Ему как раз отсасывала статная блондинка из университета Молдавии.

В смысле, она там что-то преподавала, а в свободное от лекций и проверок тетрадей время гостила на вечеринках с доме над городом со своим мужем, крупным, медленным мужчиной, явно терявшимся в обилии голой плоти. Не так ли,спросил меня муж Лиды, похлопав профессоршу по щеке. Я кивнул, боясь рассмеяться и выдать себя. Интересно, боялся ли рассмеяться он, думаю я сейчас.

Да, мама,сказала Лида, и охнула, потому что я подал вперед.

Это была ее мать. Нервическая, вечно грызшая заусеницы женщины, которая, – без сомнений, – была хороша, как и Лида, но растратила пыл своей юности в несчастливом браке с мужчиной, который рано обрюзг. Отец Лиды. Чтобы ему не скучно было стареть самому, жена постаралась догнать его, и максимально быстро. Она даже костюмы спортивные стала носить, что при ее фигуре – великолепной до сих пор – было настоящим самопожертвованием. Мне кажется, она подозревала о нас с Лидой, и это ее очень пугало. Мать Лиды страшила перспектива развода дочери. Мысль о том, что Лида перестанет быть Иностранкой и супругой Консула, и останется в нашей убогой Молдавии, была для матери невыносима. Само собой, о свинг-вечеринках, которые устраивали Синьор и Синьора Консулы, она ничего не знала. И не стала бы знать, даже ткни вы ей в лицо пленку с записью всего, что творилось в доме дочери и зятя.

Лида, постанывая время от времени в сторону – тогда она прикрывала трубку, – что-то невнятно бормотала матери.

Я приподнялся и поглядел на ее грудь. Она была вся в красных пятнах. Я положил голову на них, и представил себя на поле маков. Где-то внизу неумолимо стучал в глубины Лидиной пизды мой железный дровосек, рыча, драл ее юбки мой лев с соломенным сердцем, и слюнявил ее соски безголовый Страшила. Я знал, что если спущу сейчас в нее, то она залетит, но она взяла с меня слово никогда не кончать ей в матку.

Ох, милый,сказала она как-то, я еблива как кошка.

Что еще ты мне расскажешь,сказал я тогда.

Я из тех девчонок, которые залетают, стоит к ним прикоснуться пальцем,сказала она.

Случалось и такое,шутливо пожаловалась она.

Ах ты сучка,смеясь сказал я, да что же это был за палец, если ты залетела.

Она по секрету сказала мне, что Диего сделал себе операцию. Что-то там подтянул в этой сложной схеме веревок и тканей, сосудов и нитей, и теперь по его каналам не плывут шхуны, и шлюзы никогда не открываются. Звучало это смешно. Что-то вроде «перетянуть канатики». Почему-то мне при этим словосочетании пришло в голову что-то, связанное с жуками и усиками. Словно Диего был жучок, – бегавший и ощупывавший все своими усиками, – а их затем взяли да и перетянули. И бедняга свалился на спину, смешно барахтается, дрыгает лапками, и не может встать. Я, конечно, никогда бы так не поступил. Я оставлял за собой право обрюхатить любую из своих партнерш. В конце концов, если женщина не испытывает страха вообще, то она не испытывает и любви.

Дайте женщине быть в опасности ежесекундно, и она привяжется к вам, как заложник к террористу.

Так что я, приподнявшись над Лидой, зашипел и стал накачивать так стремительно, что она бросила без объяснений трубку и запричитала. Нет, нет, не в меня, ныла она, пока я долбил ее, распластанную, и, уверен, сучка получала от этого самое острое наслаждение из всех, какие когда-либо испытывала.

Я уже завелся и хочу в тебя,сказал я.

Придется в зад,жестко сказал я.

После этого она сказала еще пару тысяч раз слово «нет», и заткнулась, лишь когда я велел ей заткнуться и грызть подушку. Что она и сделала, пока я раздирал ее, ощущая исходящий от ляжек, пизды и задницы, аромат абрикосового джема, фруктового повидла и чашечки английского чая с молоком, запаха полыни, примостившейся за оградой сада, и жужжания ленивых, – осоловевших от обилия летней пыльцы, – пчел.

