла нашего окна и с ревом движутся по диагонали, скрываясь где-то за шторой. Мелкие рыбешки проплывают высоко, у самого карниза. Красиво. Неожиданное и замечательное зрелище. Правда, когда ветер меняется, меняется и картина: самолетов не видно вовсе, но зато слишком хорошо слышно, как они мучают свои турбины где-то в полумиле от нас. Стекла заметно дрожат, и, если бы не резиновые вставки, было бы звону на весь дом. Но аэропорт Кито устроен как-то странно — к полудню самолеты «заканчиваются» и до самого вечера почти ничего не происходит, не считая редких взлетов и посадок, звуки которых сливаются с городским шумом и почти неразличимы.

Однако в первое утро на новом месте нас будит отнюдь не самолет, а торговец фруктами. Их, оказывается, много. Представьте длинный гнутый пикап, как правило «шевроле», потому что дешево, украшенный неким звукоизлучателем типа «колокольчик» — гигантским дюралевым цветком ватт на триста. За рулем — смуглый небритый метис, в кузове — его жена и гора фруктов-овощей. Метис без устали орет в микрофон нудным, протяжным голосом муэдзина:

— Пи-и-инья, манса-а-ана, буэна папа-а-айа!

И, не останавливаясь, на первой передаче, проползает челночным способом по всем улочкам и тупичкам нашего района. Если прислушаться, то можно понять, что он далеко не одинок. «Буэна пинья» (хороший ананас) доносится с разных углов и высот, коллеги-конкуренты работают довольно плотно. Но покупателей у метиса очень мало, ибо он не привлекает ничем, кроме доставки. Его цены значительно выше рыночных, качество средненькое. Одна надежда, что кому-то срочно понадобятся фрукты или просто лень тащиться к рынку.

Правда, китийцы отчаянно предусмотрительны и совсем не ленивы, когда дело касается экономии. У хозяек в холодильниках всегда есть то, что нужно и что можно позволить себе на имеющиеся средства. Поэтому бизнес зеленщиков малоприбыльный. Но кричат они много и громко. К счастью, ко всему привыкаешь, и со временем голоса торговцев фруктами воспринимаешь как неотъемлемую часть пейзажа, никакого раздражения при этом не испытывая.

Однако не фруктом единым жив китиец. На смену «буэна пинья» является «бона лече» — «хорошее молоко». Это целое музыкальное представление. Из еще более сильных, но относительно качественных динамиков выплескивается коротенький диалог малыша с мамой о полезности молока, завершающийся бодрой, спортивного типа песенкой, в которой слова «бона лече» повторяются примерно пятнадцать раз. Развозит молоко маленький грузовичок со сверкающей никелем цистерной-термосом литров на триста, наверное. Лече покупают активнее, чем фрукты. Молоко в Кито не разбавляют, и недоливы в природе не встречаются. Хозяйки и служанки выбегают с кастрюльками, берут по три-четыре литра. Но все же цистерне, как и пикапу зеленщика, приходится очень долго петлять по переулочкам, чтобы распродать товар.

Стоило только укатить молочнику, как откуда ни возьмись являются на подмостки уличного театра картошечники (или картофельники, если вам угодно). Обыкновенно это какой-нибудь индеец с супругой и, конечно, с тачкой. На тачке — мешки, в мешках — отборнейшая картошка. Очень дешево.

— Папа-а-ас! Папа-а-ас! — кричит индеец.

— Пяпя-а-ась! Пяпя-а-ась! — поддерживает его старательная жена.

Папас продается, по-моему, легче всего. Потому что нередко его берут прямо мешком, полуоптом. И что интересно, кричат индеец с супругой почти так же громко, как и «колокольчик» фруктовозки.

Вслед за картофельными продавцами приходит высокий жилистый негр — точильщик ножей и мачете. На плече у него — точильный круг с ручным приводом. Негр, вероятно, нездоров, он хрипит и сипит. А может быть, просто охрип от бесконечных призывов «точить ножи, точить ножи». Негр кричит странно, завышая последний звук на три октавы. Это его товарный знак, чтобы, не дай бог, не спутали с другими точильщиками, которые конечно же точат всегда хуже и дороже, чем он.

Нужно сказать, что все подобные уличные торговцы и обслуга стараются как-то отметить себя, выделиться, запомниться. Невольно все они подчиняются одному из первейших правил рекламы, которое можно выразить кратко: останься в памяти!

Не успел уйти негр-точильщик, как загудели газовики. Газ — это любовь, беда и вечная тема разговоров всех китийцев, проживающих в частном секторе. Газопровод здесь отсутствует напрочь. Его заменяют баллоны. Они маленькие и похожи на поросят, но поразительно тяжелые. И разноцветные. Трех цветов — синие, желтые и красные. Три свирепо и беспощадно конкурирующие фирмы, не уступающие друг другу ни в чем. На протяжении многих лет они рвут на части газовый рынок страны.

В Кито пока побеждают «синие» — их явно больше. У нас тоже синие баллоны. Но нас это совершенно не волнует, поскольку хозяин квартиры все «баллонные» проблемы взял на себя. Однако мы уже знаем, что ни желтые, ни красные баллоны нам никак не подходят: у них другие присоединительные патрубки и подключить их к нашей газовой плите невозможно. Газовики сигналят, но сигналы у них обязательно пневматические, протяжно поющие, как у тяжелых междугородних трейлеров. Тоже, очевидно, чтобы запомнили.