− Ты часто будешь меня приглашать? − Мел шепчет мне в ухо, отодвигаясь.

− Вас обеих, − обещаю я. Даже, если мне придется сильно экономить, чтобы устроить это.

Тридцать шесть часов спустя я оставила Нору с родителями, и они продолжают спрашивать ее о тех крокодилах. Теперь бедной Норе придется заплатить за все свое вранье, когда ее спрашивают о Индийской культуре, Эйфелевой башне, и о работах.

Мелани помогла мне упаковать вещи и пролила немного слез, когда махала мне в такси, но я продолжала ей говорить:

− Это не навсегда! Это временно, маленькая слабачка. И я сделаю так, чтобы ты летала ко мне, как ненормальная.

Мой голос был уверенным, но, честно говоря, я даже не знаю, как сегодня пройдет моя встреча или собеседование, или как там оно будет называться. Я только знаю, что направляюсь к Реми, и мое тело уже чувствует себя полем битвы желания, страха, тоски, любви, необходимости и сожаления.

Я не уверена, с каким Реми сегодня встречусь. Я знаю только то, что Ремингтон Тэйт − это тот мужчина, с которым люди не планируют длительных отношений. Он притягивает женщин и проблемы, и у него есть темная сторона, которую нелегко контролировать.

Он мой зверь. Мой темный и светлый. Мой.

У меня просто нет другого выбора, кроме как связать свою дальнейшую жизнь с ним.

− Мы так чертовски рады тебя видеть! Я бы обнял тебя, если бы не боялся потерять свою шею в тот же день, − говорит Райли, когда замечает меня за порогом, и он так сильно улыбается, его грустные глаза серфингиста, кажется, загораются настоящим весельем.

− Эй, я думала, что вы ребята, бедные. Бедные люди не снимают президентских номеров, − говорю я, заходя внутрь и бросая свои сумки у двери.

− Бедные по стандартам Реми. − подходит Пит, чтобы отнести мои вещи в одну из комнат. − Он тратит несколько миллионов в год, поэтому, естественно, он должен продолжать столько же зарабатывать, но он продал дом в Остине, и мы работаем над получением некоторых индоссаментов.

Кивнув, я кидаю жаждущий взгляд дальше по коридору на спальни, интересуясь, здесь ли он. Когда парни проводят меня в гостиную, я наконец ломаюсь и говорю,

− Ладно, мне нужно знать, по-прежнему ли заинтересован Мистер Тэйт в моих услугах? В специалисте по реабилитации?

− Конечно, − уверяет Пит, плюхаясь на диван и, как всегда, играя со своим галстуком. − Он хочет сосредоточиться на важном. Он желает тебя, и он очень конкретно заявил, что не желает никого другого.

Я смеюсь, и затем становлюсь серьезной, когда они оба уставились на меня, как на упавшую звезду, которую только что поймали.

− Ребята, − говорю я, закатывая глаза. − Не тупите. Он здесь? Он сказал вам бесконечно мучить меня?

− Никогда! − Смеются они оба, и Пит первый восстанавливается, приобретая серьезное выражение лица. − За эти последние дни он тысячу раз проходил дистанцию. Сейчас он на пробежке. − Он обеспокоенно удерживает мой взгляд, заметно снижая голос, упираясь руками в свои колени.

− Твое письмо, Брук. Он перечитывал его около тысячи раз. Он не стал с нами говорить. Мы не знаем, что он чувствует.

До меня доносится звук закрывающейся двери, и когда я подскакиваю на ноги, перестаю дышать.

Стоя в другом конце комнаты, вся в поту, я готова сделать все возможное и рискнуть всем ради его любви. Мое сердце останавливается на мгновение и затем подпрыгивает на полной скорости, потому что этот мужчина так на меня действует. Я стремлюсь к нему, даже оставаясь стоять на месте.

Его волосы идеально взъерошены, и он стоит здесь, сексуальный бог моих мечтаний, мой то-голубо-то-черноглазый дьявол. Он смотрит на меня, потом на Пита, на Райли, затем направляется ко мне, его обалденные кроссовки заглушаются ковром. Я вижу, как в его глазах развиваются эмоции, начиная с удивления, с намеком на гнев, и заканчивая чистой раскаленной необходимостью.

