Всего-то собаку.

– А я думал, – говорит Ходжес. Как бы размышляя, стараясь не подавать виду, что это наиболее важный для него момент.

– Да перестань, Билл. Ты видел то же, что и я, и всякий раз, когда надо освежить память, ты можешь заглянуть в участок и вновь просмотреть фотографии.

– Пожалуй.

Начальные аккорды «Ночи на Лысой горе» звучат из кармана спортивного пиджака Пита, купленного в «Доме мужской одежды». Он выуживает мобильник, смотрит на экран и говорит:

– Должен ответить.

Ходжес машет рукой: само собой.

– Алло? – Пит слушает, его глаза округляются, он вскакивает так быстро, что стул едва не падает. – Что?

Другие посетители ресторана отрываются от трапезы и оглядываются. Ходжес с интересом наблюдает.

– Да… Да! Уже еду. Что? Да, да, хорошо. Не жди, поезжай.

Он закрывает мобильник и садится. Буквально вибрирует от распирающей его энергии, и в этот момент Ходжес отчаянно ему завидует.

– Мне надо почаще встречаться с тобой, Билли. Ты мой счастливый талисман и всегда им был. Мы говорим об этом – и это случается.

– Что? – И думает: Это Мистер Мерседес. Далее следует нелепая и печальная мысль: Его должен был взять я.

– Это Иззи. Ей только что позвонил полковник полиции штата. Из округа Виктор. Примерно час назад егерь обнаружил какие-то кости в старом гравийном карьере. Карьер менее чем в двух милях от летнего коттеджа Донни Дэвиса на озере, и знаешь что? На костях обрывки платья.

Он поднимает руку над столом. Ходжес звонко хлопает ладонью о ладонь Пита.

Пит возвращает мобильник в отвисший карман, достает бумажник. Ходжес качает головой, точно зная, что сейчас чувствует: облегчение. Безмерное облегчение.

– Нет, я угощаю. Ты встречаешься с Изабель там?

– Да.

– Тогда не теряй времени.

– Ладно. Спасибо за ленч.

– Один момент… слышал что-нибудь про Дорожного Джо?

– Этим занимается полиция штата. И федералы. Чему я только рад. Насколько мне известно, пока у них ничего нет. Ждут, что он сделает это снова, и надеются, что им повезет. – Он смотрит на часы.

– Иди, иди.

Пит направляется к двери, останавливается, возвращается к столу, наклоняется и чмокает Ходжеса в лоб.

– Рад видеть тебя, милый.

– Проваливай, – говорит ему Ходжес. – Люди скажут, что мы любовники.

Пит широко улыбается, а Ходжес вспоминает, как они иногда называли себя: гончие небес.

И задается вопросом, а какой у него теперь нюх?

Официант возвращается, чтобы спросить, не нужно ли чего-нибудь еще. Ходжес уже собирается ответить отрицательно, но потом заказывает новую чашку кофе. Хочет еще немного посидеть, смакуя двойную радость: это не Мистер Мерседес, а Донни Дэвис, лицемерный членосос, убивший жену, а потом через своего адвоката создавший фонд, чтобы выплатить вознаграждение за информацию, которая помогла бы ее разыскать. Потому что, дорогой Боже, он так любил ее и больше всего на свете хотел, чтобы она вернулась домой и они начали все с чистого листа.

Он также хочет подумать об Оливии Трелони и ее угнанном «мерседесе». В том, что его угнали, сомнений нет ни у кого. Но, несмотря на уверения миссис Ти в обратном, никто не верит, что она не поспособствовала краже.

Ходжес помнит расследование, о котором рассказала им только что прибывшая из Сан-Диего Изабель Джейнс, после того как они ввели ее в курс дела по части непроизвольного – и нигде не озвученного – участия миссис Трелони в бойне у Городского центра. В истории Изабель фигурировал не автомобиль, а пистолет. Ее с напарником вызвали в дом, где девятилетний мальчик застрелил свою четырехлетнюю сестру. Они играли автоматическим пистолетом, который их отец оставил на комоде.

«Отцу обвинение не предъявили, но он не простит себе этого до конца жизни, – сказала она. – Здесь тот самый случай, подождите и увидите».

