Но мы прощали Лиду с Диего, потому что знали: по-настоящему хорошо им только у нас.
На кухне, – просторной, – обставленной по углам четырьмя опорными колоннами, благодаря которым она оставалась открытым пространством, и как бы переходила в огромный зал. Посреди которого красовался стол орехового цвета – дерево, Германия, середина 20 века, черт побери, весело взвизгивала Алиса, и отпивала еще вина под одобрительный смешок Диего, – окруженный двенадцатью стульями. Этот гарнитур стоил мне пары тысяч, и нескольких недель загубленной жизни: Алиса, – как всегда, когда становилась одержима манией приобретения какой-либо вещи – гарнитур, кухня, ваза, особенная люстра, – стала раздражительной, как змея, меняющая кожу. Я знаю, о чем говорю, потому что несколько лет у нас в доме, в специальном аквариуме, жила змея. И она меняла кожу.
Чтобы купить гадину, Алиса потратила несколько недель на убеждение меня, и еще с месяц другой на поиски.
Обладать аквариумом с ядовитой змеей казалось ей шикарным. Но это было единственное, кажется, в чем ей не удалось сломить меня. Спустя два года после беспокойного сна, и побудок с целью встать и проверить стеклянный куб, я все-таки сумел избавиться от него, осчастливив местный зоопарк. Чтобы Алиса прекратила дуться, мне пришлось раскошелиться на специальное устройство, благодаря которому в ванной можно было спать, не боясь захлебнуться.
Ей Богу, змея?!смеясь, говорил Диего.
А как же,говорил я, пока Алиса, посмеиваясь, заглядывала в духовку.
Нам, почему-то, нравилось рассказывать Диего и Лиде эту историю постоянного противостояния, нашу семилетнюю войну, в результате которой Канада так и не отошла Британской Короне, а белые лилии остались красоваться на полотнищах Луизианы. Именно в такие моменты, – сидя все на кухне, в расслабленных позах, каждый у себя дома, – мы с Алисой чувствовали, что вселенские трагедии звучат в небесах еще и эхом комедии. И, в присутствии живых людей, значение наших бед уменьшалось на наших глазах, как стремительно уходящий в глубь моря парусник.
Нам нужна была еще одна пара, чтобы понять, что мы не сумасшедшие.
И мы получили то, в чем нуждались. Мы получили их. Диего любил сидеть на барном стуле за стойкой высотой в метр двадцать сантиметров, – у которой человек нашего роста мог встать спокойно, положив на нее руки, – и смотреть, как готовит Алиса. О, да, Алиса даже начала готовить…
Кухня наша была спокойного, умиротворяющего оттенка, – слегка салатового, – и двери шкафов и ящиков были украшены стекловидным покрытием, сквозь которое проступали силуэты тех самых лилий. Флёр дё лис. Вечерами эти цветы отражались в огромных – на всю стену – окнах, отделявших нашу кухню и соединенный с ней зал от ночного парка. Еще при строительстве дома Алиса специально оговорила со строителями, что они сделают теплый пол. Глядя на извивающиеся на цементной стяжке тонкие трубки, я почувствовал отвращение. Потом их покрыли плиткой, теплой, чуть шершавой на ощупь, а щели между ней затерли белой субстанцией, смахивающей на зубной порошок – раньше его для этих целей и применяли,подтвердил мне прораб, – и пол кухни стал выглядеть достойно.
Сидя по вечерам прямо на полу кухни, у ног Лиды, я чувствовал не только тепло, исходящее снизу, но и волну теплой благодарности Алисе. За все, что она сделала для нашего дома и для нас. Я думал, что, может быть, наш дом – несмотря на демонов, в нем поселившихся в то время, демонов, которых не сумела испугать даже ядовитая змея в стеклянном кубе, – именно то, что привлекает Диего и Лиду. У нас было уютно всегда. Даже когда мы с Алисой находились в состоянии холодной войны, и ее шпионы и не думали переползать линию фронта, чтобы разведать мои планы, а мои разочарование и тоска по Алисе не пытались перескочить стену, охраняемую автоматчиками.
…тогда я купила эту чертову змею и бросила в стеклянный…смеясь, говорила Алиса.
