О: Раз ты прожил и не смог найти своего человека, то тебя как бы и не было. Ты не смог поселиться в мечтах другого, значит, остался нигде. Это и есть путь в никуда. А когда ты нужен, ты не зря. И не за то, что имеешь собственный вид на жительство или хорошо готовишь, а просто, непонятно за что, за то, что ты – такой, и не другой, за твои недостатки, ничтожность, беспомощность или доброту и цвета, которые ты излучаешь.

Я (иногда люблю задавать вопросы, на которые наверняка знаю ответ): А что в реальной жизни является побуждением к искусству?

О: Красота, зрение. Что-то детское в натуре. Подвижность фантазии. Свобода. Еще это иногда называют «уметь летать».

Доедая бутерброды, я завидовала красноречию Оригинального, а также горевала оттого, что Коля Ельников оставил мой день рождения без внимания. Это меня обидело и задело. Я решила раз и навсегда порвать с ним. Ну, не получится повесть. Останется пустота. И, как справедливо писал Хемингуэй, пустота рано или поздно заполняется чем-то, сочиню другое. Творческий порыв побеждает суеверия, но, видимо, в фантазию заложена неведомая потусторонняя энергия и выдуманное иногда сбывается, выходит из бумаги в реальную жизнь. Поэтому я боюсь выдумывать истории, иногда получается, как предсказание. Написала вот рассказ про девушку, которая разбилась на машине, а спустя некоторое время на машине разбилась моя бывшая одноклассница.

Он позвонил и спокойно сообщил, что денег на корм кошке больше нет, и поинтересовался, не имеется ли у меня желания пристроить ее куда-нибудь. Я сказала, что спрошу. И все же упрекнула, мог бы хоть по телефону поздравить. Он сбивчиво оправдывался, что накануне моего дня рождения пошел на показ мод, а оттуда с двумя фотографами отправился в ночи гулять по Москве, и решили они посмотреть на ремонтируемый дом Пашкова, что как раз напротив Кремля. Забравшись туда беспрепятственно, они с отважной девушкой-фотографом раскурили за разговорами на чердаке горстку травы. К моменту появления сотрудников милиции дым уже успел рассеяться, а зрачки приняли здоровый вид. Тем не менее, их забрали и посадили в отделении в клетку, не поддаваясь ни на какие мольбы и уговоры. И за неимением документов, не выпускали три дня. Сквозь толстые железные прутья он просунул свое бывшее удостоверение главного художника журнала и папку с копиями работ, после чего милиционеры принялись наперебой расспрашивать о великих деятелях отечественной массовой культуры, многих из которых Коля частенько встречал в редакции. Отпустили с извинениями. Счастливая парочка отправилась к девушке домой докуривать остатки припрятанной в секретере травки. После она переехала к нему, пожила-пожила, а потом почему-то бросила.

Где-где, а в клетке отделения милиции еще ни разу не была и так достойно оттуда не выбиралась. Я была сильно разочарована: он даже не думал обо мне все это время. Решила все же пристроить кошку и распрощаться. Обзванивала друзей, а у них – то же непреклонные родители, злые собаки, дети, аллергии, командировки, сенбернары и ручные крысы. Оказалось, это не такое-то простое дело. Жизнь многих людей настолько рациональна и взвешена, что какая-то несчастная кошка совсем не вписывается в установленный и расписанный до штришка порядок.

Никто не подходит для предоставления крова бездомным животным, чем хиппующие журналисты. Я позвонила одной парочке, друзьям Кимсы. Как и ожидала, они согласились, но без особого энтузиазма, ведь после нового года ждали ребенка. И опять все произошло вразрез с моим сценарием – Коля заявил, что я обязательно должна сопровождать его и кошку к этим людям, а то ему одному, видите ли, неудобно.

Мы шли вечером по черной улице, в его сумке шевелилась кошка, пытаясь высунуть голову и рассмотреть, куда ее несут. Я читала ему мораль по поводу – «человек ответственен за того, кого приручил, нельзя запросто бросать тебе принадлежащих существ» – имея в виду кошку, а где-то и себя. Он оправдывался: родители без предупреждения прислали из Берлина в подарок котенка той кошки, что живет у них. Котенок приехал в Москву поездом, в птичьей клетке, с запиской «чтоб тебе было не так одиноко». Пришлось приручить. Не выгонять же на улицу.