Прошел месяц, прежде чем Трелони наглоталась таблеток, а может, и меньше, и никто из детективов, расследовавших дело Мерседеса-убийцы, и ухом не повел. Они – и он – видели в миссис Ти переполненную жалостью к себе богатую женщину, которая отказывалась признать свою роль в случившемся.

«Мерседес-S600» украли в центре города, но миссис Трелони, вдова, муж-миллионер которой умер вроде бы от рака, жила в Шугар-Хайтс, пригороде, таком же богатом, как и его название, где перегороженные воротами подъездные дорожки вели к безвкусным, напоминающим замки особнякам с четырнадцатью, а то и двадцатью комнатами. Ходжес вырос в Атланте и, оказавшись в Шугар-Хайтс, подумал о не менее богатом районе Атланты, именуемом Бакхед.

Престарелая мать миссис Ти, Элизабет Уэртон, жила в квартире – очень хорошей, с комнатами столь же большими, как обещания кандидата на выборную должность, в кондоминиуме высшего класса на Лейк-авеню. Места хватало и для женщины, которая постоянно находилась при старушке, и для сиделки, приходившей трижды в неделю. Миссис Уэртон страдала прогрессирующим сколиозом, и именно ее таблетки оксиконтина взяла дочь из домашней аптечки, когда решила уйти из этого мира.

Самоубийство доказывает вину. Он помнит эту присказку лейтенанта Моррисси, но Ходжес всегда сомневался на сей счет, а в последнее время сомнения его только усилились. Теперь он знает, что чувство вины – не единственная причина, которая может подвигнуть человека на самоубийство.

Иногда достаточно скуки, которую навевают дневные телепередачи.

Двое патрульных обнаружили «мерседес» через час после массового убийства. За одним из складов, которых хватало на берегу озера.

Огромный мощеный двор заполняли ржавые контейнеры, чем-то напоминавшие монолиты с острова Пасхи. Серый «мерседес» небрежно бросили между ними. Когда прибыли Ходжес и Хантли, во дворе уже стояло пять патрульных автомобилей, два – нос к носу у заднего бампера серого седана, словно ожидая, что он сам по себе заведется и попытается уехать, как тот «плимут» в старом фильме ужасов. Туман перешел в накрапывающий дождь. Синие вспышки на крышах патрульных автомобилей подсвечивали капли.

Ходжес и Хантли подошли к группке патрульных. Пит Хантли заговорил с теми двумя, что первыми обнаружили брошенный «мерседес», а Ходжес обошел автомобиль. Передняя часть «S600» лишь чуть помялась – знаменитое немецкое качество, – но капот и ветровое стекло пятнала свернувшаяся кровь. Рукав, затвердевший от крови, зацепился за радиаторную решетку. Потом выяснилось, что его оторвало от рубашки Огаста Оденкерка, одного из убитых. Ходжес заметил и кое-что еще, блестевшее даже в сумрачном утреннем свете. Он опустился на колено, чтобы приглядеться. В таком положении его и застал Хантли.

– И что это такое, черт побери? – спросил Пит.

– Думаю, обручальное кольцо, – ответил Ходжес.

Он не ошибся. Простенькое золотое колечко принадлежало Франсине Райс, тридцати девяти лет, проживавшей на Сквиррел-ридж-роуд, и потом его вернули семье. Женщину похоронили, надев кольцо на безымянный палец правой руки, потому что три пальца левой, начиная от указательного, оторвало. Медицинский эксперт предположил, что она инстинктивно вытянула руку перед собой, словно пытаясь остановить надвигавшийся на нее «мерседес». Два пальца нашли на месте преступления перед самым полуднем десятого апреля. Указательный исчез. Ходжес подозревал, что одна из чаек, которых на берегу озера хватало, схватила его и унесла. Он предпочитал эту идею более мерзкой альтернативе: кто-то из выживших прихватил палец в качестве сувенира.

Ходжес встал и подозвал одного из патрульных.

– Надо накрыть автомобиль брезентом, прежде чем дождь окончательно смоет…

– Уже вызвали. – Патрульный указал на Пита. – Он нам сказал первым делом.

– Какой же ты молодец, – похвалил Пита Ходжес елейным голосом набожной прихожанки, но его напарник лишь кисло улыбнулся. Он смотрел на заляпанную кровью морду «мерседеса» и кольцо, застрявшее в хромированной решетке.