Кристин никогда не будет моей женщиной. По-настоящему моей – единственной и на всю жизнь…

Хотя мне этого очень хотелось бы…

Не знаю, когда именно у меня появилось это желание.

Когда я увидел ее через окно туристического агентства – скучавшую, раздраженную и невероятно красивую?

Когда она согласилась взять меня с собой на Бо? Не зная обо мне ничего, ничего! Такой авантюризм производит впечатление: эта женщина словно летит по жизни с повышенной скоростью, она ничего не боится, она любит риск, азарт, приключения.

Или я влюбился в Кристин, когда она решила украсть мою сумку с драгоценностью, стоившей кучу денег?

Или когда она вернула мне ее? Вернула с такой непринужденностью, как будто речь шла не о сокровище, а о сущей безделице!..

Конечно, обнаружив, что сумка с украшением исчезла, я чуть не сошел с ума.

Подозревать никого другого, кроме Кристин, у меня не имелось никаких оснований.

Я выбежал из номера, помчался к морю, потом к бассейну…

Ее нигде не было.

Чемодан Кристин остался в номере. А вот портфеля с ноутбуком не было – я это понял, осмотрев каждый уголок нашего просторного бунгало.

Она взяла компьютер, паспорт и мое сокровище – и улетела! Конечно, для успокоения совести я обойду весь остров. Он небольшой, я знаю тут каждый уголок, так как дважды приезжал сюда с «клиентками», оба раза – с немками.

Примерно так я и думал, когда от шезлонга, стоявшего в тени пальмы, до меня вдруг донеслось:

– Салах, привет. Присоединяйся ко мне! Можно я буду называть тебя Блэк Черри?

Кристин в купальнике выглядела бесподобно. На пару секунд я даже забыл о своей пропаже.

– Значит, ты не возражаешь? – Она соблазнительно улыбнулась. – Бери шезлонг, присоединяйся! А почему ты ничего не спрашиваешь про «блэк черри»? Это прекрасный цветок, дивная орхидея. Красивее ее на свете ничего не существует! Она черная, совершенно черная, потрясающая…

Кристин стала рассказывать мне о своих любимых цветах. Я понял, что у нее целая коллекция дома, и эти цветы она любит так нежно и трепетно, будто они ее собственные дети.

Да, у меня не имелось других подозреваемых, кроме Кристин.

Но я смотрел в ее горящие глаза и не допускал даже мысли, что именно она украла мою драгоценность.

Кристин выглядела такой спокойной и естественной, что я так и не решился ни о чем у нее спросить, просто слушал ее рассказ и любовался прекрасными пухлыми губками…

– Блэк Черри, почему ты такой грустный? Все в порядке?

Я соврал, что все в порядке. Потому что все меньше верил в виновность Кристин.

Она лукаво улыбнулась:

– Мне кажется, вон на той пальме прямо для тебя вырос прекрасный золотой банан. С изумрудами и сапфирами!

В два счета я оказался у пальмы, поднял руку и…

Там стояла моя сумка!

С колотящимся о ребра сердцем я расстегнул молнию… и облегченно вздохнул.

Сокровище было на месте!

– Знаешь, я все думала, а не прихватить ли мне его с собой? – Кристин грустно вздохнула. – Мне кажется, оно стоит кучу денег. А мне так хочется иметь собственный питомник орхидей… Но потом я поняла, что воровство отравит всю мою любовь к цветам. Может, это и глупо – чистая совесть! Но я так решила. А вот ты, наверное, думаешь по-другому, да?

Я думал по-другому.

И считал, что у меня есть оправдание – голод.

Голод – это страшное чудовище! Только тот, кто прочувствовал все его стадии, кто знает наизусть его зловещие гримасы, меня поймет. То слабость, то желание кого-нибудь убить, то резь и боль в желудке, то звон в ушах… И все это длится мучительно долго… до бесконечности! И самое страшное – осознание того, что ничего не изменится. Голод – неизменный действующий персонаж всех моих кошмарных снов. Я очень боюсь, что мне и моей семье будет нечего есть. Мысли о том, что у мамы и сестер не останется даже горстки кускуса, сводят меня с ума.

Я рассказал Кристин все.

Да, я украл! А мог бы и убить!

Что у меня чудесная мама и три сестры, и я всех их очень люблю.