Стоп, стоп, а как бы вы отреагировали, если бы вам подселили в дом мамбу, черт ее дери,вяло протестовал я, сам посмеиваясь над своей трусостью.
Подай мне, пожалуйста, масло,попросила Лида, и я, не вставая с пола, потянулся к нижнему шкафу, достав оттуда – на выбор, – масло оливковое первого отжима, красное от солнца кукурузное, и почти прозрачное виноградное.
После дружных проклятий в адрес тяжести и излишней жирности масла кукурузного и горестного недоумения и сокрушения из-за отсутствия вкуса в масле виноградном, все дружно проголосовали за приевшееся оливковое и на полу осталась одна бутылка. Ее-то я и протянул наверх, – как матрос из трюма капитану по веревке в стародавние времена, – Лиде, и она приняла, благодарно коснувшись моей руки. Да, мы могли касаться друг друга – все, – и это порождало в нас чувство необъяснимого единения, и родства. Мы чувствовали себя больше, чем любовниками, или двумя парами свингеров.
Мы были общиной, боевой единицей.
Живи мы в Спарте, старейшины поставили бы нас сражаться всех вместе. Я представлял нашу кухню ущельем, занятым войсками царя Леонида, и мы и были Леонидом, мы и были ущельем, мы и были Спартой. Благодаря этим вечерам, я понял, что значит любовь, какой ее понимали эллины.
Это, знаешь ли, содомит латиноамериканский, когда ты готов любить легкую субстанцию, так называемую душу,объяснял я Диего.
Неважно, в скульптуре она, старце, юноше, или даже козе, говорил я.
Дамы фыркали, Лида гладила меня по голове, я поднимал вверх торжественно палец. Алиса, не уступая, толкала в бок Диего, и они над чем-то смеялись, сумерки за окном подступали к окну и прятали от нас парк, фразы становились все тише, магия вечера покрывала наши тела своими сетями все плотнее и гуще, вот уже и сил двигаться не хватало, я видел в окне отражения раскрасневшихся лиц, нескромные поглаживания, духовное единение… родство божества Платона, спрятанного в каждом из нас… кухня становилась похожа на картинку из фильма, когда ломается проектор, и изображение двигается все медленнее и медленнее, а потом и вовсе застывает… последние несколько образов менялись так медленно, как дагерротип… я думал позже часто – что мешало нам разойтись по разным комнатам парами в этот момент? Все ведь уже было ясно тогда? Но мы не сделали так, ни разу. Оброненная вилка, кашель прохожего, идущего мимо дома, резкий звук, чуть слышный вздох… Все оживало, и начинало двигаться вновь. Мы встряхивали головами, мы улыбались, даже Диего – самый нечуткий среди нас, – выглядел, как боец Одиссея, спасшийся от сна Цирцеи.
Разговоры становились еще громче, смех еще резче, и наступал второй вал веселья, как насмешливо называла его Алиса.
Тем не менее, я сумел освободиться от этой проклятой мамбы,сказал я Лиде лениво, представь себе, дорогая, договариваться пришлось чуть ли не с государственной инспекцией по ядовитым тварям…
Бедняжка так до сих пор и не понял, что это был безобидный полоз,сказала Алиса торжествующе.
Да-да,воскликнула она, и, хоть я и размахивал руками воодушевлено и протестующе, пролив немного коньяка на юбку Лиды, не сдала позиций. Похоже, так оно и было, с легкой досадой понял я.
Но главная особенность моего мужа состоит в том, что он придумывает реальность, и постепенно замещает ей ту, которая действительно существует,сказала Алиса.
Разве это не святой долг и почетная обязанность каждого писателя,сказал Диего.
Самое же удивительное в том, что ему это удается так хорошо… что со временем в эту его альтернативную реальность переселяются все, кого он желает туда подселить,сказала Алиса, слегка помрачнев. Прядь выбилась из гладко зачесанных и собранных в хвост волос, и из-за этого она выглядела очень молодо. Как первокурсница, впервые приглашенная старшекурсниками на вечеринку и взявшаяся отважно готовить коктейли и салаты.
Я любовался ей.
Иногда я думаю,продолжала Алиса, а не являемся ли мы все, в конечном счете, просто напросто такой же выдуманной моим мужем реальностью, как и все вокруг.
