Литмир - Электронная Библиотека

А тут ещё клопы не давали покоя. С полночи набросились, пёрли из бревенчатых стен кровожадной оравой — тощие, плоские, мелкие, как прошлогодние укропные семена, Свежего человека почуяли хоть гори всё огнём, их не остановишь.

Матюхин трижды выходил покурить на крыльцо "дома приезжих", потом уж включил свет, вытащил на середину комнаты широкую лавку-скамейку, прилёг на неё, попытался уснуть. Не тут-то было! вонючие кровососы теперь сыпались с потолка, причём, он заметил, падали не мимо, не на пол, а точно на скамейку. Очевидно, у таёжных паразитов имелось какое-то приспособление, может быть, на тепло реагировали, на дух человеческий.

Да и какая голая скамейка — лёжка для больной-то ноги?

Окна стали сереть, когда следователь, отчаянно выругавшись, поднялся и стал одеваться. Принял таблетку аспирина и долго курил трубку, прислушиваясь к дёргающей, понемногу затихающей боли в бедре. Эко его тогда угораздило в Солоновке попасть под медвежий жокан! И влепили-то почти вплотную из развалин: он как сейчас помнил оранжевый сноп вспышки и тяжёлый удар по ногам, будто оглоблей. Сколько крови потерял… Не мудрено, — на выходе жокан вырвал кусок мышцы с доброе чайное блюдце.

Очень уж злобный стрелял человек (кулацкий выродок!) — десять лет прошло, а рана болит. Два винтовочных ранения, под ключицей и в предплечье, полученные ещё в гражданскую, давным-давно заросли; только в бане, на парном полке, почёсываются иногда. А это не уходит, ноет к непогоде, гложет-болит, ежели ненароком разбередишь. Сволочная штука, свинцовый жокан, медведям не позавидуешь…

Наконец-то развиднелось и, распахнув окно, Матюхин стал разбирать, чистить наградной браунинг "вальтер", подстелив на столе газету. Это занятие всегда доставляло ему удовольствие, приглушало боль в ноге. И всегда вспоминалось приятное — браунинг не один раз выручал его.

Вот хотя бы на Голухе в позапрошлом году. Влип, как кур в ощип, на таёжной тропе: не успел и сообразить, очухаться, как сдёрнули карабин, кобур с наганом срезали. А обыскали-то поспешно, по-воровски, про задний карман забыли. И уж вовсе не ожидали, что он-стреляет с левой руки.

Из полевой сумки Матюхин достал армейскую маслёнку, которую возил с собой ещё с лихих чоновских времён. Поболтал, отвинтил обе пробки, проверил: не протекает ли? Потом левую, где была щёлочь, опять закрыл наглухо — щёлочью он никогда не пользовался. Щёлочь — для разгильдяев, для вывода ржавчины, настоящий стрелок никогда такого в своём оружии не допустит.

После чистки следователь стал пить чай, опустив в кружку щедрый кусок "кирпичной" заварки. Отхлёбывая, без интереса просматривал заляпанную маслом газету, жмурился выходящему из-за гор солнцу. Село давно уже гомонило и, несмотря на воскресный день, встречало раннее утро деловой летней суетой; пропылило-пробренчало коровье стадо, протарахтел трактор с громоздким санным волоком (Матюхин обогнал его вчера на ближнем перевале, на Берёзовом седле), бабьей скороговоркой, куриным кудахтаньем объявился базарчик внизу на площади, как раз напротив окон (не пойти ли купить крынку молока, парного. Полезно бы после вчерашней дорожной сухомятки).

О предстоящем деле Матюхин пока не думал. Он строго придерживался правила, ставшего служебной привычкой: никогда не торопиться с началом расследования. Начало, он считал, — самое главное в следствии. И если впопыхах сразу возьмёшь неверную тональность, дальше обязательно сфальшивишь. Следствие — вроде лабиринта, к которому ведут несколько ходов, из них только один — правильный. Нельзя, не разобравшись, соблазняться первым попавшимся ходом.

Нужно какое-то время, чтобы "врасти" в обстановку, приглядеться, почувствовать тонкости и оттенки общественной атмосферы, уловить, если возможно, симпатии, настроения, пороги и узлы главных противоречий, узнать — чем живут люди? Как раньше делали моряки: ступив на борт корабля, мусолили и поднимали палец — куда дует ветер?