И что нам трудно живется, что я продаю свое тело. И мне не противно! Наоборот, я рад, что могу хоть как-то содержать своих любимых девочек.

И да-да – я украл! И спрятался на острове Бо, и хочу побыстрее продать этот венец и получить много денег. И мне все равно, хорошо это или плохо! Когда живешь такой жизнью, как у меня, все эти моральные терзания абсолютно неважны…

Она не дослушала, схватила меня за руку.

Я заметил слезы, заблестевшие в ее глазах.

Мы побежали в наше бунгало. Кристин заказала обед в номер, и мы несколько часов подряд наслаждались вкусной едой и болтали обо всякой всячине.

Очень хотелось поцеловать ее.

Я смотрел на лицо Кристин, любовался каждой его черточкой.

Иногда она выглядела грустной. Подкладывала на мою тарелку то закуски, то салат и все повторяла:

– Ешь давай! Ты такой худой! А у тебя большие планы, тебе надо набраться сил.

И вдруг на ее лице появлялась улыбка.

– Скорее бы прошла эта зима! Я люблю весну, потому что многие мои орхидеи зацветают весной. Больше всего я жду цветения своей любимой голубой «ванды»!

Я никогда не видел орхидей, не имел ни малейшего представления о том, как выглядит голубая «ванда». Но как же мучительно я ей завидовал! Я хотел бы быть цветком, о котором заботится Кристин…

Отяжелевшие от еды, разморенные теплом (кондиционер Кристин включать отказалась – сказала, что не для того она приехала из зимы в лето, чтобы мерзнуть), мы заснули.

Кристин и теперь посапывает, свернувшись клубочком на большой кровати в спальне. Я спал на диванчике в гостиной, а проснувшись, взялся за свои записи и…

В дверь номера постучали.

Салах отложил компьютер, поднялся с дивана.

На пороге номера стоял молодой парень.

– У меня к тебе дело, – быстро сказал он по-арабски. – Ты ведь не в первый раз на Бо? Я тебя тут уже видел… с другими дамочками. Короче, у нас такой план – пощипать как следует туристов и свалить отсюда! В стране начинаются акции протеста, беспорядки… Полиции будет чем заняться. Ну что, ты с нами? Поможешь облегчить багаж своей птички? Возьмем тебя в долю! Не бойся, мы заберем только деньги, никакой крови не будет. Если туристы поведут себя разумно и не станут дергаться – останутся в живых.

Салах покосился на бейджик с именем, приколотый к синей майке парня, и с недоумением пожал плечами:

– Ахмет, что вы задумали? Неужели ты не понимаешь, что если вы реализуете свой план, то никогда уже не вернетесь на работу в этот отель?

– Да если я продам один только ноутбук, заработаю столько денег, сколько мне в этом отеле за несколько лет не заплатят! Ну, так что, ты с нами?

– Я должен подумать.

– У тебя нет времени. Решай сейчас!

Он посмотрел в безумные, исполненные обжигающей ненависти глаза Ахмета. И кивнул:

– Хорошо, я согласен. Что надо делать?

Эмилия Мюрье грустно вздохнула, вспомнив о своих попытках поговорить с парой симпатичных американских туристов, Стивеном и Дженни, а также с недавно приехавшей русской, Ликой. Американцы солнечно ей заулыбались: «Быть такого не может; наверное, ваши познания в арабском не столь сильны, как вы думаете». Русская говорила о высоком уровне безопасности в отеле и прекрасном сервисе, потом переключилась на обсуждение массовых беспорядков в Москве и Париже.

И, в общем-то, в какой-то момент этим людям удалось убедить ее – никаких оснований для беспокойства нет.

У активно практикующих психотерапевтов случается так называемое профессиональное «выгорание». Проблемы клиентов, которыми наполнен каждый их рабочий день, постепенно формируют у врачей этого профиля мнение о том, что весь мир целиком состоит из всяческих кошмаров и ужасов. Маленькая неприятность воспринимается ими как вселенская катастрофа. А иногда… иногда ты проваливаешься в глубокую пропасть парализующего волю отчаяния и страха и вовсе без всяких на то оснований. Может, именно это с ней и произошло? Может, и правда все дело в неправильном переводе слов тех парней или в чьей-то шутке?