«А я нечаянно подвернулась в редакции, и вспоминается обо мне только при особой необходимости – пристроить кошку», – я шла и обиженно молчала, а он не обращал на это никакого внимания. В конце концов, я сама виновата во всем. Я выбрала метод повествования, минуя авторскую маску. Смело подставляю свое лицо промежуточного персонажа под удары перипетий сюжета. Намного легче было бы рассказывать о себе в третьем лице, укрыться за какую-нибудь ширму, натянуть чужую личину и из-за нее тихонько выдумывать повесть. А когда ты – автор, идешь по реальной улице от станции метро Беговая рядом со своим главным героем, чувствуя, что он неуправляем и непредсказуем, потому что не хочет открыться тебе, ведь ты в его жизни – случайный человек, которому никак не удается понять логику и мотивации его поступков – вот драма. Остается просто рисовать картинки того, что было; может быть, со временем прольется свет и удастся разобраться во всем.

Вечером того же дня позвонила возмущенная Кимса, она тараторила о том, что с ним я не похожа на себя, а скорей напоминаю каких-то легкомысленных девочек, которые штампованные и безликие. Что я становлюсь совсем чужой, это заметили все, кто был в гостях. К тому же она сказала, что Коля Ельников похож на крокодила, усердно пытается казаться какой-то весьма важной персоной и производит крайне неприятное впечатление. Я разозлилась, наговорила Кимсе кучу гадостей и бросила трубку. Только что жестоко критиковали моего героя, и я, автор, это терпеть не собираюсь. Сами вы – крокодилы.

И еще о том, как автор заботится о герое. Еду к нему. На последние деньги покупаю пончики и пирожки с мясом. «Бедный, у него же нет денег, в холодильнике – кетчуп и половинка засохшего лимона – остатки былой роскоши. Он же ослабеет, у него же будет авитаминоз, гастрит или снизится гемоглобин. Может быть, наскрести мелочи на сок?». Лифт не работает, взбираюсь по лестнице, отмечаю, что уголки губ у меня опущены и лицо застыло в страдальческой маске. Нет. Пытаюсь улыбнуться темноте лестничного пролета, замечаю на ящике мусоропровода корявую надпись «Здесь живет мусор», читаю граффити на стенах: «Я живу рядом, а ты меня не замечаешь». «Девчонка с восьмого, я тебя люблю». «Витя + Надя = Блюбовь».

Открывает на мой звонок, по лицу непонятно, рад или нет. Суетится, помогает снять пальто, ставит чайник. Рассказывает, что хозяин квартиры уже взбесился, грозится выгнать за то, что жилец третий месяц не платит денег. На диване валяются какие-то эскизы, его записные книжки, раскрытый дневник, который он ведет каждый день. Мы сидим на кухне, невесело дуем на чай, и я спрашиваю себя, зачем я здесь, в этой полутемной, тонущей квартире, рядом с непонятным человеком, не допускающим меня в свой мир.

Мы ложимся на диван и, прижавшись друг к другу, смотрим фильм «За облаками», пьем виски из одной рюмки, и он не хочет целовать меня, оправдываясь тем, что вчера переусердствовал с героином, и от этого губы болят. А я знаю, что он врет, и чувствую, что зря трачу время, скрашивая его одиночество. Это похоже на бессмысленное блуждание по лабиринту: кажется, вот-вот выберешься, вон уже и свет выхода, а дойдешь до него – оказывается оптический обман или тусклая лампочка, и погружаешься все глубже и глубже в неведомый и чуждый тебе мир.

Он зачем-то рассказывает про Леонида и его жену. Жена Леонида – художница, ведьма и работает на телевидении. При этом Леонид меняет подружек каждую неделю, а она друзей – раз в две недели. Прямо задачка из школьного учебника по алгебре. Спрашивается, кого чаще видит их трехлетний сын.

На стенах комнаты в качестве украшений интерьера развешены пластинки и счета из ресторанов, которые он посещал до кризиса, когда были деньги. Фильм закончился, и мне хочется уйти. Заявляю, что ухожу, а он валяется на диване, делает вид, что спит.