Не то чтобы мы вообще не разговаривали. Но это скорее походило на разбор произошедшего. Никакой новой информации. Никаких откровений. Никаких объяснений. Так что в какой-то момент я не выдержала и спросила:
– И что же происходит сейчас?
– Я не знаю, милая, – ответила она.
И все. Мне хотелось надавить, но у нее все время было такое мрачное выражение лица и столько боли и грусти в глазах, будто она разочаровалась во мне и в том, к чему привело мое предназначение. Конечно, она никогда не скажет мне этого в лицо. Никогда не скажет, что я все испортила, хотя она не сомневалась – в нужный момент я сделаю правильный выбор и докажу, что стала достойной обладательницей ангельской крови. Но все видно по взгляду.
– Знаешь, мне казалось, что ты придешь домой пораньше, – говорит мама, пока мы ожидаем, когда печенье немного остынет. – Ты была у Такера?
Недолго пришлось ждать момента, когда приходится принимать важное решение: рассказывать маме о Клубе Ангелов или нет.
И что же ответить? Мне тут же приходят на ум слова Анджелы о правилах и о том, что нельзя никому говорить о клубе, особенно взрослым. А потом я вспоминаю, как Кристиан отверг эту идею и сказал, что все расскажет дяде. Но нам с мамой не раз приходилось скрывать что-то друг от друга. Мы привыкли к этому. И у меня уже нет никакого желания делиться с ней своими переживаниями, рассказывать о Клубе Ангелов, о повторяющемся сне, о том, какие чувства меня гложут после пожара или каково мое истинное предназначение. Так что мне совершенно не хочется сейчас вдаваться в подробности.
Так что я действительно не знаю, что ей ответить.
– Я была в «Розовой подвязке», – наконец решаюсь я. – С Анджелой.
И по сути это правда.
Я ожидаю, как мама начнет высказывать мне, что хоть у Анджелы и добрые намерения, но она непременно втянет нас в крупные неприятности. И что каждую проведенную вместе минуту мы тратим на разговоры об обладателях ангельской крови и обсуждения многочисленных теорий подруги.
Но она говорит совершенно другое:
– Ох, это классно.
А затем спокойно перекладывает печенье с помощью лопаточки на проволочную стойку.
– Классно? – подхватив одно из них, переспрашиваю я.
– Подай тарелку, пожалуйста, – говорит она.
Я выполняю ее просьбу. А затем отправляю в рот очередную печеньку.
– Я никогда не собиралась лишать тебя общения с обладателями ангельской крови. Я лишь хотела, чтобы ты пожила обычной жизнью как можно дольше и узнала, каково это – быть обычным человеком. Но ты уже достаточно взрослая. У тебя были видения. Ты даже сталкивалась с истинным злом в этом мире. Так что я не вижу ничего плохого в том, что ты начинаешь понимать, каково это – быть обладательницей ангельской крови. Что в свою очередь приводит к тому, чтобы общаться с себе подобными.
Интересно, она сейчас имеет в виду Анджелу или еще и Кристиана? Может, она считает, что мне суждено быть с ним? Что бы сказали феминистки на то, что цель моей жизни – подцепить какого-то парня?
– Будешь молоко? – подходя к холодильнику, спрашивает мама и, дождавшись моего кивка, наливает мне стакан.
– Мама, меня накажут? – наконец, набравшись смелости, спрашиваю я.
– За что? – Она тянется за печеньем. – Ты сделала сегодня что-то такое, о чем я должна знать?
Я отрицательно качаю головой.
– Нет. Из-за моего предназначения. Меня накажут за то, что я его не выполнила? Я попаду в ад или во что-то подобное?
Она начинает кашлять, словно подавилась печеньем, и быстро делает глоток молока.
– Все совершенно не так, – говорит она.
– А как же? Мне дадут второй шанс? Или велят сделать что-то еще?
Мама с минуту обдумывает мои слова. И я практически вижу, как крутятся колесики в ее голове, пока она решает, как много мне рассказать. Конечно же, это бесит меня, но я ничего не могу с этим поделать. Поэтому просто жду.
– У каждого обладателя ангельской крови есть свое предназначение, – говорит она спустя, кажется, целую вечность. – Для некоторых это конкретное событие, которое привязано к конкретному времени. И тогда мы должны оказаться в определенном месте в определенный момент и выполнить задуманное. А для других… – Она переводит взгляд на руки, пока тщательно подбирает слова. – Предназначение затягивается.
