А может быть, он и прав? Сказки о славном и прибыльном офицерском пути так и оказались сказками. Потому как большую часть службы пришлось прозябать по далеким гарнизонам без всякой надежды на повышение, да еще и терпя брезгливые взгляды благородных оу, которые те бросали на сына владельца скобяной лавки, посмевшего затесаться в их ряды. Вечно сидеть в долгах из-за нерегулярно выплачиваемого жалованья и тратить те немногие крохи, что удалось умыкнуть от сумм на солдатское содержание, на кислое вино и уродливых шлюх.

Едва же начались боевые действия и забрезжила хоть какая-то надежда заслужить новый чин, его под благовидным предлогом выперли из полка всего лишь за то, что очередной жутко богатый и благородный оу не умел пользоваться своей шпагой и не смог переварить стальной клинок, когда тот проткнул ему брюхо…

Нет, выперли его, конечно, не из-за дуэли, ибо офицеру дозволено отстаивать свою честь в благородном поединке. Но у командира роты всегда легко найти кучу огрехов, которые, если, конечно, хорошенько постараться, можно раздуть в серьезное дело. Ифий Аэдоосу это прекрасно знал и не стал доводить дело до Армейского суда, когда ему тонко намекнули на нежелательность его дальнейшего пребывания в славных рядах Двенадцатого Гренадерского, чье знамя под Туонси он воткнул на вершине того проклятого холма, навечно провонявшего пороховой гарью и залитого кровью сотен солдат, оставивших на нем свои никчемные жизни.

А сегодня он еще и умудрился проиграться в кости каким-то деревенским увальням, не отъезжавшим от своих свинарников дальше, чем на десяток верст…

Эта проклятая девка точно заразила его дурной болезнью, имя которой — невезение.

— Так ты все же решил поехать? — уточнил Докст вот уже, наверное, в стотысячный раз за последнюю пару месяцев.

— Угу, — привычно уже промычал Ренки, думая о чем-то своем.

— А если не поступишь, а денежки-то уже — тю-тю?

— А что мне делать здесь? — Внезапно очнувшийся от своих мыслей Ренки почему-то решил сейчас быть откровенным и вместо высоких слов о долге и служении привести понятные старому приятелю доводы. — Ты ведь не хуже меня знаешь, что я фактически нищий.

— Ну-у-у… — протянул Докст, который, несмотря на юный возраст, был человеком крайне практичным и весьма твердо стоящим на земле, в смысле не витал в облаках. — Ты бы мог занять какую-нибудь должность в управе. Или жениться!

— Ага, и до сорока лет переписывать бумажки да лебезить перед старыми ленивыми чинушами, ибо без средств и связей надеяться на что-то большее не приходится. А насчет жениться… Это означало бы продать титул и честь своего рода за миску овощей и кусок мяса на каждый день. И все равно пришлось бы постоянно лебезить перед тестем, выпрашивая у него средства на проживание, а еще зависеть от собственной жены и пресмыкаться перед ней. Я так не хочу.

— Можно подумать, окончив это свое училище, ты сразу станешь генералом и тебе не придется выслуживаться перед разными офицеришками званием пониже… — привел Докст весьма разумный довод.

— Там — это другое! — убежденно ответил Ренки. — В армии тебя ценят по твоим способностям, а не по тому, насколько низко ты можешь прогнуть свою спину. Тем более сейчас идет война! После того как мы показали орегаарцам на Зарданском плоскогорье, кто есть кто, за них опять вступились торгаши-кредонцы… А значит, война будет долгой. Предстоит много походов, битв и сражений. Отец говорил, что только на войне выпускник училища может быстро продвинуться по службе.

— А еще схлопотать штыком в брюхо, — осторожно, опасаясь обидеть друга, добавил Докст. — Или, того хуже, остаться никому не нужным калекой, просящим подаяние на Большом королевском мосту.

— Успокойся, — рассмеялся на это Ренки и добавил с беспечностью, столь свойственной всем юным мечтателям: — Со мной этого точно никогда не случится! Однако слышишь музыку? Танцы начались! Так что, оставим печальные разговоры и поспешим на площадь, где множество прекрасных дев скучают без своих кавалеров.