…Лида закричала, и, страдальчески морщась, соскользнула с моего члена, когда я позволил ей сделать это.

Думаю, она почувствовала в себе что-то вроде жала.

И, наполненная этим лечебным ядом, охала и стенала, перебираясь из комнаты в ванную, откуда вышла уже эластичная и розовая, как отмытая после употребления кукла. А я все не мог успокоиться, потому что три часа, – сто восемьдесят минут, все свое утро, – посвятил воображаемой ебле с ней и это так меня расколошматило внутри, что я был словно упавший с 29—го этажа монтажник. Вместо почек и печени у меня было кровавое месиво и кровяные медузы из сосудов и полопавшихся тканей плавали во мне, сочась через глаза и член слезами и смазкой.

Становись раком, и покажи,велел я.

Она показала, и, ей богу, все выглядело так, будто она в этом смысле оставалась еще девственницей. Задница в считанные минуты закрылась и приняла прежний вид. Меня озарило, я понял, что это она, Лида, была инициатором этого скорого и противоестественного соития. И это не я поимел ее, а ее задница, – нескромный мясной цветок, – раскрылась росянкой, чтобы втащить меня туда, и размесить попавшего в ядовитую ловушку зверька, до состояния кашицы, чтобы росянка могла насытиться. Моя сперма была кислотной добавкой, без которой она не переваривала добычу, эта задница. Мы работали в паре.

Я наспех оделся, и выскочил на улицу, купил ей рубашку.

Когда вернулся, она сидела на диване, и снова разговаривала по телефону. На этот раз, с мужем. Но так как мой член не был в ней, Лида не беспокоилась. Она владела собой, когда ее не трахали. Кивком указав на диван, она договорила, после чего отбросила телефон. Она была в колготках и бюстгальтер. У меня опять встал и я возблагодарил Бога за то, что оставлял Лиду на несколько минут. В противном случае мне – из-за чересчур небольшого перерыва, – не захотелось бы ее снова. И уже проводив женщину взглядом, я бы понял, что хочу еще и это желание будет поджаривать меня весь день. А мне и адского утра хватило.

Лида встала передо мной на колени и в который раз за день насадилась на меня ртом.

Что он хотел,сказал я.

Она вынула член изо рта, и, оглаживая его пальцами, сказала.

Он снова устраивает вечеринку,сказала она.

И он попросил меня пригласить и вас с Алисой,сказала она.

Как думаешь, они трахаются тайком,сказал я, ну, как мы.

Или он вспомнил о нас случайно, а, как думаешь,сказал я.

Она пожала плечами, держа член во рту, – я завелся еще больше, – и принялась обрабатывать меня бездумно, как корова, которая ест траву. Я почувствовал дрожь, но было еще слишком рано. Значит, телефон, понял я. Глянул в окно, расчерченное светом из-за жалюзи, – кажется, выступило солнце, – и, щурясь из-за зеленых пятен, посмотрел в телефон. Это было сообщение от Диего. Как всегда и все, – с ним связанное, – оно было Чересчур.

«Текила, начос, и ебля амиго – прочитал я приглашение.

Ниже были указано время. Никакого указания места. Где именно, и так было понятно. Я написал, что мы придем, и поблагодарил. Телефон снова завибрировал. «Не за что», написал он. Я не стал отвечать, потому что он был из породы людей, которые стараются всегда оставить за собой последнее слово. Ответь я, и переписка грозила бы стать бесконечной. Так что я отключил телефон. Лида насадилась на меня так глубоко, как могла – а могла она глубоко – и мой член расцвел в ее горле грибом Хиросимы. Я спустил.

Со смертельным стоном обожжённой насмерть девочки она втянула все в себя.

***

Схема пизды,сказал он.

А ну как же,сказал я.

Понимаю теперь, почему у тебя возникла такая стойкая репутация,сказал он.

Извращенца,сказала, смеясь, Алиса.

Мне это кажется вовсе не извращенным, напротив, даже в чем-то трогательным,сказала Лида.

Я полностью с вами согласен, синьора,сказал я.

Ох уж эти галантные мачо,сказала Лида.

Это немного из другой культуры,сказал Диего.