- А ты знаешь, что они на тебя поспорили? - подколола Таню подруга.

- Кто с кем? И на что?

- Да эти ублюдки. На десятку каждый, что переспит с тобой.

- Ха! В таком случае оба проиграли! А ты откуда знаешь?

- Да мне Сайренс сказал тогда же вечером.

- Я так понимаю, что он-то двадцатник и выиграл? Молодец, так им дуракам и надо!

- И тебя не волнует, что на тебя спорили?

- Почему это должно меня волновать? Они же остались в дураках, а не я. А Сайренс молодец, вовремя подсуетился.

- Да-да, подсуетился... Он подсуетился всем рассказать, что ты в разводе с мужем, что поляна, так сказать, пустая... Ты бы меньше о себе болтала, да еще иностранцам...

- Ну и что? Я ведь не тайны страны выбалтываю. Мы с Сайренсом о жизни говорили. Он, между прочим, рассказал мне о том, как сына взял из приюта, рассказал мальчику, что тот особенный, избранный, так парень от своей избранности решил стать священником. То-то папа "порадовался"! Знаешь, что Сайренс в Первую Мировую был военным летчиком, с япошками воевал, в плен попал. Боевой наш Сайренс... И парня хотел обучить летать, сделать таким же бесстрашным, как сам. А парень в попы подался. Тоже нужное дело, но Сайренсу какое огорчение. Хорошо хоть, что внук весь в него, такой же рыжий, круглоголовый и отчаяный малец, как дед.

- Да, мне Сайренс рассказывал...

- Вот видишь, они тоже с нами делятся о своих проблемах. Что тут такого?

- О личной жизни болтать меньше и хвостом крутить меньше... Татка, я же о тебе беспокоюсь.

- А что мне? В загранку не выпустят, что ли? Так я туда и не рвусь. А "политику партии и правительства" отстаиваю. Ко мне в машине твой любимый Макс пристал, дескать, какого вы черта, русские, в Афганистан полезли. Я ему и говорю: "Не вошли бы мы, вошли бы американцы. Зачем нам база под боком? И вам, между прочим". Знаешь, что он мне ответил? Что им в Европе один фиг, что мы, что америкосы, все одно агрессоры. Это у них такой Европейский менталитет с…ный, им бы всех нас собрать и сжечь, им главное, чтобы их пупок жирным был и губы в говнистых сложных соусах. Он в ресторане так расписывал, какой соус требуется к нашей курице, что меня прямо выворачивать стало. Гурман, блин, выискался. А что Россия эту зажравшуюся Европу не раз от войн и истреблений спасала, это они уже не помнят... - Таня разволновалась, обиженно добавила - Не люблю я европейцев, мне простые незамысловатые американцы ближе и понятнее, хотя и те хитруны...

Светлана молча внимательно выслушала длинную тираду и, не продолжая затронутую тему, вернула Таню к разговору о последней командировке:

- Танюш, не горячись. Вернемся к веселенькому. Что там все же у вас произошло после того, как мы по республике разъехались?

- Интересуешься, да? - подозрительно хмыкнула Таня. - Да произошло много чего. Та поездка с самого начала не задалась. Сначала, до встречи с вашими экипажами, мы после дождя поперли по грунтовке в хозяйство. Все бы ничего, но на нашем раздолбанном "джипе" наш сопливый водила-м…дила поехал по краю пропасти. Ты видела, какие там пропасти? Я такие только на Кавказе видела. Там еще карьеры, известняк, кажется, добывают... Ну вот... Едем мы по краю пропасти, и машина вдруг попадает на глинистый участок. Колеса забуксовали, а машину так тихо повело в пропасть. В "джипе" всего две двери, одна - в пропасть, другая со стороны водилы. Но вылезать опасно, все равно не успеют. Рядом с водителем представитель хозяйства сидит, короткую, зараза, дорогу показывает. Я позади между Петюнчиком и Сайренсом. Петюнчик от страха прилип к месту, мы с Сайренсом молчим, только вцепились в поручень переднего сидения. У меня руки потом отнимались, так я вцепилась... Молчим, на дорогу смотрим, вправо боимся посмотреть. Ну, водила справился, вырвал машину с этого страшного участка и остановился продышаться. Мы из машины вывалились, я шага три сделала по траве, и у меня ноги подкосились. Я села боком. Чувствую, ноги отнимаются. Стала руками по ногам гладить - ни рук, ни ног не чувствую... Так только, вожу руками от плеча. Потом ноги протянула, стала чувствовать, что по ногам иголки побежали, а руки ломить стало от боли... прямо выворачивать... Сайренс подошел, посмотрел, присел на корточки, стал ноги мне растирать, прямо через джинсы, и говорит:

"Brave little girl you are, babe. Are you OK?" Я на него посмотрела и говорю, что я, да, ОК. Потом в хозяйстве пила, чтобы напряжение снять, но так и не опьянела, к счастью. И это было только начало.

