– Возьми их всех Марена! – едва выговорила княгиня. – Но ведь все это одна болтовня старого глупого… Или… Постой! Это пересказ все того же пророчества, или кто-то на самом деле видел его живым?

– Никто не утверждает, будто видел его. Ты разве не знаешь, как толпа распространяет слухи? Один скажет другому: «А вот я слышал, говорят…» Когда неизвестно, кто именно говорит, кажется, будто говорят все. И люди верят, как будто это самая непреложная истина. Но то, что именно эти слухи охотно поддерживаются, означает, что наши дела… не слишком хороши.

Хедин помолчал. Избрана выжидательно смотрела на него. Убедившись, что она готова слушать, варяг продолжил:

– Похоже, что твой народ задумался о другом князе. Может, он вовсе и не живой, но люди хотят, чтобы он был жив и мог вернуться. Вот это плохо! Послушай меня сейчас! – быстро добавил он, видя, что княгиня сделала движение досады и хочет его перебить. – Он ушел, не успев ни с кем поссориться. В том, кто далеко, не видят недостатков. Он хорош уже потому, что его здесь нет. Теперь все помнят только, как весело было с ним на пирах, какой он удалой охотник и все такое. Ты должна заставить их забыть о нем и думать о тебе. И если боги послали войну, это даже кстати. Ты выиграешь войну, и тогда никто не усомнится, что ты хороший князь.

– Войну еще нужно выиграть, – бросила Избрана. – Сказать легко!

– Разумеется, – невозмутимо сказал Хедин. – Князь всегда идет на войну, зная, что он ее выиграет. Иначе лучше совсем не ходить. И если ты настоящий князь, ты не должна сомневаться.

Избрана сердито сжала губы. Смолянск не верил в нее, потому что она женщина, и чужие сомнения заставляли и ее сомневаться в себе. Она прошлась по избе, глядя перед собой и не замечая ни узорных восточных ковров из разноцветной валяной шерсти, которыми были покрыты все лавки, ни бронзовых светильников, ни резных ларей и ларцов, ни серебряных кубков и блюд – всего того, чему так радовалась прежде. Хедин сидел неподвижно, только поворачивал голову вслед за ней. Наконец Избрана остановилась и повернулась к варягу. Она очень редко просила совета напрямую, но сейчас не могла решиться сама.

– Значит, я должна идти в поход?

– Я думаю, это будет для тебя самым правильным, – одобрил Хедин. – Ты умная женщина. Твоих хёвдингов нельзя оставлять без присмотра.

– А Смолянск можно?

– Раз уж ты не можешь разорваться и тебе некого оставить вместо себя, умнее держать в руках войско. С войском ты всегда возьмешь назад Смолянск, а без войска будешь беззащитна даже в Смолянске.

Отойдя к окну, Избрана отодвинула заслонку и вдохнула холодный свежий воздух, надеясь, что это поможет ясности мысли. Ей было отчаянно жаль, что она не может разорваться надвое и что ей некого оставить вместо себя. Вокруг было множество людей, но она не доверяла никому, кроме Хедина. Но оставить вместо себя Хедина нельзя: варягов здесь не любят, и тогда власть немедленно захватит кто-нибудь из смолянских старейшин. Прав на княжескую власть не имеет никто, кроме прямых потомков Крива, но старичье может найти кого-то другого… из других княжеских родов… или вдруг у Зимобора или Буяра обнаружится сын. А что, эти двое могли, они на весенних игрищах не плошали!

Избрана тяжело вздохнула. У нее было чувство, что она уперлась лбом в глухую и холодную стену. В этом углу она совсем одна.

Но колебания кончились, и в тот же день княгиня объявила, что отправляется в поход. Красовит покраснел от досады: не хватало еще женщине вмешиваться в воинские дела!

– Сидеть бы тебе в избе, матушка! – рявкнул он. – Да испокон веков для войны воеводу выбирали, а князь дома ждал! А ведь раньше князьями мужчины были! Ты-то куда собралась!

– Я – княгиня, и мое место – впереди! Всегда! – жестко, с вызовом глядя в глаза воеводе, отчеканила она. – С князем – войску удача, без князя – погибель.