Я не знаю, как долго я на него пялюсь, но это длится так долго, что я чувствую, как трескает химия в воздухе, как будто что-то нереальное и электрическое проходит между нами. Его грудь поднимается и опускается, и дикая необходимость убрать эмоциональную дистанцию между нами причиняет мне боль в груди.

− Я бы хотела поговорить с тобой, Ремингтон, если у тебя есть минутка.

− Да, Брук, я тоже хочу с тобой поговорить.

Тоны его номера ничем не спасают мою быстро исчезающую уверенность, но я внимательно иду за ним по пятам. Легкий запах осени смешался с ароматом океана его кожи, заставляя меня чувствовать себя ужасно жарко, и я почти дезориентируюсь от желания, когда он ведет меня в свою спальню.

Он закрывает за собой дверь, поворачивается ко мне и сквозь меня проносится тепло, когда он оборачивает свою горячую большую руку вокруг моей шеи и наклоняется, чтобы вдохнуть мой запах. Уничтожена таким собственническим жестом, когда он, уткнувшись носом в мои волосы, делает длинный глубокий вдох, я всеми пальцами хватаюсь за его футболку и прячу в ней свое лицо, тоскуя по нему.

− Не отпускай меня, пожалуйста, − прошу я.

Он убирает свою руку, освобождая меня, как будто раздражаясь от того, что первым делом схватил меня.

− Если ты так сильно меня желаешь, тогда почему ты ушла? − Он лишает меня решимости, наблюдая, как я сажусь на скамью у подножья кровати. Скрестив свои мощные руки, он хмурит брови, расширяя свою позицию, почти угрожающе. − Я говорил что-нибудь, когда находился в маниакальном состоянии?

От внезапного яркого воспоминания, в моей удивительной памяти хранится каждый момент, и я останавливаюсь на одном.

− Ты хотел забрать меня в Париж.

− Это плохо?

− И заняться со мной любовью в лифте.

− Разве?

− И взять меня в моих розовых брюках, − невнятно признаюсь я, и неожиданное тепло приливает к моим щекам.

Он продолжает смотреть на меня с натянутой на лицо непроницаемой маской. Его руки тесно скрещены, как будто он держит в себе бушующие эмоции. И я дрожу, потому что никак не могу определить, что в его глазах, любовь или ненависть. Это просто съедает меня.

− Ты забыла о той части, когда мы включали друг другу песню, − говорит он мне тихим шепотом, и понимание того, что он, вероятно, помнит, как нежно занимался со мной любовью после этого, вызывает в моей груди жгучие эмоции, быстро поднимающие к горлу.

Я задерживаю дыхание в молчаливом шоке, когда он дотягивается к моей руке, заключая ее в своей холодной хватке, и подносит мои пальцы к своим губам.

Мое сердце ускоряет ритм, когда я, оставаясь на месте в приятной агонии наблюдаю, как он переворачивает мою руку. Он смотрит в центр моей ладони перед тем, как наклонится и провести по моей коже языком, нежно облизывая меня. В моем желудке взрывается потребность.

− Та фотография очень рассердила меня, Брук, − говорит он в мою кожу, проводя своим языком по чувствительному месту на моей ладони. − Когда ты принадлежишь кому-то… то никого другого ты не целуешь. Ты не целуешь его врага. Ты ему не врешь. Не предаешь его.

Мой организм оживает, когда его зубы касаются моей ладони.

И з меня вырывается дрожащий голос.

− Прости. Я хотела защитить тебя, как ты защищаешь меня. Я никогда больше не буду ничего делать за твоей спиной, Реми. Я ушла от тебя не потому, что ты находился в маниакальном состоянии, я просто не хотела, чтобы ты становился таким или унижался из-за меня.

Он мрачно кивает, бросает на меня быстрый жаждущий взгляд, отпуская мою руку назад на мои колени.

− Тогда, должно быть, я что-то упустил. Потому что я до сих пор не понимаю, какого хрена ты оставила меня, когда я так чертовски в тебе нуждался!

Боль в его голосе задевает меня и жалит мои глаза.

− Реми, прости! − несчастно плачу я.

Он взволнованный стонет, затем вытаскивает мое как попало завернутое письмо с кармана джинсов, на стул. Бумага смята и протерта посередине из-за стольких чтений.

− Ты действительно имела ввиду то, что ты писала мне? − От глубоко несчастного его голоса волоски на моем теле встают дыбом.