Увы, но красотка Лирина, как это ни странно, на танцах отсутствовала. Впрочем, Ренки еще не терял надежды и старался не расстраиваться. Благо тут хватало закадычных подружек первой красавицы деревни, и они куда меньше задирали свои носики и не строили из себя принцесс. В конце концов, пусть Ренки и являлся фактически нищим, парень он был не из последних, и благодаря не только своем титулу, но и высокому росту, поджарой, мускулистой фигуре умелого фехтовальщика, золотистой шевелюре и вполне приятному для женских глаз лицу. О том, что иные девицы отказывают иным кавалерам, не соглашаясь на танец, он, конечно, слышал, но сам обзавестись подобным опытом еще не успел.

Время пролетело быстро. Мягкие сумерки уже сгустились до беспросветной темени, и музыканты деревенского оркестра начали сбиваться с ритма и нещадно фальшивить.

— Разрешите засвидетельствовать вам свое почтение, сударь, и выразить свою благодарность за доблестную службу королю, — обратился Ренки к высокому крепкому мужчине с суровым, жестким лицом, на котором даже длинный уродливый шрам, пересекающий щеку, казался лишь атрибутом и дополнением к зеленому мундиру Двенадцатого Гренадерского полка. — Позвольте представиться — оу Ренки Дарээка и, смею надеяться, также будущий офицер. Не позволите ли угостить вас вином?

— Что ж, «будущий офицер», если «доблестная служба королю» чему-нибудь меня и научила, так это никогда не отказываться от дармовой выпивки. Наливай!

Ренки немного покоробили подобные выражения, произнесенные «эталоном изысканного воспитания и благонравия», однако он отнес их на счет присущей всякому герою раскованной и грубоватой мужественности и с радостью заказал графинчик лучшего вина, которое только можно было найти в трактире.

— Сударь, — продолжил он, наполнив вином обе кружки, — не будет ли с моей стороны излишней наглостью попросить вас поведать мне о тяготах службы королю и о тех битвах, в которых вы имели честь сразиться во имя отечества нашего?

— Ох и имел же я эту честь! — хмуро пробормотал Ифий Аэдоосу, подумав: «Очередной сопляк, мечтающий о подвигах и славе, купленных на родительские денежки». — Но ты, парень, не бойся. Там этой чести еще много осталось, хватит и на твой век!

— Смею надеяться, что это так и есть… — вежливо ответил Ренки, хотя в его голове вдруг и пробежала подлая мыслишка, что перед ним никакой вовсе не офицер, а обычный мужлан, напяливший на себя чужую форму. — Однако, возможно, вы расскажете мне о том, что показалось вам самым трудным на поприще служения королю. Хочу быть готовым к преодолению любых препятствий.

— Самое трудное… — проговорил Ифий, для которого этот графинчик вина был уже шестой по счету. Он оглядел собрание деревенщин, столпившихся вокруг его столика, чтобы послушать байки про войну да про королевскую службу. И, зло ухмыльнувшись, сказал чистую правду: — Самое трудное, парень, полагаю, был непрекращающийся понос! Ага, именно понос! День за днем, неделю за неделей только и делаешь, что бегаешь до отхожего места… Мы, клянусь душой, даже амуницию тогда толком не застегивали, потому как пока расстегнешь все эти пряжки да застежки, рискуешь остаться с полными штанами. — Ифий с удовольствием поглядел, как сопливого мальчишку передернуло от этаких живописных подробностей, и продолжил. — Так что, мой совет тебе, парень: хочешь стать офицером, заранее запасись подходящей пробкой, дабы держать свои подштанники в чистоте.

Вокруг заржали деревенские, причем смеялись они явно над Ренки, позволившим сделать себя объектом столь низких и непотребных шуточек. Теперь можно было даже и не сомневаться, что в ближайшие годы вспоминать о нем будут исключительно как о «Ренки с пробкой в заднице», или придумают нечто подобное.

— Сударь, — окаменев лицом, заметил Ренки, — вы забываетесь. Уж не знаю, каких нравов придерживались люди, среди которых вы имели честь вращаться последнее время, однако я не позволю вам разговаривать со мной в столь дерзостном тоне. Извинитесь немедленно!