- А что Петюнчик?

- Что, что? Мы все были бледные от страха. Что уж потом говорить?

- Так ты говоришь, что это только начало? Было и продолжение?

- Ну, да, только в другом хозяйстве. Уже там, где мы так удачно совпали во времени и в пространстве, так сказать... - Таня задумалась, потом вдруг веселым тоном предложила: - А не закусить ли нам под выпивку, а то я что-то проголодалась.

Подруги налили в бокалы остатки шампанского, положили не европейскую закусочку, которая бы больше подошла к водочке, чокнулись:

- Будь здорова, Тата!

- Будем все здоровы!

Подруги выпили, закусили и Таня продолжила:

- Если знаешь, позади этой, с позволения сказать, гостиницы, есть маленькая такая банька.

- Знаю, даже пользовалась однажды, - нетерпеливо ответила Света.

- Вот. Вернулись мы из хозяйства грязные, потные, попросились у руководства гостиницы в баньке вымыться. Я как раз успела в последние пятнадцать минут проскочить, пока женщины мылись, а после женщин туда уже запустили наших троих мужиков. Там, представляешь, еще "шайками" пользуются! Но выкупаться удалось. Иду, вся распаренная после бани с полотенцем на голове, а навстречу мужики - на смену. Я в номер забежала, быстренько волосы расчесала, электрорасчесочкой кудри навертела, глазки подкрасила, румянец послебанный легко холодной водичкой из-под крана, а потом "легким движением руки" с пудреницей убрала и платье из сумки достала, встряхнула пару раз - шелковое, не мнется - и на себя накинула. По черному шелку красные цветы, на лифе присобрано - надевай на тело, - вырез почти как на сарафане, только над грудью мягкими дугами, в талию, по фигуре. Все тип-топ. Шелковые чулочки с круговой резинкой под кружевами наверху, черные "лодочки" на шпильке, кудри по плечам - просто блеск. Ногти быстро перекрыла и жду, когда на ужин позовут, в ресторан при гостинице. Только успела присесть, - стучат. Я паузу выдержала, дверь открыла и выхожу. Они, уже вымытые, идут по коридору, на меня не смотрят. Я подождала, когда подальше отойдут и оглянутся. Оглянулись... и остолбенели... Просто "немая сцена" из "Ревизора". Первым Сайренс опомнился. Он на себя посмотрел, на свои джинсы рабочие, на футболку на животе засаленную машинной смазкой - все же сельхозтехнику готовили к зимней консервации, - и молча вернулся в свой номер. Петюнчик повторил его движения и так же молча пошел в свой. Через пару минут Сайренс вышел в чистых джинсах и небесно-голубой, как его глаза, трикотажной рубашке с короткими рукавами. Петюнчик надел черные в полоску брюки, припасенные для встречи с районным начальством, и стандартно-белую рубашку, тоже с коротким рукавом и, слава Богу, без галстука. "Кавалеры взяли меня под белы рученьки", и мы спустились в ресторан. Водитель уже сидел, занял нам столик у стеклянной стены, сквозь которую можно было наблюдать пыльную улицу, хорошо хоть, без кур и петухов.

Ужин нам долго не подавали, а за соседними столиками ели почему-то вовремя принесенную еду. Через столик от нас, позади Сайренса, сидела компашка из восьми или девяти громко смеющихся молодых людей. Нам подали хлеб и воду, а компашка упивалась явно крепкими спиртными напитками. Хохот становился громче, и тут я услышала, что кто-то за тем столом сказал:

- Чо, не веришь, бля? Да точно подойду!

Я сидела к компании правым боком, лицом к стеклянной стене и спиной к проходу. Петюнчик сидел напротив Сайренса, слева от меня, а водила сидел спиной к стене, лицом ко мне.