Этому Матюхина научила жизнь. В двадцатых годах, будучи сотрудником губернского уголовного розыска, мотался он по аулам Семиречья: там угнали табун, там украли байских жён, там зарезали комбедовца или застрелили члена аулсовета. По-разному приходилось: едать бараньи мозги на месте почётного гостя, кутаться в драный зипун или прятать глаза под лисьим малахаем, падать на мёрзлые солончаки под пулями, уходить от погони на удалом иноходце…

Однако с ним всюду считались. И не потому, что он был женат на казашке, хорошо знал местные обычаи и часто ездил на задания с женой, состоявшей в штате переводчиков угро. Но потому, что никогда не спешил с делами, умел поговорить и разобраться во всём обстоятельно. Обстоятельность, деловую неторопливость казахи, мудрый народ, особенно ценили.

Что касается Черемши, то она была для Матюхина пока что сплошным белым пятном. Он никогда не приезжал сюда раньше, а о строительстве высокогорной плотины знал только из газет: новостройка пятилетки, важный народнохозяйственный объект, небывало ударные темпы — вот и всё в общих чертах. Ну и ещё, пожалуй, сложности материально-технического снабжения, кадровые проблемы, недавняя смена начальника.

История с экскаватором, надо полагать, вредительство. Это не в диковинку, хотя в целом после шахтинского дела эпидемия вредительств идёт на спад. Здесь до недавнего времени всё было спокойно, чем же вызван инцидент? Кроме того, по дополнительным (непроверенным) данным, кое-кто из местного руководства пытался дезавуировать факт вредительства, представить его технической ошибкой, чистой случайностью во время отпалки. С немцем, главным инженером, тут всё вроде объяснимо (он оставался за руководителя стройки неестественно, попытался сиять с себя вину. Кстати, почему до сих пор немец, гражданин гитлеровской Германии, занимает столь ответственную должность? Необходимо выяснить).

Непонятна позиция парторга (если это только правда). Денисов., Уж не тот ли Денисов (тоже Михаил!), с которым Матюхину пришлось служить недолгое время в отряде ЧОН? Вряд ли. Комвзвода Денисов, кажется, погиб под Катон-Карагаем, когда добивали остатки вконец одичавших бывших анненковцев: в атаке напоролся на пулемётную очередь…

Стоп, следователь! — сказал себе Матюхин. Опять о предстоящем деле! Не годится… Ведь ты для чего приехал загодя, на воскресенье? Порыбачить, хариусов в подбелочной Выдрихе "пошарить"? Вот и займись-ка лучше снастями, а то леска опять окажется перепутанной-закураженной — в полдня потом не распутаешь. Да и мушки-наживки рассортировать надо, чтобы не только по сезону, а и по погоде подходили.

Матюхин покряхтел-поворчал, поругал немножко самого себя (любил иногда самокритикой упражняться, в привычку вошло, особенно после того, как остался один, без жены). Затем сходил на конюшню, достал там в перемётных сумах рыбацкие снасти-припасы, принёс и разложил на столе. Лескам его даже бывалые рыбаки завидовали: все из добротного конского волоса, по толщине и по цвету подобраны. Которая для вечернего ужения или, скажем, для заводи — серая, а для шиверов, где вода пеной да пузырями бурлит, — белая, тонкая, почти бесцветная, И все на аккуратные фанерки намотаны.

Хариуса поймать это не дурака-пескаря подцепить, уж не говоря про речного бычка или гальяна (зряшная добыча пацанов!). Хариус хитёр, умён, изворотлив, быстр, как молния, и предельно осторожен. Тень на воде увидит, и можешь сматывать удочки — ни за что не возьмёт. А чутьё! Пальцами табачными дотронулся до наживки — никогда клёва не жди. Хариуса не объегоришь. Трудная рыба, но зато и дорогая, желанная для рыбацкой души.

Не рыбалка, а настоящая дуэль. На выдержку, быстроту, на осмотрительность. Наживка — мошка, кузнечик, по самому гребню шивера идёт, ни-ни упустить в воду! Крутят её замути, отбрасывают в сторону волны, путают дорогу коряжины — а ты веди по бурунам легко, играючи, смотри в оба, не плошай, хоть мошкара забила тебе нос и глаза, а слепни-кровососы терзают шею (слепень тоже отличная приманка).

31
{"b":"220437","o":1}