– Затягивается? – переспрашиваю я.
– Да, и состоит больше чем из одного события.
Я молча смотрю на нее. Наверное, это самый странный разговор, который когда-либо случался между матерью и дочерью, пока они ели печенье с молоком.
– Насколько больше?
Мама пожимает плечами.
– Даже не знаю. Мы все разные, как и наши предназначения.
– А как было у тебя?
– У меня… – Она изящно прочищает горло. – Все тоже оказалось не так просто, – признается она.
И это все?
– Мама, ну давай, – требую я. – Хватит уже отмалчиваться.
Отчего-то на ее лице появляется крошечная улыбка, словно мама считает меня забавной.
– Все будет хорошо, Клара, – говорит она. – Ты разберешься во всем, когда придет время. Я знаю, как неприятно это слышать. Поверь мне, очень хорошо знаю.
Я пытаюсь успокоить нарастающее безумие, которое скручивает все внутренности.
– Откуда? Откуда ты это знаешь?
Она вздыхает.
– Потому что мое предназначение затянулось на сто лет.
Моя челюсть невольно падает на пол. Сто лет.
– То есть… ты хочешь сказать, что на пожаре все не закончилось?
– Я хочу сказать, что твое предназначение не заключалось в выполнении одной задачи.
Я вскакиваю на ноги, потому что не в силах усидеть на месте.
– Ты не могла сказать мне этого… ну, до пожара?
– Я не могу поделиться с тобой ответами, даже если знаю их, Клара, – объясняет она. – Если бы я так поступила, это могло бы изменить итог. Так что просто поверь: ты получишь все ответы в нужное время.
И снова в ее взгляде мелькнула грусть. Словно я разочаровала ее прямо в это мгновение. Но в ее сияющих глазах я вижу кое-что еще: веру. В ней все еще жива вера, что все в нашей жизни соответствует какому-то плану или замыслу и следует по выбранному кем-то свыше направлению. Я вздыхаю. У меня никогда не было этой веры и, боюсь, никогда уже не возникнет. Но несмотря на некоторые проблемы с взаимопониманием, я доверяю ей. В том числе свою жизнь. И дело не только в том, что она моя мама, но и в том, что она, не задумываясь, отправилась спасать меня.
– Ладно, – говорю я. – Но знай, что мне это не нравится.
Она кивает и снова улыбается мне, но отголоски печали все еще видны на ее лице.
– Я в этом и не сомневаюсь. Ты же все-таки моя дочь.
Я решаю рассказать ей о своем сне. Чтобы узнать, считает ли она это действительно важным. Вдруг это не просто сон. Что, если это видение? О моем, судя по всему, не закончившемся предназначении.
Но тут в дом входит Джеффри и, конечно же, тут же кричит:
– Что у нас на ужин?
Он всегда думает о еде. Мама отвечает ему и сразу же начинает суетиться на кухне, разогревая нам ужин. Меня поражает ее способность вести себя так, словно мы обычные подростки, вернувшиеся домой после первого учебного дня. Словно нет никаких предназначений, отданных небесами, падших ангелов, которые открыли на нас охоту, и плохих снов. Словно она ничем не отличается от любой другой мамы на свете.
После ужина я расправляю крылья и отправляюсь в «Ленивую собаку», чтобы повидаться с Такером. Добравшись до места, я стучу в окно его спальни и вижу удивление на его лице.
– Привет, красавчик, – говорю я. – Можно войти?
– Конечно, – отвечает он и целует меня, а затем быстро перекатывается через кровать и запирает дверь.
Я пролезаю в окно и, выпрямившись, оглядываю его комнату. Здесь тепло, уютно и чистенько. Хотя с последним я погорячилась. Клетчатое покрывало небрежно наброшено поверх простыней, стол завален стопками учебников, комиксами и журналами о родео, в углу дубового пола, покрытого тонким слоем пыли, валяется скомканная толстовка и пара носков, на комоде выстроилась коллекция ковбойских шляп вместе со старыми солдатиками из зеленой пластмассы и парой рыболовных приманок, а над дверью шкафа прибита ржавая подкова. Это так по-мальчишески.