– Вот то-то же, – себе под нос проворчал Блестан. – Без князя – погибель…

Но сидящие вокруг пока предпочли его не понять. Поруб на заднем дворе всем помнился, а княгиня оставалась такой же решительной и неуступчивой, как и в знаменательный день битвы коней.

Дождавшись окончания новогодних праздников, Избрана с войском выступила в поход. Через несколько дней, в городке под названием Подгоричье, их ждали первые новости. Князь Столпомер с большим войском находился совсем рядом – в Ольховне, всего в двух переходах отсюда. Узнав об этом, Избрана невольно заломила руки: ведь если полочане прошли по Днепру, значит, Оршанский городок уже захвачен!

– Да может, и нет! – утешали ее нарочитые мужи. – Может, Столпомер не по Днепру, а от озер пришел – зима же, и по болоту пройти можно.

– Но где же тогда Буяр?

– Может, в Оршанском пережидает. А может, вот-вот подойдет и Столпомеру в спину ударит.

Избрана велела послать гонца в Оршанский городок, но хороших новостей не ждала. Если бы с Буяром все было в порядке, он уже сам дал бы знать сестре о войске полочан. Уж на такое простое дело у него бы ума хватило!

Однако никто в Подгоричье не мог ей сказать, что происходит в Оршанском. Зато здесь тоже ходили смутные слухи о скором возвращении Зимобора. Он снился Избране по ночам, и ей уже казалось, что брат, будто Ярила, умирающий на Купалу и возвращающийся весной, так же неизбежно должен вновь объявиться, едва сойдет снег. У нее было сразу два могущественных врага, но она даже не знала, когда и с кем из них ей предстоит столкнуться.

Зная, что отступать некуда и придется принимать бой, княгиня старалась держать себя в руках, но все ее женское существо восставало против самого образа войны. Но сохрани Макошь от того, чтобы кто-нибудь догадался!

– И не страшно им было под Велесов день[3] воевать! – сказал Предвар, один из нарочитых мужей, которому старейшина рода доверил возглавление ополчения своего гнезда. Он был еще не стар, на четвертом десятке, и рода не слишком знатного, но в походах проявлял немалую храбрость и сообразительность, обещая со временем вырасти в большого воеводу. – Воевать нынче нехорошо. Нечисть разгулялась.

– Столпомер-то, как видно, оберег от зимней нечисти имеет! – вставил Блестан. – Иначе тоже дома бы сидел. Чего ему не терпелось?

– Ждать не будем! – сурово сказала княгиня. Промедление было хуже смерти для ее неустойчивой решимости, и она хотела начать и закончить поскорее. Как – Перун решит, но только не ждать, томясь дурными предчувствиями. – Вот только дозор вернется, и выступим!

Дозорный отряд вернулся на третий день.

– Столпомер сам стоит с большим войском в Ольховне, – докладывали кмети. – А передовой полк уже выдвинулся, мы его видели в лесу.

– Идти надо да передовой полк и разбить! – тут же высказался Красовит и тряхнул могучим кулаком. – Ждать нечего. Дал бы Перун, чтобы Столпомер сам с передовым полком был. Его разобьем – и делу конец.

– Зачем же конец? – Блестан усмехнулся и коротко глянул на княгиню. – Можно и дальше пойти. У него, у Столпомера-то, тоже кое-что припасено. Нам пригодится. Заберем себе Витьбеск[4], своего воеводу там посадим – и волоки будут наши.

Кмети одобрительно зашумели.

– Завтра поутру выходим! – распорядился Красовит.

– Выходим, – подтвердила Избрана и кивнула.

Все-таки последнее слово должно остаться за ней.

Вечером княгиня долго не могла заснуть, а когда проснулась, то подумала, что задремала лишь на миг и сейчас по-прежнему глубокая ночь. В избе старейшины, где ее уложили на хозяйскую лежанку за занавеской, было совершенно темно, пахло дымом, но печь остыла, и кончик носа у Избраны совсем заледенел. Она чувстовала себя глубоко несчастной в этой чужой избе и готова была удивиться, каким образом ее сюда занесло, но тут же разум, вялый и со сна не готовый сопротивляться совести, дал ответ: ты сама этого хотела. Кто гнал тебя из Смолянска? Сидела бы там среди родных ларей и полавочников. Вот тебе – война, и это еще не самое худшее, что может быть. Войско вообще на снегу ночует, у костров.